Поджав губы, Сирена вернулась в спальню. Внезапно ее осенило. Широко раскрыв глаза, она посмотрела на платье матери. Одно время, когда дела у них шли хорошо, мать заставляла ее заниматься пением под аккомпанемент пианино. В роли учителя выступала сама миссис Уолш. Мать Сирены высоко оценила преимущества сочетания французского образования с английским. Она постаралась передать дочери все, что знала сама, в том числе привить ей любовь к музыке. Вдвоем они иногда устраивали концерты для отца. Одетая в шелковое платье, перешитое из материнского, Сирена, с завязанными ленточкой волосами и сложенными на груди руками, пела отцу старые песни Юга. Это было очень давно, конечно. Но то, что нравилось ее отцу, то, с небольшими изменениями, может понравиться и другим мужчинам. И она вполне могла попытать счастья.
Немного погодя Сирена спустилась в салун в платье матери, надеясь, что его мягкие нежные краски придутся по вкусу посетителям. Отовсюду доносилась мужская ругань, звон бокалов, стук пивных кружек, сквозь эти звуки пробивалась громкая музыка пианино. В воздухе висел голубой дым сигар и коричневых самокруток. Запах табака смешивался с терпким ароматом эля и отвратительной вонью потных, давно не мытых тел. Те мужчины, которые не играли в карты, раскачивались на стульях, смеялись, подзывали проходящих мимо девушек, хватая их за руки и бедра.
Сирена прикоснулась к нитке жемчуга на шее. Как можно привлечь внимание грубой толпы в такой шумной обстановке столь невинным одеянием, если этих людей не удивляли даже вульгарные, кричащие платья девчонок из публичного дома?
А если они ее не заметят? Им всегда хочется чего-то громкого, быстрого и зажигательного. Если она их разочарует, то от них можно ожидать чего угодно. Сирена слышала, что в неудачливых певцов и актеров швыряли тухлыми яйцами и гнилыми помидорами. Петь ради того, чтобы заработать ужин, — это одно, но получить ужином по голове — совсем другое. Кроме того, ее корсет, достаточно широкий в талии, как того требовала мода, и с достаточно низким декольте, так тесно сжимал грудь, что ей было трудно дышать, не говоря уже о пении.
Но отступать было поздно. Мужчины в баре уже оборачивались и смотрели в ее сторону. Ей не оставалось ничего другого, как пройти в зал.
Спустившись по лестнице, девушка остановилась. Перли куда-то пропала, и Сирена не знала точно, что ей нужно делать. Ей на глаза попался Отто Бруин. Он перестал подпирать стену и направился к Сирене. Положив огромную руку на колонну и приняв позу, свидетельствующую, судя по всему, о добродушном настроении, он, осклабившись, промычал:
— Ну, разве эта детка не хороша сегодня?
— Спасибо, — ответила Сирена холодно, даже не удостоив его взглядом.
Он дотронулся пальцем до рукава ее платья и проговорил, указав наверх, в сторону комнат Варда:
— Вам понравится у нас гораздо больше, чем все время сидеть одной и не видеть никаких развлечений.
— Я рада, что ты так обо мне заботишься. Но я не вижу в этом разницы.
С этими словами Сирена направилась к бару, проходя мимо столиков так, чтобы не задеть кого-нибудь ненароком. Двигаясь мимо удивленных старателей, она опять посмотрела на Отто. Его взгляд казался неприятным, даже отталкивающим, и Сирена отвернулась.
Чтобы не столкнуться с поднимающимся из-за стола мужчиной, Сирене пришлось отступить назад. Перед ней стоял высокий худощавый человек лет тридцати, одетый в серый костюм с кожаными заплатами на рукавах. На его тощем лице застыла кривая улыбка, казавшаяся нарисованной. В одной руке он держал бутылку, в другой бокал.
— Извините, — сказала Сирена, — я вас не заметила.
