Я просто хочу тебе что-то сказать. Я должна тебе сказать. Сейчас.
Эмиль собрался с силами и, кажется, окончательно пробудился. Он отдернул тяжелый занавес за изголовьем кровати, и студию залил свет убывающей луны и уличных огней.
Он посмотрел ей в лицо.
– Ты плакала?
– Да.
– Ты собираешься мне в чем-то признаться? Да, я понимаю. Я это уже чувствую. Я, кажется, вижу правду в твоих глазах. Ты мне изменила?
Она изумленно покачала головой.
– Нет-нет, – настаивал он, подняв руку. – Тебе ничего не надо мне говорить. Все и так понятно! Красивая молодая девушка и бедный гончар-неудачник, да меня любой способен обмануть! Я знаю, мне нечего предложить, чтобы добиться женской верности. Мои руки, мои губы, что они значат? Когда сам Эмиль уже призрак! Еле живой человек!
– Эмиль, послушай меня...
– Да разве я просил тебя быть мне верной? Я никогда не просил об этом! Я лишь просил тебя не унижать меня. Я дал тебе свободу делать все что угодно. Пусть у тебя будет хоть дюжина любовников, хоть целая сотня! Просто не говори мне об этом. А ты все же намекнула, не так ли? Ты хочешь разрушить мои иллюзии этой своей злой исповедью.
– Эмиль, прекрати! Ты ведешь себя как ребенок.
– Не называй меня ребенком, ты, бродяга! Я вдвое старше тебя.
– Нет, это не так, Эмиль. А теперь успокойся. Я намного, намного старше тебя. Я вовсе не молодая девушка по имени Майа. Я старая. Я старая женщина. Меня зовут Миа Зиеманн, и мне без малого сто лет... – Она снова заплакала.
Эмиль был ошеломлен. Нависло гнетущее молчание. Эмиль осторожно, медленно передвинулся к краю кровати.
– Ты шутишь?
– Нет, я не шучу. Мне девяносто четыре или девяносто пять лет, что-то в таком духе, и в некотором роде моя судьба сходна с твоей. Я стала другой, и это было серьезное испытание. Все случилось несколько месяцев назад. Я стала такой, как сейчас, меня словно на куски разрубили, словно я очутилась в другом мире.
– Значит, ты не изменила мне?
– Нет, Эмиль, нет, это твои домыслы, они ничего общего не имеют с тем, что есть на самом деле. Я говорю тебе правду. Постарайся понять, в конце концов.
– Ты сказала, что тебе сто лет. Хотя на вид около двадцати.
– Да.
– Ну что же, ты не старая женщина. Я знал старух. У меня даже были любовницы-старухи. Ты можешь быть кем угодно, моя дорогая, но только не старухой. – Он вздохнул. – Ты что-то приняла. И переутомилась.
– Единственная вещь, от которой я переутомилась, – это неотеломерическая диссипативная клеточная детоксификация, и, поверь мне, в сравнении с безвредными растворами, которые пьете вы, ребятки, она – настоящая отрава.
– Ты утверждаешь, будто ты геронтократка. Почему же ты тогда не устроилась в своем пентхаусе, увешанная датчиками?
– Потому что я бросила их и бежала, вот почему. Я подписала все документы – согласилась на самый передовой способ лечения, а потом нарушила каждый из пунктов. Я тайком улетела на самолете в Европу. Смылась от возможного ареста. Я – иностранка на нелегальном положении, я сбежала от исследовательской программы. Когда-нибудь они поймают меня, Эмиль. Сама не знаю, почему я это сделала. Я не знаю, что со мной будет дальше. – Она горько зарыдала.
Он немного помолчал, а потом спросил подозрительным дрожащим голосом:
– Почему ты мне об этом говоришь?
Она захлебывалась слезами и в тоске и отчаянии не могла произнести ни слова.
Он подождал еще немного, и его тон опять изменился. Потрясенный, он задумчиво спросил:
– Ну и как мне теперь с тобой поступить?
Она громко всхлипнула.
