Видимо, это удавалось только Григоровичу, как мастеру художественного слова.
Арнольд запил ровно через неделю. Когда Толик Бирман выдал группе гонорар за три концерта в Ялте и в ресторане барабанщик-профи получил причитающуюся ему пачку купюр, то молча протянул стакан к бутылке, которую Григорович еще только открывал.
Спустя несколько недель кроме привычных «Ну-у-у», «Угу» и «Ага» в лексиконе барабанщика появились такие заковыристые выражения, как «Эвона!», «Е-тать», «Ух-ты!» и некоторые другие.
Впрочем, техника игры Арнольда от употребления горячительных напитков никак не страдала. «Мастерство не пропьешь», — говорил по этому поводу Григорович.
Григорович и увидел первым странного длинноволосого парня, сидящего в полупустом ресторане и, в полном одиночестве, с видимым отвращением поглощающего традиционную поездную солянку.
Руководитель «Нарцисса», в силу своей наблюдательности, коммуникабельности и общего интереса к процессу жизни уже знал, что этот странный тип тоже из их, вернее, из Бирмановской бригады, что он музыкант, гитарист, певец и что он будет играть в одном с «Нарциссом» концерте.
— Скучает, — заметил Григорович, посмотрел на сидящего рядом с ним Зайцева и показал ему глазами на парня с солянкой.
— Скучает, — согласился Зайцев. — А он, вроде, наш.
— Наш, — подтвердил Григорович.
— Так, может, поможем парню? — спросил Зайцев и глянул на Арнольда.
— Ну-у-у, — утвердительно ответил барабанщик.
Григорович поднял бутылку над головой и покачал ею зазывно, подмигнул парню с солянкой и приветливо осклабился.
Парень с солянкой повел себя странно. Он внимательно посмотрел на Григоровича. На бутылку и вдруг по щекам его потекли слезы. Он оттолкнул металлический судок с солянкой, встал и, покачиваясь в такт колебаниям вагона, вышел из ресторана.
— Эх! — понимающе произнес Арнольд, побарабанил пальцами по столу и печально посмотрел в окно. — Эх, — сказал он еще раз, взял свой стакан и протянул Григоровичу. — Ну-у-у?
— Странный какой-то, — заметил Зайцев. — Не в себе, по-моему. Чего это он заплакал?
— Думаю, клиент в завязке, — отозвался многоопытный Григорович. — Ну, каждому свое.
— Ну-у-у?! — нетерпеливо перебил его Арнольд, продолжая держать в руке пустой стакан.
— Ладно, на концерте посмотрим, что он за музыкант. Вообще-то Бирман левых людей в поездки не берет.
— Поглядим, поглядим, — кивнул Зайцев. — Говорят, рокер крутой.
— А откуда родом? — спросил Григорович.
— Из Питера.
— Хм… Питер всегда славился тем, что там очень сильные идеи, но никто не может их грамотно оформить, — с ученым видом сообщил коллегам Григорович.
— Ну-у-у?!!! — нечеловеческим голосом заревел барабанщик и ударил дном пустого стакана о стол.
***
Все второе отделение отведено под Лукашину.
Да и хрен с ней.
Григорович стоял за кулисами и ждал своего выхода. Выход у него будет как всегда — с овациями, шутка сказать — «Нарцисс», первая и лучшая московская рок-группа, известная всей стране благодаря матушке — магнитной ленте, которую эксплоатировать нужно на аппаратуре с исправным лентопротяжным механизмом и при температуре окружающего воздуха 25.0 С и относительной влажности воздуха 65 + — 15 % на аппаратуре ГОСТ 24863 до 1-й группы сложности, мать ее етти, включительно.
Матушка — лента магнитная, сколько она сделала для «Нарцисса». Расползлась, раскаталась по всей стране, от Калининграда до Владивостока и песни «Нарцисса» теперь знают все. Школьники поют на выпускных вечерах, школьницы невинность под них теряют, учителя, запершись в учительских, тихо водку пьют, слезу скупую роняя на стопки тетрадей с сочинениями о героях нашего времени, о павках корчагиных, обломовых и мересьевых.