— Это мне надо извиняться, я-то давно вас заметил.
Глядя на его восхищенное лицо, Сирена смутилась. Еще раз извинившись, она проскользнула мимо и направилась дальше.
Сцена в «Эльдорадо» находилась прямо за баром и казалась не очень большой. По краям висели красные бархатные занавески с золотой бахромой. На сцене стояли керосиновые фонари. В перерывах между номерами занавес с шумом раздвигался, и перед посетителями открывался пейзаж белых заснеженных гор. Пианино стояло перед сценой, так что и Тимоти мог видеть, что на ней происходило. Тапер, ирландец по происхождению, обладал неплохим тенором. Он пел в перерывах между выступлениями актеров и объявлял номера. Ему было под пятьдесят, нос у него был сломан, один глаз почти не открывался, и ему страшно нравилось теплое пиво. Шумливый и заводной, он любил музыку и женщин, необязательно в этом порядке.
— Вы сегодня отлично выглядите, мисс Сирена, — поприветствовал он девушку, не отрываясь от польки, которую барабанил на протяжении вот уже получаса. — Как хорошо, что вы к нам сюда спустились.
Он подмигнул ей и осклабился, будто от хорошей шутки.
— Спасибо, Тимоти, — сказала Сирена с вымученной улыбкой. — Перли говорила вам, что я сегодня буду петь?
— Говорила, милая.
— Я придумала, что мне исполнить.
Услышав предложение Сирены, Тимоти опешил.
— Вы точно будете это петь? Вы очень рискуете, вам это известно?
— Кто это тут рискует? — раздался сзади чей-то голос.
Девушка говорила с очаровательным акцентом. Приблизившись к таперу, она с подчеркнутой фамильярностью положила руку на плечо Тимоти. Ее звали Испаночка Конни, она была звездой ночного шоу в «Эльдорадо». Сирена не раз видела ее представления. Конни танцевала с жаром и неистовством. Она мало общалась с другими девицами, предпочитая держаться в стороне, потому что уже давно не ладила с ними. Носила Конни довольно простой костюм: узкое платье из черного бархата с широкой круглой юбкой. Подол платья с одной стороны приподнимался, открывая несколько нижних юбок из алой материи в складку и поразительно длинные ноги в черных чулках. Распущенные волосы покрывали плечи, словно черное облако. Темные глаза были окаймлены блестящими черными ресницами, над которыми поднимались черные дуги бровей. В ушах у девушки сверкали золотые серьги, а губы были ярко накрашены кармином. Дикая красота и буйные манеры сделали ее любимицей золотоискателей. Это позволяло ей выбирать мужчин, которые нравились ей самой, не опасаясь потерять место, в чем заключалось ее преимущество перед остальными. Конни отличалась капризной разборчивостью во вкусах, но ей никто не отваживался перечить, так же как очень немногие из работавших с ней девушек осмеливались посягать на ее привилегии.
Тимоти глянул через плечо на Испаночку Конни.
— Сирена думает, что стоит ей помахать веером, спеть пару старинных баллад — и парни будут довольны.
Испанка окинула Сирену долгим пристальным взглядом, рассматривая ее блестящие темные локоны, рассыпавшиеся по плечам, ее необычное платье. Потом, словно не замечая девушку, она проговорила, обращаясь к таперу:
— Так ты думаешь, не будут?
— Сомневаюсь. Но дело не в этом. Перли сказала, что она покажет что-нибудь веселое, попрыгает по сцене, пусть все посмотрят на ее прелести. Если Сирена станет ей противиться, я просто не знаю, что может сделать Перли.
— Ох-ох-ох! А что она сама умеет, эта Перли? Что она вообще понимает? Она хотела бы, чтобы и я одевалась, как другие, хихикала, как все, корчила из себя дурочку, как остальные, и бегала между столиками. Она считает себя единственной, кому здесь позволено не быть идиоткой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103