Я этого не позволю: перед людьми стыдно».
— Могу тебе разрешить приехать в Монино на двое суток позднее полка, — смирился я.
— За это спасибо. Но на свадьбе с Галиной стороны будет пять человек, а с моей — никого. Нине Тимофеевне это наверняка не понравится. Скажет, что я без роду и племени. И в детдоме, где я воспитывался, знакомых никого не осталось. Ведь с тех пор прошло тринадцать лет.
— Ну, если Нина Тимофеевна и выкинет какой фокус, не обращай внимания, — посоветовал я. — Тебе жить не с ней, а с Галей.
— Это верно, — согласился Домов. — Но не хочется портить отношения. Жить нам придется пока у Нины.
— Ну смотри, решай сам. Кстати, Семен Иванович с Люсей будут на свадьбе?
— Будут.
— С чьей стороны?
— С Галиной.
— А ты перетяни их на свою сторону. Семен твой друг. А еще, чтобы гостей с обеих сторон было поровну, пригласи Акуленко. Ведь муж Нины Тимофеевны был его приятелем.
— Идея! — обрадовался Домов.
С просьбой ко мне обратился и Сергей Елизаров, попросил разрешения съездить в Москву к жене. Она живет там с отцом и матерью, недавно родила сына. Я вспомнил Кобрин, новогодний ужин победителей, прекрасное пение Елизарова со своей невестой Зиной и спросил:
— Утром на другой день приедете?
— Разрешите позднее? Хочу заехать в военторг, купить фуражку.
В Монинском гарнизоне полк встретили гостеприимно. Для нас был отведен целый этаж большой каменной казармы, где все было приготовлено: два больших помещения для общежития летчиков и техников, кабинет-спальня для командира полка и заместителя по политчасти. В комнате командира и заместителя был установлен телефон для связи с командующим авиацией Московского военного округа.
Гарнизон разросся за счет жилых и служебных зданий. А вот аэродром остался, как сообщил мне комендант, прежним. Это насторожило меня. Взлетно-посадочная полоса была построена давно. Тонкий слой асфальтобетонного покрытия давно начал трескаться. По такой полосе реактивному «яку» взлетать нельзя. Струя газа начнет срывать покрытие. Волнуясъ, я сразу после завтрака взял два тягача и вместе с летчиками поехал осмотреть новое рабочее место.
Хорошо знакомый мне въезд на аэродром. Красивая арка. Она запомнилась мне по двум громадным бомбам, стоящим по бокам ворот. Правда, теперь одна из них, видимо от усталости, накренилась в сторону. Раньше эти бомбы говорили о том, что здесь место бомбардировщикам. Сейчас они стали памятником той нашей тяжелой бомбардировочной авиации, которая начала бурно развиваться в годы первой пятилетки. Истребительная эскадрилья, в которой тогда служил я, была придана бомбардировочному соединению,
Приехав на летное поле, я сразу увидел, что здесь действительно осталось все без изменений. Те же служебные аэродромные здания и добротные ангары, какие теперь уже не строят, тот же двухэтажный командный пункт. Особое мое внимание привлекла мачта для авиационного флага. Флаг был спущен. Это означало, что полетов на аэродроме сейчас нет. Мачта со спущенным флагом напомнила лето 1938 года.
В тот день я дежурил по аэродрому. Накануне перед заступлением на дежурство летали, но под вечер сильный дождь заставал прекратить полеты, однако флаг не был спущен. Заступая на дежурство, я попытался убрать его, но узел, соединяющий флаг и веревку, не проходил через направляющее кольцо.
— От дождя размок, — пояснил солдат, дежуривший на КП. — Надо подождать, когда просохнет.
— Хорошо. Подождем, — согласился я. — За ночь просохнет, а утром спустим.
Следующий день выдался солнечным и теплым. Уходя на завтрак, я решил, что флаг еще не просох, и дал ему поразвеваться на ветру. К тому же на аэродроме не было никого, кроме дежурной службы и часовых.