Колхозники «Нарцисс» не очень любят, только самые продвинутые напевают, умирая от жары за штурвалами комбайнов «Нива» — «Разворот, от ворот поворот, вечный разворот». И хлеба, хлеба до горизонта.
Зато рабочие, студенты, продавцы и дворники «Нарцисс» чтут. А как сторожа его чтут — уму непостижимо. В передаче «Рабочий полдень» каждый день «Нарцисс» гоняют — по заявкам трудящихся.
«В отражение в воде посмотрюсь», — голос Григоровича любому оператору газовой котельной известен, ни с кем его оператор газовой котельной не перепутает. И не только газовой, но и угольной — кинет пару лопат в топку работник угольной котельной под рыдания «Я — шлак!», хлебнет портвейну и, подбодренный, потащит этот самый шлак на улицу. Чтобы не мешал по котельной разгуливать. Тем более, что в котельную друзья приходят, народу много набивается под вечер — шлак здесь совсем ни к чему. Спотыкаться об него друзья будут, падать, не дай Бог, расшибутся. Шлак — он душу тяготит, это вам любой работник угольной котельной скажет.
Григорович был спокоен. Раньше — нервничал, а теперь уже привык. Лукашина — она и есть Лукашина. Энергии в ней, как в ядерном реакторе, а песни-то — советская эстрада. Отомрет скоро. Григорович не ревновал. Он знал, что «Нарцисс» в десять раз круче всех Лукашиных вместе взятых. Не беда, что он в первом отделении.
— Сейчас, что ли, парень твой будет? — спросил Григорович у Бирмана, который стоял за кулисами рядом с лидером «Нарцисса» и большим носовым платком вытирал пот со лба. Что не говори, а в Новороссийске летом жарковато.
— Да, — коротко ответил Бирман.
— Откуда ты его взял-то, Толя? — спросил Григорович.
Бирман только рукой махнул.
— Может он что-то? — не унимался Григорович.
— Да пес его знает, — с досадой в голосе ответил директор преуспевающего предприятия.
— Ну-ну, — усмехнулся лидер «Нарцисса». — Ты его хоть прослушивал?
— Ну так, — неопределенно ответил Бирман. И, вдруг, озлился. — Отстань ты, Христа ради.
«Ладно, — подумал Григорович. — У него и так проблем по горло. Хорошо, что я не администратор. Вот уж, собачья работа».
Вежливый хохоток, прокатившийся по зрительному залу поставил точку в выступлении одесских юмористов. Григорович знал всю их программу наизусть. Этот последний хохоток обычно сопровождал анекдот номер сто сорок девять — так сами юмористы говорили о «сетке» своих реприз.
Обычно сразу после этого хохотка на сцену выходил Григорович с гитарой, брал несколько аккордов, глушил струны левой рукой — тут зал начинал неистово реветь — Григорович выдерживал паузу, застыв на сцене памятником самому себе, после этого из-за кулис медленно и важно выходили Зайцев, Арнольд и Кушнер, занимали боевые позиции и «Нарцисс» обрушивался на провинциальную публику всей мощью видавших виды усилителей и яростью перманентного похмельного синдрома.
Привычный ход концерта в этот раз был нарушен и Григорович чувствовал легкую досаду. Выходить на сцену после юмористов было хорошо, приятно и выигрышно — зал был уже достаточно разогрет, расслаблен разухабистым, на грани фола юмором одесситов и вполне готов к жесткой, фронтальной музыке «Нарцисса». А теперь, отчего-то, Бирман вставил между юмористами и Григоровичем никому неизвестного парня с гитарой.
Юмористы и конферансье столкнулись за кулисами. Конферансье, Пал Палыч Луговой, шестидесятилетний, с большим сценическим опытом господин, честно отрабатывал свой гонорар. При всей своей лютой ненависти к вокально-инструментальным ансамблям он всегда представлял их с улыбкой, которая казалась искренней даже самым резонерски настроенным зрителям, делал приветливые жесты, шутил, острил и поблескивал глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Арнольд запил ровно через неделю. Когда Толик Бирман выдал группе гонорар за три концерта в Ялте и в ресторане барабанщик-профи получил причитающуюся ему пачку купюр, то молча протянул стакан к бутылке, которую Григорович еще только открывал.
