Нет! Буров действительно проверяет истребитель, а заодно получилось, что он и меня проверил на прочность.
Зарулив на стоянку, летчик выключил мотор, открыл фонарь кабины, расстегнул привязные ремни, снял шлемофон. Техник подал нам фуражки. Мы надели их, и испытатель с раскрасневшимся лицом устало доложил:
— Майор Буров ваше задание выполнил. Разрешите получить замечания?
— Замечание есть, правда, оно может показаться вам несущественным. В полете вы ни разу не повернули голову назад. С такой осмотрительностью на фронте делать нечего. Сразу собьют. А задание по маршруту и пилотаж в зоне выполнены отлично.
— Спасибо!
Прежде чем пожать друг другу руки и разойтись, я поинтересовался:
— У меня порой от перегрузок наползали веки на глаза. А у вас?
— Тоже. Они ведь летчика не слушаются, подчиняются только перегрузкам. Главное в такие моменты — не потерять сознание. Но я знаю свои возможности и возможности машины. Скоро обещают создать прибор перегрузок, тогда наша работа будет поставлена на научную основу.
— Сейчас летаете, наверно, маловато? — поинтересовался я.
— Да. Вот во время войны уставал так, что едва домой добирался. Летчику-испытателю надо иметь одну особенность: никогда не красоваться в небе, а работать на пределе своих сил. Только так можно правильно проверить самолет на прочность, маневренность и управляемость. — Иван замолчал, видимо обдумывая, говорить или не говорить, однако решился: — Но думаю оставить завод. Здесь работа только с машинами. А мне нравится учить людей летать. По образованию я не только летчик, но и учитель. Думаю написать рапорт, чтобы меня перевели в строевую часть.
«И он прав, — подумал я. — Ведь смысл жизни именно в преодолении трудностей, в душевном росте человека».
3.
За неделю проверку завода мы закончили. Свой материал о летно-испытательной работе я написал и отдал старшему нашей группы, а сам поехал в городской драмтеатр. Щиров остался оформлять материал проверки завода: утром мы должны совместно обсудить его, сделать с руководством завода и военными представителями разбор и уехать в Москву. Билеты были на руках.
У трамвайной остановки ко мне подошла незнакомая девушка. Она, видимо, наблюдала, откуда я шел, и любезно, с милой улыбкой спросила:
— Товарищ майор! Вы не знаете, случайно, подполковника Щирова? Он живет в заводской гостинице, — и рукой показала в сторону гостиничного здания.
— Знаю. А вы что, родственница ему?
— Да нет, — она замялась и чуть смутилась.
Девушка высокая, худая, с комически броским большим носом и сухим, вытянутым лицом. Правда, ее некрасивая внешность сглаживалась милой улыбкой. В разговоре с ней я уловил оканье и, чтобы сгладить ее смущение, спросил:
— Вы не горьковчанка?
— Да. Из Горького.
— Я тоже из тех мест. Выходит, мы земляки. Может, познакомимся?
Девушка непроизвольно повернула голову в сторону заводской гостиницы и торопливо протянула руку:
— Лина.
— Арсений, — представился я. — Да не придет ваш Сережа, он занят.
Она хмуро взглянула на меня и произнесла с обидой:
— Он же обещал.
— Ну зачем так обижаться? У него срочная работа.
— Мог бы прийти и сказать мне об этом. Здесь же совсем рядом.
— Если нужно что-нибудь передать, скажите, я это сделаю. Кстати, вы давно его ждете? Может, еще придет?
— Давно, — с огорчением ответила она и печально вздохнула. — Мы с ним договорились сходить в драмтеатр. У меня два билета.
— Я тоже еду в этот театр. Оказывается, мы попутчики.
После театра я проводил Лину домой. Она дала мне домашний телефон и попросила передать Сергею, чтобы тот позвонил ей. На другой день, возвращаясь из столовой в гостиницу, я рассказал Щирову о встрече с Линой.
