Допустим, ей удастся убежать. Допустим, она прыгнет на подножку поезда до Владивостока, или Улан-Батора, или Йоханнесбурга, но что случится, если она заболеет? Если проявятся побочные эффекты лечения? Как могла она, профессиональный медицинский экономист, совершить подобную глупость? Конечно, у столь радикального медицинского препарата, как NTDCD, должны обнаружиться побочные эффекты. Вот почему врачи вели себя столь мудро и сразу установили за ней наблюдение. Тогда они могли бы предотвратить непредвиденные реакции. Особенно это касалось быстрорастущих тканей, например волос и ногтей.
Майа посмотрела на свои неровные ногти с заусенцами, и пронзивший было ее страх мгновенно исчез. Как могла она сделать с собой все это? Она была чудовищем. Она была чудовищем, сбежавшим из клетки, и в интересах общества, в интересах всех ее близких нужно вновь запереть ее туда. Ее снова затрясло от охватившего ужаса.
– Наверное, мне надо было дать вам меньшую дозу, – задумчиво проговорила Бретт. – Но мне не хотелось давать вам жалкую капельку лакримогена, чтобы все у вас прошло гладко, а мне пришлось бы с этим завязать.
– Я – чудовище, – сказала Майа, и у нее задрожали губы.
Бретт обняла ее за плечи.
– Все в порядке, дорогая, – пробормотала она. – Вы не чудовище. Всем известно, что вы очень красивая. Поплачьте. Слезы всегда помогают, когда принимаешь лакримоген.
– Я чудовище, – твердила Майа и послушно заплакала.
– Никогда не видела, чтобы красивая женщина была такой беззащитной, – сказала Бретт.
Антонио повернулся и посмотрел в их сторону.
– С ней все в порядке? Ее колбасит?
– Она не на высоте, – отозвалась Бретт. – А чем это запахло?
– Мы перемудрили с дозой, – ответил Антонио. – Нам нужно подправить и начать все сначала.
– Что подправить? – не без иронии спросила Бретт.
Антонио жестом указал на дверь ванной комнаты. Бретт уселась в гамаке и начала в нем раскачиваться.
– Знаешь, ты же не можешь подправить плохой раствор в холодильнике. Ты что, спятил? Тебе надо вновь перелить этот раствор в аппарат. У них там есть мониторы в системе водоснабжения, парень. Им же можно отравиться! От него и монитор сойдет с ума!
– Мы и раньше подправляли неудачные дозы, – терпеливо пояснил Антонио. – Мы всегда так делаем.
– И плохой лакримоген исчезал?
– Нет, это психоделики. Но все равно, никаких проблем.
– Ты безответственный, не понимаешь, что ли, что такое невинные люди, – зло и безапелляционно закричала Бретт.
Антонио, видимо, рассердился, но благодаря своим вежливым манерам совсем незаметно.
– Ты всегда бываешь такой противной, когда речь идет о лакримогенах, Натали. Если не хочешь быть противной и занудой, то заведи себе бойфренда. Любовь сделает тебя терпимее.
Одна из теток обернулась и встала. Она была не итальянкой, скорее всего, швейцаркой.
– Натали, это не Сан-Франциско, – проговорила она. – Это римские водопроводы, старейшие водопроводы в мире. Там катакомбы и погребенные виллы, храмы весталок, затопленные мозаики, кости христианские... – Она подмигнула и немного покачнулась. – От плохого лакримогена старые римские призраки не воскреснут.
Бретт покачала головой:
– Вам нужно очистить аппарат, разобраться что к чему, а потом делать по новой. Так будет правильнее, вот и все!
– Мы слишком устали, – ответил Антонио. – Ты хочешь еще немного или ты не хочешь?
– Я не хочу из этого аппарата, – заявила Бретт. – Ты думаешь, что у меня совсем крыша поехала? От этого я могу отравиться! – И она зарыдала.
Один из наркоманов, проснувшись в гамаке, внезапно заговорил. Он был крупный, грузный, с густыми мохнатыми бровями, отросшей за четыре дня щетиной.