Спустя несколько недель кроме привычных «Ну-у-у», «Угу» и «Ага» в лексиконе барабанщика появились такие заковыристые выражения, как «Эвона!», «Е-тать», «Ух-ты!» и некоторые другие.
Впрочем, техника игры Арнольда от употребления горячительных напитков никак не страдала. «Мастерство не пропьешь», — говорил по этому поводу Григорович.
Григорович и увидел первым странного длинноволосого парня, сидящего в полупустом ресторане и, в полном одиночестве, с видимым отвращением поглощающего традиционную поездную солянку.
Руководитель «Нарцисса», в силу своей наблюдательности, коммуникабельности и общего интереса к процессу жизни уже знал, что этот странный тип тоже из их, вернее, из Бирмановской бригады, что он музыкант, гитарист, певец и что он будет играть в одном с «Нарциссом» концерте.
— Скучает, — заметил Григорович, посмотрел на сидящего рядом с ним Зайцева и показал ему глазами на парня с солянкой.
— Скучает, — согласился Зайцев. — А он, вроде, наш.
— Наш, — подтвердил Григорович.
— Так, может, поможем парню? — спросил Зайцев и глянул на Арнольда.
— Ну-у-у, — утвердительно ответил барабанщик.
Григорович поднял бутылку над головой и покачал ею зазывно, подмигнул парню с солянкой и приветливо осклабился.
Парень с солянкой повел себя странно. Он внимательно посмотрел на Григоровича. На бутылку и вдруг по щекам его потекли слезы. Он оттолкнул металлический судок с солянкой, встал и, покачиваясь в такт колебаниям вагона, вышел из ресторана.
— Эх! — понимающе произнес Арнольд, побарабанил пальцами по столу и печально посмотрел в окно. — Эх, — сказал он еще раз, взял свой стакан и протянул Григоровичу. — Ну-у-у?
— Странный какой-то, — заметил Зайцев. — Не в себе, по-моему. Чего это он заплакал?
— Думаю, клиент в завязке, — отозвался многоопытный Григорович. — Ну, каждому свое.
— Ну-у-у?! — нетерпеливо перебил его Арнольд, продолжая держать в руке пустой стакан.
— Ладно, на концерте посмотрим, что он за музыкант. Вообще-то Бирман левых людей в поездки не берет.
— Поглядим, поглядим, — кивнул Зайцев. — Говорят, рокер крутой.
— А откуда родом? — спросил Григорович.
— Из Питера.
— Хм… Питер всегда славился тем, что там очень сильные идеи, но никто не может их грамотно оформить, — с ученым видом сообщил коллегам Григорович.
— Ну-у-у?!!! — нечеловеческим голосом заревел барабанщик и ударил дном пустого стакана о стол.
***
Все второе отделение отведено под Лукашину.
Да и хрен с ней.
Григорович стоял за кулисами и ждал своего выхода. Выход у него будет как всегда — с овациями, шутка сказать — «Нарцисс», первая и лучшая московская рок-группа, известная всей стране благодаря матушке — магнитной ленте, которую эксплоатировать нужно на аппаратуре с исправным лентопротяжным механизмом и при температуре окружающего воздуха 25.0 С и относительной влажности воздуха 65 + — 15 % на аппаратуре ГОСТ 24863 до 1-й группы сложности, мать ее етти, включительно.
Матушка — лента магнитная, сколько она сделала для «Нарцисса». Расползлась, раскаталась по всей стране, от Калининграда до Владивостока и песни «Нарцисса» теперь знают все. Школьники поют на выпускных вечерах, школьницы невинность под них теряют, учителя, запершись в учительских, тихо водку пьют, слезу скупую роняя на стопки тетрадей с сочинениями о героях нашего времени, о павках корчагиных, обломовых и мересьевых.