— Отбил, значит? — усмехнулся Сергей.
— Но ты сам виноват, обещал ее встретить, а не вышел из гостиницы, — пошутил я. — Вот с обиды она изменила тебе и все рассказала про вашу любовь.
— И про гостиницу?
Я понял, что она была у него в гостях, и продолжал фантазировать:
— Говорила, что ночевала у тебя.
— Вот болтушка.
— Но как ты мог променять свою жену на такую носатую «красавицу»?
— Красота, красота, — сморщился Щиров.
— Лина дала мне телефон, просила, чтобы ты ей позвонил.
— Давай запишу, — равнодушно отозвался Сергей.
— Но ведь семья — родник человечества, она требует чистоты, иначе общество загрязнится.
— Ты, философ, прав, — согласился Щиров. — Я где-то читал, что любовь на время, а жена навсегда. Но ты живешь своей жизнью, а я своей, и тебе меня не понять. Красоту я ненавижу, а жить хочу, — Щиров ушел в себя. На лицо его набежала грусть. Он тяжело вздохнул, и у него непроизвольно вырвалось: — Прошу тебя, больше никогда не спрашивай меня о жене!
Странно, отметил я про себя, о жене слышать не хочет, о Лине говорит с удовольствием. Гнев плохой помощник в семейных делах. Мне его вспышка гнева показалась бессмысленной и бестактной. Может, это результат войны? На войне никто не был уверен, что с ним случится завтра. И этой неуверенностью война порой ломала характеры. Люди сходили с колеи, отчаянье толкало их к пьянству, к случайным связям.
До гостиницы он шел молча, в задумчивой отрешенности. Я тоже молчал, понимая, что с женой у него тяжелый разлад.
После командировки я уехал отдыхать в Алупку, где снова встретился с Щировым и его женой. Оба веселые, радостные. Я часто с ними был на пляже, мы вместе купались. И все же странный разговор в городе на берегу Волги у меня иногда возникал в памяти, хотя сентябрьское солнце, горы, лес и теплое море, что называется бархатным сезоном, растворяли эти мысли.
Обычно большинство отдыхающих после мертвого часа спускались к морю купаться или просто подышать морским воздухом. Щировы всегда после дневного отдыха шли к морю. А в этот день перед ужином я увидел Щирова и Софью на автобусной остановке.
— Куда вы?
Щиров был нетрезв
— В Москву. Вызвали ее…
Вспомнил просьбу Щирова никогда не спрашивать о жене и, не зная, что сказать, молчал. Они поднялись в автобус. Женщина, сопровождающая отдыхающих, упрекнула их:
— Нельзя так задерживаться. Из-за вас мы должны до самого Симферополя ехать без остановок, иначе можем опоздать к поезду.
Щиров вышел, автобус тут же тронулся. Софья в открытое окно махала рукой, но Сергей стоял спиной к машине.
— Повернись, жена прощается с тобой, — я тронул его за плечо.
Но тот гневно бросил:
— Пусть катится!
Когда автобус скрылся из глаз, я спросил:
— Пойдешь на ужин?
— Мы ужинали, — ответил он и тихо, со слезами объяснил: — Соня работает в штабе машинисткой. Печатает документы особой важности. Уговаривал не ехать. Не послушалась.
Женские слезы у меня всегда вызывали грусть и жалость, мужские — злость. Я не выдержал:
— Вот уж не предполагал, что ты слизняк!
Сергей промолчал, но слезы вытер. Я подумал, что он просто не владеет собой, и предложил:
— Иди к себе и ложись спать. Утро вечера мудренее.
Я чувствовал, что с Сережей творится неладное. Он словно угадал мои мысли:
— Не подумай обо мне плохо. Я люблю Соню, и она меня, но обстоятельства сильнее нас. Я порой боюсь ее, хотя мы раньше жили душа в душу… — его словно кто-то с опасной властностью одернул, и Сережа сник. Молча взъерошив густые волосы на голове, он тихо, с какой-то непонятной для меня внутренней болью и страхом выдавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Зарулив на стоянку, летчик выключил мотор, открыл фонарь кабины, расстегнул привязные ремни, снял шлемофон. Техник подал нам фуражки. Мы надели их, и испытатель с раскрасневшимся лицом устало доложил:
— Майор Буров ваше задание выполнил. Разрешите получить замечания?
