— В ваших произведениях часто мелькает образ писателя. И, как правило, выглядит он в вашем прочтении, весьма несимпатично. Чем вы это можете объяснить?
— Не идентифицируйте героев литературного произведения с автором.
— Хорошо, — усмехнулась Нина. — А, скажите, что вы читаете в последнее время? Какие произведения современных авторов оказывают на вас влияние и оказывают ли вообще?
— Сегодня, — Огурцов громко икнул. — Сегодня утром я прочел книжку под названием «Швейцарский излом».
Зал разразился аплодисментами.
— Так вот, — Огурцов поднял руку, успокаивая публику. Он уже видел, что сегодня ему удается все. Тем более, что в толпе он распознал несколько знакомых лиц. Та же Нина, еще парочка девушек — Катька и Маришка, и — вот, кого он не ожидал сегодня увидеть — Артур Ваганян приветливо махнул ему рукой. Они были знакомы лет пять, Ваганян работал администратором у самого Вавилова — а Вавилов — это сила. Это концерты, это пластинки, это и издательские дела, наконец, Вавилов — это билеты в любую точку земного шара, это отсутствие проблем с визами… А Ваганян — просто хороший дядька. Приятно с ним и выпить, и поговорить, и за девочек московских подержаться — Ваганян всегда самых лучших выписывает, у него чуть ли не своя контора по этому делу.
… — Так вот, что я могу сказать об этом, с вашего позволения, произведении… Если бы не коньяк, который я, слава Богу, захватил с собой из Питера, я вряд ли бы дочитал до конца. И несть числа таким работам. Завалены лотки — вы посмотрите только чем? Ну, я все понимаю, авторам нужно зарабатывать деньги, но нельзя же так… Нельзя же все валить в одну кучу… Я не сторонник цехового братства. Я никогда не скажу писателю, который написал полную лажу, что его творение интересно, оригинально и вообще он, мол, перерос своего читателя… В таком, вот, роде…
— Ну да, — отчего-то хихикая, снова встряла Нина. — А вот в вашем предыдущем романе «Петух топчет курицу» вы обратились к Серебряному веку. И все писатели, поэты, вообще, творческие люди той эпохи представлены вами в чрезвычайно карикатурном виде. Даже с какой-то злостью. С каким-то садистским наслаждением вы выписываете их пороки, их маленькие слабости, представляя их важнейшими чертами их характеров и отрицая тот вклад в мировую и отечественную культуру, который они… Ну, взять, к примеру, хотя бы созданный Вами образ Валерия Брюсова…
Все проходит, — сказал Экклезиаст. Нет, не все. Ничто не проходит бесследно. Страшный спазм, поднявшийся из утихомирившихся было глубин желудка, скрутил Огурцова, тело его само собой завязалось сложным морским узлом и он стошнил — всеми тремя бутылками коньяка, пивом, выпитым на улице Космонавтов — стошнил прямо на россыпь диктофонов и сверкающие глянцем книги, лежащие перед ним на столе. В последний миг перед тем, как отключиться, Огурцов прочел название на одной из них. «А.Огурцов, — было написано на обложке с изображением четвертованного иностранца. — Швейцарский излом».
Еще ни разу ни один питерский писатель не срывал в московском Доме книги таких аплодисментов.
Глава 7.
Черные яйца
«Души мертвых уходят на запад»
В. Леков «Путешествие к центру Земли»
Вавилов быстро прошел сквозь стеклянные двери. Кивнул охраннику в форме, сидящему в прозрачной пластиковой, пуленепробиваемой будочке, поднялся на второй этаж, миновав три лестничных пролета и два металлоискателя, предупредительно отключенные охранников снизу и снова заработавшие, как только Вавилов миновал последний и оказался в просторном холле.
— Здравствуйте, Владимир Владимирович!
Секретарша Юля вскочила из-за длинного прилавка, уставленного телефонами, календарями, как в железнодорожных, или авиакассах, чтобы посетители отчетливей представляли, какое нынче число и когда им отъезжать, объявлениями в стеклянных «стоячих» рамочках, извещавших о том, что через неделю — общее собрание, что через две недели — общее собрание, но только одного отдела, что через месяц шеф уходит в отпуск и его обязанности будет выполнять первый зам Якунин, кроме этого на прилавке стояли пепельницы, лежали гелевые авторучки, зажигалки, ближе к окну — чашки для кофе, электрический чайник, сахарницы, ложечки.
— Здравствуйте. Владимир Владимирович! К вам уже…
— Привет, — бросил Вавилов. — Я вижу. Да. По одному.
Ни на кого не глядя, он прошел прямо в свой кабинет, оставив за спиной с десяток посетителей, которые, завидев Самого, как по команде поднялись с мягких кожаных диванов и кресел, в обилии имевшихся в холле.
Глаза-то его были опущены долу, но видел он всех и каждого. Видел и мгновенно отделял зерна от плевел.
— Ну что, Артур? — спросил Вавилов, потягиваясь. Вчерашний теннис напоминал о себе. Как, впрочем, и о том, что почаще бы следовало Владимиру Владимировичу вспоминать о любимой игре. И не пренебрегать тренировками.