– Полагаю, я тебя понял, – заключил наконец Эмиль. – Ты и правда какое-то чудовище, разве не так? Ты вроде маленького вампира. Ты мной питаешься! Поглощаешь мою жизнь и молодость. Ты похожа на маленькую ведьму из книжек. На ожившего мертвеца... на дьяволицу... на кошмар!
– Перестань! Замолчи! Не продолжай! Я покончу с собой!
– Нечто подобное могло произойти только в Праге, – медленно, с заметным удовольствием заявил Эмиль. – Только здесь, в Золотом городе! В городе алхимиков! Ты сейчас рассказала мне очень, очень странную историю. Такую странную, что ее даже трудно придумать. Да и слышать ее было странно. И опять-таки странно, но я начал гордиться тем, что я чех.
Она вытерла краем простыни свои мокрые от слез глаза:
– Ну, и что это значит?
– Я жертва этой сказки, не так ли? Я священная жертва. Я игрушка сексуального Голема . Но что самое забавное... самое забавное и мистическое... Это так загадочно, странно и эротично.
Она взглянула на него.
– Мне просто понравились твои руки.
– Это уж слишком. – Эмиль поправил подушку. – А теперь перестань плакать. Прошу тебя, не плачь. – Он наклонился и обхватил руками свою волосатую грудь. – Я не скажу ни единой душе. Можешь не беспокоиться, твои ужасные секреты останутся со мной. Да мне бы и так никто не поверил.
Его доброта настолько ошеломила Майю, что она забыла о своем отчаянии.
– Ты не думаешь, что я должна покончить с собой? – чуть слышно спросила она.
– Боже мой, женщина, зачем? Какой в этом смысл? С тобой все в порядке. Ты не преступница, ты просто немного перехитрила геронтократов с их лабораторными крысами. Что они могут с тобой сделать – снова превратить в старуху? Чтобы ты сморщилась при свете дня, как лежалое яблоко? Они этого не сделают. Они считают, что правят миром, но они все обречены, эта банда больных столетних старцев с их нелепыми технологиями... Они кромсают и склеивают человеческое тело, не имея ни малейшего понятия о силе воображения... И еще они прислали мне тебя! Тебя! Словно маленького розового краба на берегу, только что вылупившегося из раковины.
– Я не маленький краб на берегу. И я не кошмар! – Она с трудом перевела дыхание. – Я вне закона.
Он расхохотался.
– Да, я вне закона. Я пыталась сделать вид, будто я кто-то еще, на самом деле кто-то еще, и потому не могла определить, чего же я хочу. Но я лгала самой себе, потому что я по-прежнему Миа, я всегда была Миа и осталась ею. А их я ненавижу! Они не хотят, чтобы я жила. Они лишь хотят, чтобы я существовала, и моя жизнь тянулась и тянулась, совсем как у них! Я сейчас могла бы одеться, выйти на улицу и позвонить в лабораторию в Заливе. Я сказала бы им: «Привет всем в Калифорнии. Это я, Зиеманн, у меня возникла отрицательная реакция на лечебные препараты. Я в Европе, я ненадолго сошла с ума, пожалуйста, верните меня назад, увешайте меня вашими приборами. А сейчас со мной все в порядке. Со мной действительно все хорошо». И они это сделают. Они отправят сюда самолет, а быть может, и корреспондента, и опять меня прооперируют, положат мне на лоб холодное полотенце. Они так глупы! Да чтоб они все сдохли! Я никогда не вернусь к прежней жизни. Пусть меня лучше убьют! Пусть я выброшусь из окна. – Она затряслась в рыданиях.
Эмиль взял ее за руку и долго ничего не говорил. Наконец встал и дал ей стакан воды. Она жадно выпила и вытерла глаза.
– Это ты и хотела мне сказать?
– Да.
– И это все?
– Да, все.
– Ты уже рассказывала это мне раньше?
– Нет, Эмиль, никогда. Я никогда не говорила ни тебе, ни кому-либо другому. Ты услышал первым, поверь мне.
– Ты это расскажешь мне еще раз?
Она сделала паузу, задумалась.
– Считаешь, что можешь это запомнить?
