Рассматривая повести Петрова-Водкина в качестве важнейшего источника информации о его жизни и взглядах, нельзя забывать и о том, что они являются литературными произведениями, обладающими определенным языковым стилем. Не претендуя на сколько-нибудь серьезный анализ этого стиля, можно заметить, что он представляет собой сложный сплав специфической, весьма индивидуальной манеры Петрова Водкина выражать свои мысли и стилистических влияний литературы начала века и, главным образом, 1920-х годов. Петров-Водкин часто нарушает привычные нормы русской литературной речи, связывая в одну фразу трудно сочетаемые элементы, охотно обращается к нелитературным простонародным словечкам (вроде «недохваток»), прибегает к своеобычным словообразованиям («искусстники»), многократно повторяет некоторые любимые им обороты и термины. Его слог местами тяжеловесен и неловок. Но как раз соединение всех этих в отдельности легко уязвимых для строгой критики фраз, оборотов, словечек и создает ту плотную, энергичную и остросвоеобразную прозу, которой так привлекают читателя обе повести.
Известную пищу для размышлений по поводу связей стилистики Петрова-Водккна может дать имя Андрея Белого, которого художник ставил выше всех современных русских литераторов. Любопытно, что в прозе Белого и Петрова-Водкина, несмотря на глубокое различие характера их произведений, есть некоторые параллели, даже языковая близость. Существовавшие между ними личные отношения, отмеченные взаимным интересом и уважением ', могли еще больше способствовать воздействию Белого на Петрова-Водкина.
Вероятно, тщательное литературоведческое изучение повестей позволило бы нащупать и другие стилистические и языковые параллели, в частности — с прозой О. Форш и В. Шишкова 1920-х годов, однако это тема специального исследования.
Подготавливая свои повести к изданию, Петров-Водкпн тогда же — в 1930 и 1932 годах — сделал для них большое число рисунков пером. В «Хлыновске» лаконичные и строго соотнесенные с содержанием глав рисунки подчинены .архитектонике книги, трактованы как элементы книжного оформления — заставки и концовки.
Рисунки к «Пространству Эвклида» менее регламентированы. По существу, это свободные перовые наброски по мотивам книги или, что равнозначно, по воспоминаниям художника. Большая часть их была использована в издании в качестве заставок и концовок — в отличие от рисунков к «Хлыыовску» никак не унифицированных,— Другие размещены непосредственно среди текста. Они свободнее, импульсивнее, разнообразнее по композиции, пластической проработке формы, графическому языку, чем рисунки к первой повести. Есть среди них ряд набросков портретного характера — Петра I, Леонардо да Винчи, Микеланджело, а также людей, близких Петрову-Водкину,— Лели Можаровой, трагика Аркадского, А. Ашбе, живописцев П. Уткина и П. Кузнецова.
В целом авторские рисунки, дополняя и обогащая образный строй обеих повестей, стали их органичной, поистине неотъемлемой частью.
Повести Петрова-Водкина встретили по выходе в свет весьма разноречивые отзывы. «Случайно мне привелось здесь слышать, что у моей последней книги есть враги [...] Несмотря на все это, я со всех сторон слышу похвалы моему «Пространству Эвклида»,— писал художник жене из Москвы весной 1933 года ',
В числе критиков повестей Петрова-Водкина был А. М. Горький. Еще прежде, чем выступить по этому поводу в печати, он высказал свое отрицательное отношение к ним в письмах к И. А. Груздеву. Той же позиции он придерживается в статье «О прозе», опубликованной в начале 1933 года. Ратуя за чистоту русского литературного языка, Горький в этой статье с не свойственной ему резкостью и категоричностью суждений подвергает критике недавно изданные тогда книги таких далеких друг от друга литераторов, как Андрей Белый («Маски»), Ф. В. Гладков («Энергия»), Ф. И. Панферов («Бруски»), М. С. Ша-гинян («Дневник») и некоторых других, в частности и Петрова-Водкина за его «Пространство Эвклида». Возражая против стилистики этой последней, Горький не только не принимает повесть в целом, но видит в ней и много неубедительной выдумки, обвиняя автора в хвастовстве и даже малограмотности.
Однако в те же годы другие крупные литераторы высоко оценили силу писательского таланта Петрова-Водкина, колоритность, фактурность его, конечно же, нелегкого, но яркого языка, ценность для читателя по-настоящему образных картин детства и возмужания большого художника.
Так, выдающийся стилист Ю. Н. Тынянов писал в своем отзыве для издательства на рукопись «Хлыновска» (именовавшуюся на том этапе «Мой путь»): «Мой путь» Петрова-Водкина интересная и живописная книга. Мемуары значительного художника сами по себе могли бы быть интересны. Но это в столь же малой мере «мемуары», как, например, «Детство» Горького. Литературные качества книги высокие. Она представляет собой целый ряд очерков, рассказцев, описаний, объединенных в целое «детством» автора.
Издать, по моему мнению, нужно [...]».
Любопытно сопоставить с этим отзывом Ю. Н. Тынянова мнение человека совсем иного круга—М. В. Нестерова, художника, прекрасные мемуарные очерки которого, кстати сказать, высоко оценивал Горький. В письме к своему другу С. Н. Дурылину Нестеров писал в начале 1932 года о «Хлыновске» и его авторе:
«Этот живописец, а не литератор, нашел такой верный, мягкий и живой тон в повести о себе, о своих близких, деревенских, простых, но хороших людях. Читаешь — их видишь, с ними живешь, ихними радостями радуешься, их горем горюешь.
Почему-то вспоминается старик С. Т. Аксаков с его «Семейной хроникой». Только иное время, иной быт, [но] та же жизнь, теплота и безыскусственность. Такой ли он — этот Петров-Водкин — живописец. Я его плохо знаю, надо было бы узнать [...]».
А в письме к другому своему старому другу, ленинградцу А. А. Турыгину, у которого он перед тем спрашивал адрес Петрова-Водкина, чтобы сообщить ему свое мнение о «Хлыновске», Нестеров писал: «[...] за адрес Петрова-Водкина спасибо, написал ему «чувствительное» письмо, не приложив своего адреса. Что-то он за человек? Его живописное искусство такое разное с писательским — ясным, трогательным, непосредственно-искренним, чего я не усматриваю в его картинах. Однако их я должен пересмотреть заново, как-то претворить с его прекрасным писательством.. .»
И на выход «Пространства Эвклида» Нестеров сразу же откликается в письме к А. А. Турыгину: «Я, помнится, писал тебе о книге Петрова-Водкина «Хлыновск». Недавно вышла вторая его книга, не менее живая, яркая и свежая — «Пространство Эвклида»,— прочти, там много интересного про нашего брата и о многом другом». И со свойственной ему язвительностью добавляет: «Писания его пером куда выше писания его кистью».
В этом заочном столкновении мнений поражает противоречивость восприятия повестей художника. В то время как Горький отрицает литературные их достоинства, а вопроса о познавательном значении книг вообще не ставит, тонкий знаток литературы Тынянов именно в этих качествах видит силу «Хлыновска», а Нестерова, судью в искусстве строгого, придирчивого и ничуть не сентиментального, обе книги Петрова-Водкина пленяют «теплотой», «безыскусственностью», «мягкостью и живостью тона».
В среде художников, искусствоведов, в кругах любителей искусства повести Петрова-Водкина были встречены с большим интересом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71