Лимфатическая система Миа превратилась в источник нескончаемых проблем. Она испортилась от застоя старой желчи. У нее случались спазмы у левого уха, а правое стало хуже слышать: звуки воспринимались глуше, чем прежде. Жидкость в суставах пальцев и на запястьях текла уже не столь легко. Клетки глазного яблока не восстанавливались, и об их подвижности оставалось только мечтать, что в итоге привело к астигматизму. Общее состояние ухудшалось от нервного напряжения. В молодости стресс заставлял тебя расти и развиваться. В молодости стресс давал тебе уроки. Но в старости он был прямой дорогой к слабоумию.
Сегодня ночью она не могла уснуть. Она была немолода и, оказавшись рядом с молоденькой девушкой, вдруг поняла всю горькую правду. Она чувствовала присутствие Бретт в своем доме. Слышала ее ровное сердцебиение и легкое дыхание, как будто рядом находилось свободное дикое животное.
Миа встала, чтобы посмотреть на девушку. Бретт крепко спала. Одеяло сползло с нее, ее окутывало состояние безмятежного девственного покоя. Она сладостно растянулась на узорчатом покрывале, словно одалиска. Казалось, что она окунулась в ту глубокую, томную, эротическую дрему, в которую погружали женщин французские художники-ориенталисты в девятнадцатом веке. Зависть заползала в душу Миа, точно ядовитая змея. Она вернулась в свою постель, села и с горечью подумала о сплетении незначительных событий, которое называлось ее жизнью.
Миа задремала. Часа в три ночи она проснулась от болезненного приступа, который настигал ее по ночам. Мышцы левой ноги скрутила судорога, и нога онемела. Спустя мгновение очередной, более сильный приступ словно сдавил ступню. Пальцы Миа скрючились, их было не разогнуть.
Она вскрикнула и задохнулась от боли. Принялась колотить по своим узловатым суставам, но боль только увеличивалась, и сил бороться с ней оставалось мало. Это было отложение солей, это были катехоламины и много чего еще в сложных и глупых терминах, и это был настоящий приступ. Миа пыталась массировать эти изменяющие ей мускулы. После очередного спазма в ее мышцах горячо и больно пульсировала кровь. Миа торопливо массировала бледные, бескровные ноги и тихонько плакала. Суставы хрустели, от массажа боль начала утихать.
Наконец Миа смогла вытянуть ногу – зловещий пресс боли ослабел. Она встала в ночной рубашке и сделала несколько аккуратных кругов по комнате. Она оперлась о стену обеими руками и согнулась под прямым углом, пытаясь потянуть носок левой стопы. Теперь сон был так же далек от нее, как Штутгарт. Левую ногу словно пронзала молния.
В этих приступах не было тайны. Она точно знала их происхождение: недостаток микроэлементов, изношенные диски нижнего отдела позвоночника, влияние стрессов на эфферентные нервные волокна спинного мозга и нарушение обмена веществ. Однако это лишь диагноз, не более того. Стресс или неосторожные движения вызывали приступы примерно каждые пять недель, и они возобновлялись со знакомой пронзительной болью.
Правда была простой и ужасной – Миа стара. Ночные приступы могли оказаться наименьшим злом. Люди дряхлеют, становятся глубокими стариками и старухами, с ними происходит нечто незнакомое, странное. У них есть возможность исправить то, что позволяют исправить современные технологии. Ну а все неизлечимое они терпеливо сносят. В каком-то смысле ночные приступы даже хороший признак. У Миа болели ноги, но она всегда могла свободно ходить. Иногда она страдала от боли, но всегда могла свободно ходить. Она не была парализована. Ей повезло. Вот на этом и нужно сосредоточиться: на везении.
Миа вытерла потный лоб рукавом ночной рубашки и проковыляла в соседнюю комнату. Бретт по-прежнему спала. Она тихо лежала, подложив руку под голову. От ее позы веяло спокойствием. Посмотрев на спящую девушку, Миа поняла, что ей знакома эта картина. Ее как будто захлестнула волна воспоминаний.
Память Миа мгновенно сфокусировалась, и ее сердце забилось, как пойманная рыбка. Вот так же она глядела однажды ночью на спящую дочь. Хлое было пять или шесть лет. Дэниэл стоял рядом. Дитя их любви безмятежно спало. Счастливая девочка у заботливых родителей.
Человеческие жизни, ее человеческая жизнь... Ночь ничем не отличалась от тысячи других ночей, но в тот момент она ощутила глубочайшую радость, ее словно охватил священный огонь. Миа догадалась, что ее муж чувствовал то же самое. Им не нужно было говорить, время словно перестало для них существовать.
А теперь, когда она смотрела на обнаженную девушку, которая выпила настойку и уснула на ее постели, этот святой миг снова вернулся к ней. Это чувство было в ней и пребудет всегда. Незнакомка не была ее дочерью, да и времена были другие, но это не имело никакого значения. Священный огонь был реальней времени, реальнее всех фактов и обстоятельств. У нее не просто сохранилось счастливое воспоминание. Она пережила тогда самый счастливый момент в жизни. Счастливой она была и сейчас.
Горячий всплеск глубокой радости вынес на поверхность какую-то смуту. В этом был загадочный смысл. Столь же подлинный, как всякое испытанное ею чувство. Эта эмоция останется с ней до последнего вздоха, и она всегда будет ощущать ее с той же остротой. Чувство большее, чем сознание собственного «я». Она ощущала, как потрескивают и разгораются в ней огоньки радости, и в их жарком пламени Миа стала ясна вся бедность ее жизни.
Неважно, была ли она осмотрительна и следила ли за собой. Жизнь слишком коротка. Жизнь всегда будет слишком короткой.
В полной тишине Миа услышала свой голос. Когда она поняла это, то почувствовала прилив сил, готовность сделать смелый шаг. Внезапное решение, бессознательное, непредусмотренное и неотвратимое: «Я не могу так больше жить».
2
Можно было с полной уверенностью утверждать, что на медицинских сайтах Сети отсутствовал архив. Об этом свидетельствовали все написанные тома и технические подробности. Серьезные усилия по продлению жизни становились личной проблемой, когда речь шла о молодежи, строительстве дома или службе в армии.
Промышленный медицинский комплекс господствовал во всемирной экономике. В биомедицину вкладывались самые высокие инвестиции, и расходы на ее техническую модернизацию не шли ни в какое сравнение с другими мировыми индустриями. Биомедицина была сознательным способом контроля над всевозможными видами безумия, и из нее черпалась энергия, достаточная для развития культуры. Правительственные расходы на биомедицину значительно превосходили средства, отпускаемые на оборону, транспорт и содержание полиции. В той сфере, которую прежде называли частным сектором, биомедицина занимала более высокое место, чем химический синтез, и ее роль почти равнялась роли, которую играли компьютерные программы. В различных отраслях медицинской промышленности работало пятнадцать процентов трудоспособного населения мира. Только в сфере геронтологических исследований было задействовано работников больше, чем в сельском хозяйстве.
Призом было долголетие. Ошибки никого не останавливали и не могли остановить. Спектр исследований был огромен и многообразен. Для каждого лекарства, способного продлить человеческую жизнь и признанного эффективным, существовали сотни формул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92