– Я не знаю. Я мог бы запомнить. Но часто не запоминаю вещи, которые мне говорят поздно ночью. Я забывал рассказы других женщин, но у нас с тобой слишком глубокая связь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Эмиль собрался с силами и, кажется, окончательно пробудился. Он отдернул тяжелый занавес за изголовьем кровати, и студию залил свет убывающей луны и уличных огней.
Он посмотрел ей в лицо.
– Ты плакала?
– Да.
– Ты собираешься мне в чем-то признаться? Да, я понимаю. Я это уже чувствую. Я, кажется, вижу правду в твоих глазах. Ты мне изменила?
Она изумленно покачала головой.
– Нет-нет, – настаивал он, подняв руку. – Тебе ничего не надо мне говорить. Все и так понятно! Красивая молодая девушка и бедный гончар-неудачник, да меня любой способен обмануть! Я знаю, мне нечего предложить, чтобы добиться женской верности. Мои руки, мои губы, что они значат? Когда сам Эмиль уже призрак! Еле живой человек!
– Эмиль, послушай меня...
– Да разве я просил тебя быть мне верной? Я никогда не просил об этом! Я лишь просил тебя не унижать меня. Я дал тебе свободу делать все что угодно. Пусть у тебя будет хоть дюжина любовников, хоть целая сотня! Просто не говори мне об этом. А ты все же намекнула, не так ли? Ты хочешь разрушить мои иллюзии этой своей злой исповедью.
– Эмиль, прекрати! Ты ведешь себя как ребенок.
– Не называй меня ребенком, ты, бродяга! Я вдвое старше тебя.
– Нет, это не так, Эмиль. А теперь успокойся. Я намного, намного старше тебя. Я вовсе не молодая девушка по имени Майа. Я старая. Я старая женщина. Меня зовут Миа Зиеманн, и мне без малого сто лет... – Она снова заплакала.
Эмиль был ошеломлен. Нависло гнетущее молчание. Эмиль осторожно, медленно передвинулся к краю кровати.
– Ты шутишь?
– Нет, я не шучу. Мне девяносто четыре или девяносто пять лет, что-то в таком духе, и в некотором роде моя судьба сходна с твоей. Я стала другой, и это было серьезное испытание. Все случилось несколько месяцев назад. Я стала такой, как сейчас, меня словно на куски разрубили, словно я очутилась в другом мире.
– Значит, ты не изменила мне?
– Нет, Эмиль, нет, это твои домыслы, они ничего общего не имеют с тем, что есть на самом деле. Я говорю тебе правду. Постарайся понять, в конце концов.
– Ты сказала, что тебе сто лет. Хотя на вид около двадцати.
– Да.
– Ну что же, ты не старая женщина. Я знал старух. У меня даже были любовницы-старухи. Ты можешь быть кем угодно, моя дорогая, но только не старухой. – Он вздохнул. – Ты что-то приняла. И переутомилась.
– Единственная вещь, от которой я переутомилась, – это неотеломерическая диссипативная клеточная детоксификация, и, поверь мне, в сравнении с безвредными растворами, которые пьете вы, ребятки, она – настоящая отрава.
– Ты утверждаешь, будто ты геронтократка. Почему же ты тогда не устроилась в своем пентхаусе, увешанная датчиками?
– Потому что я бросила их и бежала, вот почему. Я подписала все документы – согласилась на самый передовой способ лечения, а потом нарушила каждый из пунктов. Я тайком улетела на самолете в Европу. Смылась от возможного ареста. Я – иностранка на нелегальном положении, я сбежала от исследовательской программы. Когда-нибудь они поймают меня, Эмиль. Сама не знаю, почему я это сделала. Я не знаю, что со мной будет дальше. – Она горько зарыдала.
Он немного помолчал, а потом спросил подозрительным дрожащим голосом:
– Почему ты мне об этом говоришь?
Она захлебывалась слезами и в тоске и отчаянии не могла произнести ни слова.
Он подождал еще немного, и его тон опять изменился. Потрясенный, он задумчиво спросил:
– Ну и как мне теперь с тобой поступить?
Она громко всхлипнула.
– Полагаю, я тебя понял, – заключил наконец Эмиль. – Ты и правда какое-то чудовище, разве не так? Ты вроде маленького вампира. Ты мной питаешься! Поглощаешь мою жизнь и молодость. Ты похожа на маленькую ведьму из книжек. На ожившего мертвеца... на дьяволицу... на кошмар!