Застоялся конь в конюшне, явно застоялся. Такая утренняя боль в мышцах — словно напоминание о далекой молодости. Когда растут они, эти мышцы, когда молочная кислота в них вырабатывается со страшной силой — от нее и боль вся, от молочной кислоты. И изжить эту боль можно одним только образом — снова мышцы нагрузить. Тогда и рассосется. А иначе — суток трое будет мучить, заставлять кряхтеть и морщиться каждый раз, когда поворачиваться приходится или просто на стул садиться. Не говоря уже о со стула вставании.
А поворачиваться сейчас ох, как приходится. Знай только поворачивайся. Не то, что прежде. Иначе — если поворачиваться не будешь — нет, конечно, не хана, пережили уже ту стадию, когда хана, теперь уже не хана. Теперь может быть только покой, домик в Сан-Франциско и еще один — в глуши, в деревне, на Рублевском шоссе. Ну, конечно, почет и уважение, улыбки ресторанных халдеев, абонированные кресла на театральных премьерах, но — не то, не то. Вылететь из обоймы отстреленной гильзой — дзынь, и покатилась в грязь — нет уж, увольте. Есть еще силы, есть еще перспективы, есть еще цели. А это для человека очень важно, когда цель есть. Цель — она силы дает. А силы дают средства. А средства — хотя бы иллюзию личной свободы, независимости, любви, счастья, наконец. Иллюзию, конечно — всякий взрослый, работящий мужик с головой это скажет, но у других-то ведь и иллюзии нет. Пусть уж иллюзия будет — все лучше, чем ничего.
Впрочем, чего себя обманывать. Средства — они новые цели обозначают. Делают их видимыми. Вот и получается: цели-силы-средства-цели. Замкнутый круг.
Владимир Владимирович Вавилов весьма почитал польского фантаста Станислава Лема. Особенно — роман «Эдем». Запал в свое время жуткий образ из «Эдема» — завод, который работает сам на себя: производство элементов-деталей, сборка, технический контроль, складирование, утилизация, производство элементов-деталей. И так до бесконечности. Страшно? Страшно. Нужен такой завод? Нужен. В том-то и дело, что нужен. Вся жизнь — такой завод. Эдем. Почему Эдем? Потому что тому, кто не ужаснулся — тот получит все.
Буддийские монахи могут очень долго, из месяца в месяц выкладывать сложнейшую мандалу из крохотных разноцветных камешков. С тем выкладывать, чтобы потом, в один миг разрушить.
Нужно это?
Нужно.
В свое время Владимир Владимирович Вавилов спонсировал международный конкурс создателей саморазрушающихся скульптур.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
— Не идентифицируйте героев литературного произведения с автором.
— Хорошо, — усмехнулась Нина. — А, скажите, что вы читаете в последнее время? Какие произведения современных авторов оказывают на вас влияние и оказывают ли вообще?
— Сегодня, — Огурцов громко икнул. — Сегодня утром я прочел книжку под названием «Швейцарский излом».
Зал разразился аплодисментами.
— Так вот, — Огурцов поднял руку, успокаивая публику. Он уже видел, что сегодня ему удается все. Тем более, что в толпе он распознал несколько знакомых лиц. Та же Нина, еще парочка девушек — Катька и Маришка, и — вот, кого он не ожидал сегодня увидеть — Артур Ваганян приветливо махнул ему рукой. Они были знакомы лет пять, Ваганян работал администратором у самого Вавилова — а Вавилов — это сила. Это концерты, это пластинки, это и издательские дела, наконец, Вавилов — это билеты в любую точку земного шара, это отсутствие проблем с визами… А Ваганян — просто хороший дядька. Приятно с ним и выпить, и поговорить, и за девочек московских подержаться — Ваганян всегда самых лучших выписывает, у него чуть ли не своя контора по этому делу.
… — Так вот, что я могу сказать об этом, с вашего позволения, произведении… Если бы не коньяк, который я, слава Богу, захватил с собой из Питера, я вряд ли бы дочитал до конца. И несть числа таким работам. Завалены лотки — вы посмотрите только чем? Ну, я все понимаю, авторам нужно зарабатывать деньги, но нельзя же так… Нельзя же все валить в одну кучу… Я не сторонник цехового братства. Я никогда не скажу писателю, который написал полную лажу, что его творение интересно, оригинально и вообще он, мол, перерос своего читателя… В таком, вот, роде…
— Ну да, — отчего-то хихикая, снова встряла Нина. — А вот в вашем предыдущем романе «Петух топчет курицу» вы обратились к Серебряному веку. И все писатели, поэты, вообще, творческие люди той эпохи представлены вами в чрезвычайно карикатурном виде. Даже с какой-то злостью. С каким-то садистским наслаждением вы выписываете их пороки, их маленькие слабости, представляя их важнейшими чертами их характеров и отрицая тот вклад в мировую и отечественную культуру, который они… Ну, взять, к примеру, хотя бы созданный Вами образ Валерия Брюсова…
Все проходит, — сказал Экклезиаст. Нет, не все. Ничто не проходит бесследно. Страшный спазм, поднявшийся из утихомирившихся было глубин желудка, скрутил Огурцова, тело его само собой завязалось сложным морским узлом и он стошнил — всеми тремя бутылками коньяка, пивом, выпитым на улице Космонавтов — стошнил прямо на россыпь диктофонов и сверкающие глянцем книги, лежащие перед ним на столе. В последний миг перед тем, как отключиться, Огурцов прочел название на одной из них. «А.Огурцов, — было написано на обложке с изображением четвертованного иностранца. — Швейцарский излом».