Возвращаясь с завтрака, я увидел, что над аэродромом кружится самолет-истребитель, прося разрешения на посадку. Заявки на прилет не было. Значит, без предупреждения мог явиться только кто-нибудь из больших начальников. Стартовый наряд быстро выложил разрешающие знаки, и И-16 стал заходить на посадку. Я, позабыв о флаге, побежал встретить прибывшего командира.
Прилетел командующий армией особого назначения комдив Виктор Степанович Хользунов. Подростком он участвовал в обороне Царицына, одним из первых получил звание Героя Советского Союза за боевые дела в Испании. Комдив небольшого роста, но для его могучих плеч кабина И-16 была явно тесна. Я подумал, что такому летчику, когда потребуется покинуть истребитель с парашютом, сделать это будет довольно трудно. Ему удобнее летать на бомбардировщике. Хользунов в Испании воевал на них, но теперь почему-то отдавал предпочтение истребителям.
— Товарищ комдив! Дежурный по аэродрому лейтенант Ворожейкин, — представился я.
Хользунов поздоровался со мной за руку, медленно повернулся кругом, внимательно оглядел небо, аэродром и поинтересовался:
— Кажется, у вас сегодня полетов нет?
— Так точно, нет! — ответил я, понимая причину вопроса, и пояснил, почему авиационный флаг не спущен. На лице командарма появилась ироническая улыбка:
— Выходит, флагом управляет не дежурный по аэродрому, а дождь?
— Так получилось, — виновато ответил я.
— Флаг требует особого уважения. А у вас он развевается без надобности. Пойдемте попробуем его опустить.
Мне стало ясно, что командарм хочет не только опустить флаг, но и одновременно проверить: правильно ли я ему доложил? «Веревка и узел наверняка высохли, флаг должен опуститься, — переживал я, но меня тут же обожгла тревожная мысль: — А если не опустится? Значит, я принял неисправным устройство управления флагом. Вот тогда и попробуй доказать, что ты не лгун!»
Опасения мои сбылись. Как я ни старался спустить флаг — узел не пропускал веревку через кольцо. Показывая на флаг рукой, Хользунов спросил:
— Так кто же виноват в неисправности этого механизма: вы или дождик?
— Разрешите по шесту добраться до кольца? — попросил я. — Попробую продернуть веревку.
— А сумеете?
— Сумею, товарищ командующий.
Карабкаясь по столбу, я быстро достиг кольца. И все же узел веревки, хотя и был сухим, через кольцо не проделся. Тогда, удерживаясь ногами на столбе, я одной рукой ухватился за флаг, другой — за веревку и хотел силой вытащить ее из кольца. Но флаг оборвался, а я вместе с ним упал прямо на широкие плечи командующего. Тот охнул и, хотя был крепок, устоять на ногах не смог и упал вместе со мной. Я никакой боли не чувствовал, но испугался за командующего. У меня невольно вырвалось:
— Ушиб я вас? Извините, — хотел было встать, но Хользунов то ли от боли, то ли от вспышки гнева приказал:
— Лежи! — сам он встал и, оглядев меня, спросил: —, Ушиблись?
— Нет.
— Встаньте.
Прихватив слетевшую с головы пилотку, я поднялся, привел себя в порядок и, вытянувшись в струнку, спросила
— Товарищ командующий, разрешите получить дальнейшие указания?
Хользунов внимательно оглядел меня и, поправляя на себе гимнастерку, уже спокойно, но с упреком заговорил:
— Указания? Какие такому лихому акробату могут быть указания? Хотя есть. Прощупайте себя, нет ли каких повреждений?
Я действительно не чувствовал никакой боли, поэтому, не пошевелившись, четко ответил:
— Никаких ушибов нет!