— Замечание есть, правда, оно может показаться вам несущественным. В полете вы ни разу не повернули голову назад. С такой осмотрительностью на фронте делать нечего. Сразу собьют. А задание по маршруту и пилотаж в зоне выполнены отлично.
— Спасибо!
Прежде чем пожать друг другу руки и разойтись, я поинтересовался:
— У меня порой от перегрузок наползали веки на глаза. А у вас?
— Тоже. Они ведь летчика не слушаются, подчиняются только перегрузкам. Главное в такие моменты — не потерять сознание. Но я знаю свои возможности и возможности машины. Скоро обещают создать прибор перегрузок, тогда наша работа будет поставлена на научную основу.
— Сейчас летаете, наверно, маловато? — поинтересовался я.
— Да. Вот во время войны уставал так, что едва домой добирался. Летчику-испытателю надо иметь одну особенность: никогда не красоваться в небе, а работать на пределе своих сил. Только так можно правильно проверить самолет на прочность, маневренность и управляемость. — Иван замолчал, видимо обдумывая, говорить или не говорить, однако решился: — Но думаю оставить завод. Здесь работа только с машинами. А мне нравится учить людей летать. По образованию я не только летчик, но и учитель. Думаю написать рапорт, чтобы меня перевели в строевую часть.
«И он прав, — подумал я. — Ведь смысл жизни именно в преодолении трудностей, в душевном росте человека».
3.
За неделю проверку завода мы закончили. Свой материал о летно-испытательной работе я написал и отдал старшему нашей группы, а сам поехал в городской драмтеатр. Щиров остался оформлять материал проверки завода: утром мы должны совместно обсудить его, сделать с руководством завода и военными представителями разбор и уехать в Москву. Билеты были на руках.
У трамвайной остановки ко мне подошла незнакомая девушка. Она, видимо, наблюдала, откуда я шел, и любезно, с милой улыбкой спросила:
— Товарищ майор! Вы не знаете, случайно, подполковника Щирова? Он живет в заводской гостинице, — и рукой показала в сторону гостиничного здания.
— Знаю. А вы что, родственница ему?
— Да нет, — она замялась и чуть смутилась.
Девушка высокая, худая, с комически броским большим носом и сухим, вытянутым лицом. Правда, ее некрасивая внешность сглаживалась милой улыбкой. В разговоре с ней я уловил оканье и, чтобы сгладить ее смущение, спросил:
— Вы не горьковчанка?
— Да. Из Горького.
— Я тоже из тех мест. Выходит, мы земляки. Может, познакомимся?
Девушка непроизвольно повернула голову в сторону заводской гостиницы и торопливо протянула руку:
— Лина.
— Арсений, — представился я. — Да не придет ваш Сережа, он занят.
Она хмуро взглянула на меня и произнесла с обидой:
— Он же обещал.
— Ну зачем так обижаться? У него срочная работа.
— Мог бы прийти и сказать мне об этом. Здесь же совсем рядом.
— Если нужно что-нибудь передать, скажите, я это сделаю. Кстати, вы давно его ждете? Может, еще придет?
— Давно, — с огорчением ответила она и печально вздохнула. — Мы с ним договорились сходить в драмтеатр. У меня два билета.
— Я тоже еду в этот театр. Оказывается, мы попутчики.
После театра я проводил Лину домой. Она дала мне домашний телефон и попросила передать Сергею, чтобы тот позвонил ей. На другой день, возвращаясь из столовой в гостиницу, я рассказал Щирову о встрече с Линой.
— Отбил, значит? — усмехнулся Сергей.