Еще ни разу ни один питерский писатель не срывал в московском Доме книги таких аплодисментов.
Глава 7.
Черные яйца
«Души мертвых уходят на запад»
В. Леков «Путешествие к центру Земли»
Вавилов быстро прошел сквозь стеклянные двери. Кивнул охраннику в форме, сидящему в прозрачной пластиковой, пуленепробиваемой будочке, поднялся на второй этаж, миновав три лестничных пролета и два металлоискателя, предупредительно отключенные охранников снизу и снова заработавшие, как только Вавилов миновал последний и оказался в просторном холле.
— Здравствуйте, Владимир Владимирович!
Секретарша Юля вскочила из-за длинного прилавка, уставленного телефонами, календарями, как в железнодорожных, или авиакассах, чтобы посетители отчетливей представляли, какое нынче число и когда им отъезжать, объявлениями в стеклянных «стоячих» рамочках, извещавших о том, что через неделю — общее собрание, что через две недели — общее собрание, но только одного отдела, что через месяц шеф уходит в отпуск и его обязанности будет выполнять первый зам Якунин, кроме этого на прилавке стояли пепельницы, лежали гелевые авторучки, зажигалки, ближе к окну — чашки для кофе, электрический чайник, сахарницы, ложечки.
— Здравствуйте. Владимир Владимирович! К вам уже…
— Привет, — бросил Вавилов. — Я вижу. Да. По одному.
Ни на кого не глядя, он прошел прямо в свой кабинет, оставив за спиной с десяток посетителей, которые, завидев Самого, как по команде поднялись с мягких кожаных диванов и кресел, в обилии имевшихся в холле.
Глаза-то его были опущены долу, но видел он всех и каждого. Видел и мгновенно отделял зерна от плевел.
— Ну что, Артур? — спросил Вавилов, потягиваясь. Вчерашний теннис напоминал о себе. Как, впрочем, и о том, что почаще бы следовало Владимиру Владимировичу вспоминать о любимой игре. И не пренебрегать тренировками.
Застоялся конь в конюшне, явно застоялся. Такая утренняя боль в мышцах — словно напоминание о далекой молодости. Когда растут они, эти мышцы, когда молочная кислота в них вырабатывается со страшной силой — от нее и боль вся, от молочной кислоты. И изжить эту боль можно одним только образом — снова мышцы нагрузить. Тогда и рассосется. А иначе — суток трое будет мучить, заставлять кряхтеть и морщиться каждый раз, когда поворачиваться приходится или просто на стул садиться. Не говоря уже о со стула вставании.
А поворачиваться сейчас ох, как приходится. Знай только поворачивайся. Не то, что прежде. Иначе — если поворачиваться не будешь — нет, конечно, не хана, пережили уже ту стадию, когда хана, теперь уже не хана. Теперь может быть только покой, домик в Сан-Франциско и еще один — в глуши, в деревне, на Рублевском шоссе. Ну, конечно, почет и уважение, улыбки ресторанных халдеев, абонированные кресла на театральных премьерах, но — не то, не то. Вылететь из обоймы отстреленной гильзой — дзынь, и покатилась в грязь — нет уж, увольте. Есть еще силы, есть еще перспективы, есть еще цели. А это для человека очень важно, когда цель есть. Цель — она силы дает. А силы дают средства. А средства — хотя бы иллюзию личной свободы, независимости, любви, счастья, наконец. Иллюзию, конечно — всякий взрослый, работящий мужик с головой это скажет, но у других-то ведь и иллюзии нет. Пусть уж иллюзия будет — все лучше, чем ничего.
Впрочем, чего себя обманывать. Средства — они новые цели обозначают. Делают их видимыми. Вот и получается: цели-силы-средства-цели. Замкнутый круг.
Владимир Владимирович Вавилов весьма почитал польского фантаста Станислава Лема. Особенно — роман «Эдем». Запал в свое время жуткий образ из «Эдема» — завод, который работает сам на себя: производство элементов-деталей, сборка, технический контроль, складирование, утилизация, производство элементов-деталей. И так до бесконечности. Страшно? Страшно. Нужен такой завод? Нужен. В том-то и дело, что нужен. Вся жизнь — такой завод. Эдем. Почему Эдем? Потому что тому, кто не ужаснулся — тот получит все.
Буддийские монахи могут очень долго, из месяца в месяц выкладывать сложнейшую мандалу из крохотных разноцветных камешков. С тем выкладывать, чтобы потом, в один миг разрушить.
Нужно это?
Нужно.
В свое время Владимир Владимирович Вавилов спонсировал международный конкурс создателей саморазрушающихся скульптур.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90