– Вы не против? – спросил он по-английски с характерным ирландским акцентом. – Не возражаете? Почитайте вслух, мои дорогие, переключитесь, доставьте себе удовольствие. Не смейтесь, не ругайтесь. И прошу вас, не плачьте.
– Извини, Курт, извини, пожалуйста, – сказал Антонио. Он принес из ванной маленький, закрытый пластиковой крышкой стаканчик. Звякнула цепочка, вода забулькала.
Курт сел.
– О, наша новая гостья очень хорошенькая!
– Она под лакримогеном, – предостерегающе сказала Бретт.
– Когда женщины под лакримогеном, им нужен мужчина, – пробасил Курт. – Иди ко мне, дорогая, расслабься. Поплачь и попробуй уснуть.
– Я никогда не спала с таким немытым типом, – машинально ответила Майа.
– К тому же женщины под лакримогеном очень бестактные, – заметил Курт. Он повернулся, гамак заскрипел под тяжестью его тела.
Все помолчали. Наконец Антонио снова взял книгу и стал читать вслух.
– Я скажу вам по секрету... – прошептала Бретт Майе.
– О чем ты?
– Давайте ляжем.
Они снова вдвоем улеглись в гамаке. Бретт обняла Майю за шею обеими руками и поглядела ей в глаза. Обе ощущали столь сильную боль, что этот жест мог только утешить. Они напоминали двух человек, в обнимку выползающих из горящего автомобиля.
– Я никогда не собиралась этого делать, – призналась Бретт. Слеза медленно покатилась по ее носу и упала Майе на щеку. – Я хочу заниматься одеждой, и ничем больше. Но я никогда не буду ею заниматься. И никогда не добьюсь успеха, такого, как Джанкарло Виетти. Ему сто двадцать лет. И обо всем, что он создал, полно отзывов в каждом архиве, в любой книге. У него уже семьдесят пять лет как есть свой модный дом. Он мультимиллионер, на него работает уйма народа. Просто целая армия. У него есть все, и он намерен навсегда сохранить свое положение. Бросать ему вызов, соперничать с ним просто бессмысленно.
– Но он когда-нибудь умрет, – возразила Майа.
– Разумеется. Может быть. Но к тому времени мне самой стукнет девяносто. И у меня нет возможности нормально жить до девяноста лет. Виетти начал молодым, у него огромный опыт, он останется мировой знаменитостью до скончания дней своих, как был ею целый век. А у меня такого опыта никогда не будет. Если я и доживу до девяноста, то превращусь в мумию какую-нибудь.
– Если он не позволяет тебе играть на его территории, тебе нужно создать свое дело.
– Так говорят все энергичные люди, но старики нам не позволяют. Мы не получили от них ничего, кроме детской песочницы. Они не дадут нам ни настоящих денег, ни истинной власти, ни каких-либо реальных шансов. – Она судорожно вздохнула. – И это самое худшее. Даже если мы что-нибудь сделаем, то не сможем с ними соперничать. В сравнении с геронтократами мы не имеем цены, не обладаем вкусом, мы глупые, никчемные дилетанты. Я могу быть самой энергичной девушкой в мире, и все равно останусь маленькой девочкой. Геронтократы перекрывают все, как лед на озере. Мы на дне, и так глубоко, что никогда не увидим дневного света. А когда настанет наша пора, мы будем такими старыми, что превратимся в немых замороженных рыб, куда хуже, чем Виетти, в тысячу раз хуже. И тогда весь мир скроется подо льдом.
Она горько зарыдала.
Курт снова сел. На этот раз он был рассержен.
– Что ты себе позволяешь? Кто тебя сюда звал? Если ты не можешь взять себя в руки, то проваливай отсюда!
– Вот почему я люблю наркоманов! – пронзительно вскрикнула Бретт и села, с красным от слез лицом. – Потому что они идут туда, куда ни за что не пойдут геронтократы. Уйти в мир своих фантазий и умереть! Посмотрите на все это! Вот так выглядит весь мир, когда вам не разрешают жить!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92