Мои спокойные ответы подействовали на Хользунова не в мою пользу. Он повысил голос:
— А сейчас марш на пять суток под арест!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
— Могу тебе разрешить приехать в Монино на двое суток позднее полка, — смирился я.
— За это спасибо. Но на свадьбе с Галиной стороны будет пять человек, а с моей — никого. Нине Тимофеевне это наверняка не понравится. Скажет, что я без роду и племени. И в детдоме, где я воспитывался, знакомых никого не осталось. Ведь с тех пор прошло тринадцать лет.
— Ну, если Нина Тимофеевна и выкинет какой фокус, не обращай внимания, — посоветовал я. — Тебе жить не с ней, а с Галей.
— Это верно, — согласился Домов. — Но не хочется портить отношения. Жить нам придется пока у Нины.
— Ну смотри, решай сам. Кстати, Семен Иванович с Люсей будут на свадьбе?
— Будут.
— С чьей стороны?
— С Галиной.
— А ты перетяни их на свою сторону. Семен твой друг. А еще, чтобы гостей с обеих сторон было поровну, пригласи Акуленко. Ведь муж Нины Тимофеевны был его приятелем.
— Идея! — обрадовался Домов.
С просьбой ко мне обратился и Сергей Елизаров, попросил разрешения съездить в Москву к жене. Она живет там с отцом и матерью, недавно родила сына. Я вспомнил Кобрин, новогодний ужин победителей, прекрасное пение Елизарова со своей невестой Зиной и спросил:
— Утром на другой день приедете?
— Разрешите позднее? Хочу заехать в военторг, купить фуражку.
В Монинском гарнизоне полк встретили гостеприимно. Для нас был отведен целый этаж большой каменной казармы, где все было приготовлено: два больших помещения для общежития летчиков и техников, кабинет-спальня для командира полка и заместителя по политчасти. В комнате командира и заместителя был установлен телефон для связи с командующим авиацией Московского военного округа.
Гарнизон разросся за счет жилых и служебных зданий. А вот аэродром остался, как сообщил мне комендант, прежним. Это насторожило меня. Взлетно-посадочная полоса была построена давно. Тонкий слой асфальтобетонного покрытия давно начал трескаться. По такой полосе реактивному «яку» взлетать нельзя. Струя газа начнет срывать покрытие. Волнуясъ, я сразу после завтрака взял два тягача и вместе с летчиками поехал осмотреть новое рабочее место.
Хорошо знакомый мне въезд на аэродром. Красивая арка. Она запомнилась мне по двум громадным бомбам, стоящим по бокам ворот. Правда, теперь одна из них, видимо от усталости, накренилась в сторону. Раньше эти бомбы говорили о том, что здесь место бомбардировщикам. Сейчас они стали памятником той нашей тяжелой бомбардировочной авиации, которая начала бурно развиваться в годы первой пятилетки. Истребительная эскадрилья, в которой тогда служил я, была придана бомбардировочному соединению,
Приехав на летное поле, я сразу увидел, что здесь действительно осталось все без изменений. Те же служебные аэродромные здания и добротные ангары, какие теперь уже не строят, тот же двухэтажный командный пункт. Особое мое внимание привлекла мачта для авиационного флага. Флаг был спущен. Это означало, что полетов на аэродроме сейчас нет. Мачта со спущенным флагом напомнила лето 1938 года.
В тот день я дежурил по аэродрому. Накануне перед заступлением на дежурство летали, но под вечер сильный дождь заставал прекратить полеты, однако флаг не был спущен. Заступая на дежурство, я попытался убрать его, но узел, соединяющий флаг и веревку, не проходил через направляющее кольцо.
— От дождя размок, — пояснил солдат, дежуривший на КП. — Надо подождать, когда просохнет.
— Хорошо. Подождем, — согласился я. — За ночь просохнет, а утром спустим.
Следующий день выдался солнечным и теплым. Уходя на завтрак, я решил, что флаг еще не просох, и дал ему поразвеваться на ветру. К тому же на аэродроме не было никого, кроме дежурной службы и часовых.