— Но ты сам виноват, обещал ее встретить, а не вышел из гостиницы, — пошутил я. — Вот с обиды она изменила тебе и все рассказала про вашу любовь.
— И про гостиницу?
Я понял, что она была у него в гостях, и продолжал фантазировать:
— Говорила, что ночевала у тебя.
— Вот болтушка.
— Но как ты мог променять свою жену на такую носатую «красавицу»?
— Красота, красота, — сморщился Щиров.
— Лина дала мне телефон, просила, чтобы ты ей позвонил.
— Давай запишу, — равнодушно отозвался Сергей.
— Но ведь семья — родник человечества, она требует чистоты, иначе общество загрязнится.
— Ты, философ, прав, — согласился Щиров. — Я где-то читал, что любовь на время, а жена навсегда. Но ты живешь своей жизнью, а я своей, и тебе меня не понять. Красоту я ненавижу, а жить хочу, — Щиров ушел в себя. На лицо его набежала грусть. Он тяжело вздохнул, и у него непроизвольно вырвалось: — Прошу тебя, больше никогда не спрашивай меня о жене!
Странно, отметил я про себя, о жене слышать не хочет, о Лине говорит с удовольствием. Гнев плохой помощник в семейных делах. Мне его вспышка гнева показалась бессмысленной и бестактной. Может, это результат войны? На войне никто не был уверен, что с ним случится завтра. И этой неуверенностью война порой ломала характеры. Люди сходили с колеи, отчаянье толкало их к пьянству, к случайным связям.
До гостиницы он шел молча, в задумчивой отрешенности. Я тоже молчал, понимая, что с женой у него тяжелый разлад.
После командировки я уехал отдыхать в Алупку, где снова встретился с Щировым и его женой. Оба веселые, радостные. Я часто с ними был на пляже, мы вместе купались. И все же странный разговор в городе на берегу Волги у меня иногда возникал в памяти, хотя сентябрьское солнце, горы, лес и теплое море, что называется бархатным сезоном, растворяли эти мысли.
Обычно большинство отдыхающих после мертвого часа спускались к морю купаться или просто подышать морским воздухом. Щировы всегда после дневного отдыха шли к морю. А в этот день перед ужином я увидел Щирова и Софью на автобусной остановке.
— Куда вы?
Щиров был нетрезв
— В Москву. Вызвали ее…
Вспомнил просьбу Щирова никогда не спрашивать о жене и, не зная, что сказать, молчал. Они поднялись в автобус. Женщина, сопровождающая отдыхающих, упрекнула их:
— Нельзя так задерживаться. Из-за вас мы должны до самого Симферополя ехать без остановок, иначе можем опоздать к поезду.
Щиров вышел, автобус тут же тронулся. Софья в открытое окно махала рукой, но Сергей стоял спиной к машине.
— Повернись, жена прощается с тобой, — я тронул его за плечо.
Но тот гневно бросил:
— Пусть катится!
Когда автобус скрылся из глаз, я спросил:
— Пойдешь на ужин?
— Мы ужинали, — ответил он и тихо, со слезами объяснил: — Соня работает в штабе машинисткой. Печатает документы особой важности. Уговаривал не ехать. Не послушалась.
Женские слезы у меня всегда вызывали грусть и жалость, мужские — злость. Я не выдержал:
— Вот уж не предполагал, что ты слизняк!
Сергей промолчал, но слезы вытер. Я подумал, что он просто не владеет собой, и предложил:
— Иди к себе и ложись спать. Утро вечера мудренее.
Я чувствовал, что с Сережей творится неладное. Он словно угадал мои мысли:
— Не подумай обо мне плохо. Я люблю Соню, и она меня, но обстоятельства сильнее нас. Я порой боюсь ее, хотя мы раньше жили душа в душу… — его словно кто-то с опасной властностью одернул, и Сережа сник. Молча взъерошив густые волосы на голове, он тихо, с какой-то непонятной для меня внутренней болью и страхом выдавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85