– Он думает, что я стильная. Что у меня свой стиль, вот и все, – пожала плечами Майа.
– А какие у вас отношения с Мартином Уоршоу?
Майа изумленно, с обидой взглянула на Бенедетту.
– Что ж, если вы хотите знать, это был его дворец. Вам известно о дворце?
– Нам все известно о дворце. А какие у вас отношения с Миа Зиеманн?
– Кто это? – спросила Майа.
В недоумении задавшая вопрос дама отвернулась, руки ее слегка дрожали.
– Какие мы дуры, что поверили этой особе.
– Конечно, мы дуры, – с жаром подхватила Бенедетта. – Мы дуры, что верим друг другу. Мы дуры, что верим первому встречному. А теперь скажи мне, где нам лучше всего поставить эту технику.
– Бенедетта, кто эти люди?
– Они математики, – ответила Бенедетта. – Программисты. Бунтари. Визионеры. И мои очень добрые друзья.
Студенты-радикалы, подумала Майа. С буйным воображением, поскольку никаких реальных знаний у них нет.
– Кто здесь самый старший? – властно спросила она.
– Ну конечно, ты, – с иронией сказала Бенедетта.
– Ладно, но только не задавайте мне больше вопросов. Это сейчас не имеет ко мне никакого отношения.
– Я нарисую тебе небольшую картинку, – начала Бенедетта. Она широко развернула свой фуросики и вынула из волос шпильку. – Позволь мне сообщить тебе интересный жизненный факт. О промышленно-медицинском комплексе. – Она двумя короткими ударами вытащила на поверхность буквы X и Y. – Нижняя ось – ход времени. А эта – рост жизненных ожиданий. С каждым прошедшим годом постчеловеческие жизненные ожидания увеличиваются примерно на месяц.
– И что же?
– Подъем кривой нелинейный. Шкала роста увеличивается. Наконец шкала ожиданий увеличивается на год в течение года. И в этот момент оставшиеся в живых становятся бессмертными.
– Вероятно. Вполне может быть.
– Конечно, это не настоящее бессмертие. Здесь все еще возможен фактор смертности от несчастных случаев. Если говорить об одном человеке, – Бенедетта вытащила маленькую черную букву X, – то продолжительность его жизни будет равняться, с учетом разных случайностей, примерно четыремстам пятидесяти годам.
– Какая радость для этого поколения.
– Первое поколение, дожившее до этого возраста, станет и первой настоящей геронтократией. Это поколение станет бессмертным. И оно будет полностью предопределять развитие культуры.
– Что ж, я и раньше слышала такие гипотезы, дорогая. На мой взгляд, это интересная теория, она впечатляет.
– Когда-то это была теория. Для тебя это теория. А для нас – реальность, Майа. Мы и есть эти самые люди. Мы замечательное поколение. Мы успели вовремя родиться. И мы первые истинно бессмертные.
– Вы первые бессмертные? – медленно переспросила Майа.
– Да, и более того, мы знаем, кто мы такие. – Бенедетта села и воткнула шпильку в свою прическу.
– Тогда почему же вы собираетесь в дешевеньком артистическом баре, как заговорщицы?
– Нам же надо где-то встречаться, – ответила Бенедетта и улыбнулась.
– Выбор должен был пасть на какое-то поколение, – с иронией сказала другая женщина. – Вот он на нас и пришелся. Похоже, что на вас это особого впечатления не произвело. У нас и намерения такого не было.
– Итак, вы действительно верите в свое бессмертие? – Майа посмотрела на каракули на поверхности фуросики. – А что, если в ваших расчетах есть ошибка? Может быть, движение шкалы замедлится.
– Это могло бы стать серьезным препятствием, – проговорила Бенедетта. Она снова вытащила шпильку и осторожно очертила ею изгиб кривой. – Вот видишь? Очень плохо. У нас останется только девяносто лет.
Майа посмотрела на основание маленькой роковой линии. Для нее она шла вверх. Для них круто спускалась вниз.