Колхозники «Нарцисс» не очень любят, только самые продвинутые напевают, умирая от жары за штурвалами комбайнов «Нива» — «Разворот, от ворот поворот, вечный разворот». И хлеба, хлеба до горизонта.
Зато рабочие, студенты, продавцы и дворники «Нарцисс» чтут. А как сторожа его чтут — уму непостижимо. В передаче «Рабочий полдень» каждый день «Нарцисс» гоняют — по заявкам трудящихся.
«В отражение в воде посмотрюсь», — голос Григоровича любому оператору газовой котельной известен, ни с кем его оператор газовой котельной не перепутает. И не только газовой, но и угольной — кинет пару лопат в топку работник угольной котельной под рыдания «Я — шлак!», хлебнет портвейну и, подбодренный, потащит этот самый шлак на улицу. Чтобы не мешал по котельной разгуливать. Тем более, что в котельную друзья приходят, народу много набивается под вечер — шлак здесь совсем ни к чему. Спотыкаться об него друзья будут, падать, не дай Бог, расшибутся. Шлак — он душу тяготит, это вам любой работник угольной котельной скажет.
Григорович был спокоен. Раньше — нервничал, а теперь уже привык. Лукашина — она и есть Лукашина. Энергии в ней, как в ядерном реакторе, а песни-то — советская эстрада. Отомрет скоро. Григорович не ревновал. Он знал, что «Нарцисс» в десять раз круче всех Лукашиных вместе взятых. Не беда, что он в первом отделении.
— Сейчас, что ли, парень твой будет? — спросил Григорович у Бирмана, который стоял за кулисами рядом с лидером «Нарцисса» и большим носовым платком вытирал пот со лба. Что не говори, а в Новороссийске летом жарковато.
— Да, — коротко ответил Бирман.
— Откуда ты его взял-то, Толя? — спросил Григорович.
Бирман только рукой махнул.
— Может он что-то? — не унимался Григорович.
— Да пес его знает, — с досадой в голосе ответил директор преуспевающего предприятия.
— Ну-ну, — усмехнулся лидер «Нарцисса». — Ты его хоть прослушивал?
— Ну так, — неопределенно ответил Бирман. И, вдруг, озлился. — Отстань ты, Христа ради.
«Ладно, — подумал Григорович. — У него и так проблем по горло. Хорошо, что я не администратор. Вот уж, собачья работа».
Вежливый хохоток, прокатившийся по зрительному залу поставил точку в выступлении одесских юмористов. Григорович знал всю их программу наизусть. Этот последний хохоток обычно сопровождал анекдот номер сто сорок девять — так сами юмористы говорили о «сетке» своих реприз.
Обычно сразу после этого хохотка на сцену выходил Григорович с гитарой, брал несколько аккордов, глушил струны левой рукой — тут зал начинал неистово реветь — Григорович выдерживал паузу, застыв на сцене памятником самому себе, после этого из-за кулис медленно и важно выходили Зайцев, Арнольд и Кушнер, занимали боевые позиции и «Нарцисс» обрушивался на провинциальную публику всей мощью видавших виды усилителей и яростью перманентного похмельного синдрома.
Привычный ход концерта в этот раз был нарушен и Григорович чувствовал легкую досаду. Выходить на сцену после юмористов было хорошо, приятно и выигрышно — зал был уже достаточно разогрет, расслаблен разухабистым, на грани фола юмором одесситов и вполне готов к жесткой, фронтальной музыке «Нарцисса». А теперь, отчего-то, Бирман вставил между юмористами и Григоровичем никому неизвестного парня с гитарой.
Юмористы и конферансье столкнулись за кулисами. Конферансье, Пал Палыч Луговой, шестидесятилетний, с большим сценическим опытом господин, честно отрабатывал свой гонорар. При всей своей лютой ненависти к вокально-инструментальным ансамблям он всегда представлял их с улыбкой, которая казалась искренней даже самым резонерски настроенным зрителям, делал приветливые жесты, шутил, острил и поблескивал глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90