Возвращаясь с завтрака, я увидел, что над аэродромом кружится самолет-истребитель, прося разрешения на посадку. Заявки на прилет не было. Значит, без предупреждения мог явиться только кто-нибудь из больших начальников. Стартовый наряд быстро выложил разрешающие знаки, и И-16 стал заходить на посадку. Я, позабыв о флаге, побежал встретить прибывшего командира.
Прилетел командующий армией особого назначения комдив Виктор Степанович Хользунов. Подростком он участвовал в обороне Царицына, одним из первых получил звание Героя Советского Союза за боевые дела в Испании. Комдив небольшого роста, но для его могучих плеч кабина И-16 была явно тесна. Я подумал, что такому летчику, когда потребуется покинуть истребитель с парашютом, сделать это будет довольно трудно. Ему удобнее летать на бомбардировщике. Хользунов в Испании воевал на них, но теперь почему-то отдавал предпочтение истребителям.
— Товарищ комдив! Дежурный по аэродрому лейтенант Ворожейкин, — представился я.
Хользунов поздоровался со мной за руку, медленно повернулся кругом, внимательно оглядел небо, аэродром и поинтересовался:
— Кажется, у вас сегодня полетов нет?
— Так точно, нет! — ответил я, понимая причину вопроса, и пояснил, почему авиационный флаг не спущен. На лице командарма появилась ироническая улыбка:
— Выходит, флагом управляет не дежурный по аэродрому, а дождь?
— Так получилось, — виновато ответил я.
— Флаг требует особого уважения. А у вас он развевается без надобности. Пойдемте попробуем его опустить.
Мне стало ясно, что командарм хочет не только опустить флаг, но и одновременно проверить: правильно ли я ему доложил? «Веревка и узел наверняка высохли, флаг должен опуститься, — переживал я, но меня тут же обожгла тревожная мысль: — А если не опустится? Значит, я принял неисправным устройство управления флагом. Вот тогда и попробуй доказать, что ты не лгун!»
Опасения мои сбылись. Как я ни старался спустить флаг — узел не пропускал веревку через кольцо. Показывая на флаг рукой, Хользунов спросил:
— Так кто же виноват в неисправности этого механизма: вы или дождик?
— Разрешите по шесту добраться до кольца? — попросил я. — Попробую продернуть веревку.
— А сумеете?
— Сумею, товарищ командующий.
Карабкаясь по столбу, я быстро достиг кольца. И все же узел веревки, хотя и был сухим, через кольцо не проделся. Тогда, удерживаясь ногами на столбе, я одной рукой ухватился за флаг, другой — за веревку и хотел силой вытащить ее из кольца. Но флаг оборвался, а я вместе с ним упал прямо на широкие плечи командующего. Тот охнул и, хотя был крепок, устоять на ногах не смог и упал вместе со мной. Я никакой боли не чувствовал, но испугался за командующего. У меня невольно вырвалось:
— Ушиб я вас? Извините, — хотел было встать, но Хользунов то ли от боли, то ли от вспышки гнева приказал:
— Лежи! — сам он встал и, оглядев меня, спросил: —, Ушиблись?
— Нет.
— Встаньте.
Прихватив слетевшую с головы пилотку, я поднялся, привел себя в порядок и, вытянувшись в струнку, спросила
— Товарищ командующий, разрешите получить дальнейшие указания?
Хользунов внимательно оглядел меня и, поправляя на себе гимнастерку, уже спокойно, но с упреком заговорил:
— Указания? Какие такому лихому акробату могут быть указания? Хотя есть. Прощупайте себя, нет ли каких повреждений?
Я действительно не чувствовал никакой боли, поэтому, не пошевелившись, четко ответил:
— Никаких ушибов нет!
Мои спокойные ответы подействовали на Хользунова не в мою пользу. Он повысил голос:
— А сейчас марш на пять суток под арест!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85