– Кривая означает, что я никогда не доживу до этого возраста, – с грустью сказала она. – Кривая доказывает, что я обречена.
Бенедетта кивнула, наслаждаясь ее растерянностью.
– Да, дорогая, мы это знаем. Но не намерены использовать этот факт против тебя.
– Нам по-прежнему нужен дворец, – сказала другая женщина.
– Зачем он вам?
– Мы хотим разместить там кое-какие вещи, – сообщила ей Бенедетта.
Майа нахмурилась.
– Да разве вам мало всего там, внутри, бог ты мой?
– Что вы имеете в виду?
– Кое-что, связанное с процессом познания и восприятия. Программные фабрики священного огня.
Майа задумалась. Проект показался ей крайне бессмысленным.
– Что это вам даст?
– Это даст нам возможность изменить самих себя. Даст шанс устранить наши ошибки и не повторять ошибки других. Мы надеемся стать создателями виртуальных миров, заслуживающими бессмертия.
– И вы действительно считаете, что можете что-то сделать, – но что? Радикально изменить процесс познания? С помощью виртуальности?
– С помощью виртуальных протоколов, которыми нам сегодня разрешают пользоваться. Конечно, мы не сможем делать ничего подобного, пока за нами следит служба социальной помощи. Ведь они добились своей цели и сделали работу общественных сетей такой безопасной. Но по правилам, о которых они даже не подозревают, – да, мы сможем это делать. И у нас все получится. Да, Майа, мы думаем, что сумеем использовать для этого виртуальность.
Майа вздохнула.
– Позволь мне спросить прямо. Ты собираешься открыть мой дворец и устроить в нем что-то неизвестное, незаконное, вредное для сути виртуальной системы?
– Я бы употребила другой термин – увеличение объема знаний. Так будет лучше, – уточнила Бенедетта.
– Это какой-то бред, Бенедетта. Не могу поверить, что ты понимаешь, о чем говоришь. Похоже на галлюцинации свихнувшегося наркомана.
– Геронтократы всегда делают эту логическую ошибку, – отмахнулась Бенедетта. – Компьютер – это не нейрохимия! Нам – нашему поколению – известна виртуальность! Мы выросли вместе с ней. И сегодняшние старики никогда правильно не поймут этот мир!
– Ты и правда очень серьезно к этому относишься, – проговорила Майа, медленно оглядывая стол. – Если все, что ты мне сказала, верно, что же, ты своего добьешься. Не так ли? Когда-нибудь ты покоришь целый мир. Навсегда или почти навсегда, я не ошиблась? Не будь такой нетерпеливой. Почему бы тебе немного не подождать? Подожди, когда доберешься до маленькой черной буквы X на этом графике.
– Если станем проводить опыт даже с кем-то одним-единственным, то мы должны быть к этому готовы. Должны заслужить это право. А иначе окажемся еще большими консерваторами и глупцами, чем сегодняшний правящий класс. Они всего лишь смертные и правильно сделают, если вовремя уберутся на тот свет. Но мы-то не смертные, мы не умрем. Если мы будем следовать традициям, то весь мир умрет от скуки, если возьмем власть в свои руки. И если мы не избежим ошибок, то наше поколение навеки будет жить в этом уютном маленьком раю для сиделок. И тогда мы пропали!
– Знаешь, вам это никогда не удастся, – резко возразила Майа. – Этот глупый, хотя и экстравагантный жест может только осложнить твою жизнь. Они наверняка обнаружат, что ты здесь делаешь, и тебе несдобровать. Ты не сможешь сохранять от общества свои тайны в течение восемьдесяти лет. Да взгляните на себя! Вы просто кучка несмышленышей. Я, геронтократка, и то не сумела сохранить свои сокровенные тайны за каких-то три паршивых месяца!
Другая девушка, до этого почти все время молчавшая, вдруг заговорила. Она начала весьма дипломатично:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92