– Перестань! Замолчи! Не продолжай! Я покончу с собой!
– Нечто подобное могло произойти только в Праге, – медленно, с заметным удовольствием заявил Эмиль. – Только здесь, в Золотом городе! В городе алхимиков! Ты сейчас рассказала мне очень, очень странную историю. Такую странную, что ее даже трудно придумать. Да и слышать ее было странно. И опять-таки странно, но я начал гордиться тем, что я чех.
Она вытерла краем простыни свои мокрые от слез глаза:
– Ну, и что это значит?
– Я жертва этой сказки, не так ли? Я священная жертва. Я игрушка сексуального Голема . Но что самое забавное... самое забавное и мистическое... Это так загадочно, странно и эротично.
Она взглянула на него.
– Мне просто понравились твои руки.
– Это уж слишком. – Эмиль поправил подушку. – А теперь перестань плакать. Прошу тебя, не плачь. – Он наклонился и обхватил руками свою волосатую грудь. – Я не скажу ни единой душе. Можешь не беспокоиться, твои ужасные секреты останутся со мной. Да мне бы и так никто не поверил.
Его доброта настолько ошеломила Майю, что она забыла о своем отчаянии.
– Ты не думаешь, что я должна покончить с собой? – чуть слышно спросила она.
– Боже мой, женщина, зачем? Какой в этом смысл? С тобой все в порядке. Ты не преступница, ты просто немного перехитрила геронтократов с их лабораторными крысами. Что они могут с тобой сделать – снова превратить в старуху? Чтобы ты сморщилась при свете дня, как лежалое яблоко? Они этого не сделают. Они считают, что правят миром, но они все обречены, эта банда больных столетних старцев с их нелепыми технологиями... Они кромсают и склеивают человеческое тело, не имея ни малейшего понятия о силе воображения... И еще они прислали мне тебя! Тебя! Словно маленького розового краба на берегу, только что вылупившегося из раковины.
– Я не маленький краб на берегу. И я не кошмар! – Она с трудом перевела дыхание. – Я вне закона.
Он расхохотался.
– Да, я вне закона. Я пыталась сделать вид, будто я кто-то еще, на самом деле кто-то еще, и потому не могла определить, чего же я хочу. Но я лгала самой себе, потому что я по-прежнему Миа, я всегда была Миа и осталась ею. А их я ненавижу! Они не хотят, чтобы я жила. Они лишь хотят, чтобы я существовала, и моя жизнь тянулась и тянулась, совсем как у них! Я сейчас могла бы одеться, выйти на улицу и позвонить в лабораторию в Заливе. Я сказала бы им: «Привет всем в Калифорнии. Это я, Зиеманн, у меня возникла отрицательная реакция на лечебные препараты. Я в Европе, я ненадолго сошла с ума, пожалуйста, верните меня назад, увешайте меня вашими приборами. А сейчас со мной все в порядке. Со мной действительно все хорошо». И они это сделают. Они отправят сюда самолет, а быть может, и корреспондента, и опять меня прооперируют, положат мне на лоб холодное полотенце. Они так глупы! Да чтоб они все сдохли! Я никогда не вернусь к прежней жизни. Пусть меня лучше убьют! Пусть я выброшусь из окна. – Она затряслась в рыданиях.
Эмиль взял ее за руку и долго ничего не говорил. Наконец встал и дал ей стакан воды. Она жадно выпила и вытерла глаза.
– Это ты и хотела мне сказать?
– Да.
– И это все?
– Да, все.
– Ты уже рассказывала это мне раньше?
– Нет, Эмиль, никогда. Я никогда не говорила ни тебе, ни кому-либо другому. Ты услышал первым, поверь мне.
– Ты это расскажешь мне еще раз?
Она сделала паузу, задумалась.
– Считаешь, что можешь это запомнить?
– Я не знаю. Я мог бы запомнить. Но часто не запоминаю вещи, которые мне говорят поздно ночью. Я забывал рассказы других женщин, но у нас с тобой слишком глубокая связь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92