Но тут такая петрушка вышла…
– Какая? – спросил Митя.
– Такая. Тебе Стадникова не говорила о завещании?
– Говорила.
– А ты его не читал?
– Нет.
– Ну, конечно. Ты другим был занят.
И снова холодная искра из глаз. Митя сморгнул. Может быть, это просто похмельные фокусы его с толку сбивают?
– В завещании черным по белому написано: «Мой прах после кремации развеять с борта вертолета над Петропавловской крепостью»… Что делать будем?
– Джон Леннон, – сказал Дульский.
– Что – Джон Леннон?
– Косит под Леннона. Это его так Йоко хоронила. С вертолета прах развеяла. У него же могилы нет, у Леннона. Пепел по ветру.
– Ладно, Леннон – это Леннон. С ним пускай другие разбираются. А нам с Лековым надо решить. Что делать будем?
Митя решил проявить инициативу. Реабилитироваться, так сказать, после вчерашнего.
– Что делать? То и делать! Это же круто. Снимем на видео. Сделаем клип. Бабы рыдать будут. Так трогательно – Петропавловка сверху, и пепел летит. Супер!
– Правильно мыслишь, студент. Молодец. Серега!
– Да.
– Займись этим вопросом. Нужно в мэрии согласовать. Чтобы не было никаких проблем. Пусть там подпишут разрешение, я не знаю, советник по культуре, что ли, или еще кто… Но чтобы бумага была с официальным разрешением. Сделаешь?
– Как два пальца…
– Делай.
– Борис Дмитриевич…
– Что, Митя?
– Я вчера говорил с Шамаем.
– Ого! Ты еще говорить мог?
– Да вот, видимо, мог.
– И что?
– Он сказал, в Москве большая работа пошла по Лекову.
– Чего-чего? Они-то что там затеяли? И когда успели?
– Не знаю. Только там уже все в курсе, все работает.
– Да что работает, е-мое?! Два дня прошло всего, как он отлетел. Что у них там уже работает?
– Шамай сказал, что будут делать фестиваль памяти Лекова.
– Так… Что-нибудь еще?
– Еще начнут писать альбом. Все звезды. И попса, и рок. Все. Валерий. Пугачев. Минадзе. «Гротеск». Пушкина. Аненкова. «Звездопад». Все москвичи. Он назвал имен двадцать. Какой-то виртуальный альбом, в нескольких вариантах, с голосом и гитарой Лекова. Суперпроект. Проект века, типа. Чтобы и рок, и попса, и чтобы всем нравилось.
– А откуда у них голос с гитарой?
– У них есть пленки, ранние концерты Васьки в Москве и Питере. И широкие ленты есть, студийные. С ними будут работать, монтировать, ремиксы мастерить. Потом монтировать с живыми звездами. Идея интересная…
– Кто занимается?
– Вавилов. «ВВВ».
– Ого! Быстро они сообразили… Ладно, Шурик сейчас приедет, я с ним на эту тему поговорю. Разберемся. Все права, ребятки, все равно у нас. Ольга вчера подписала протокол о намерениях.
– Ну, протокол – это еще не контракт.
– Контракт сейчас готовят. Очень большой получается контракт, все нужно забить. Это тебе не концерт в «Ленсовета» откатать. Это работа на много лет вперед.
– А подпишет она контракт-то? – спросил Митя, снова испытав странную неловкость.
– Подпишет. Это я беру на себя, – ответил Гольцман.
Митя промолчал.
– Подпишет, – повторил Гольцман после короткой паузы. – Никуда не денется.
«ОПЕРАЦИЯ АВАНГАРД»
(АВАНС. ВТОРАЯ ВЫПЛАТА)
1
Боян вышел из офиса Вавилова, испытывая смешанные чувства. С одной стороны, следовало бы радоваться – он получил то, что хотел, получил деньги, которых более чем хватало для завершения начатой работы, – по обыкновению, Боян завысил сумму необходимых расходов вдвое, так что теперь он на некоторое время был вполне обеспечен и карманными деньгами. Но с другой стороны, Толя ожидал совсем иного приема.
«Надо же, козел надутый, – думал Боян, выходя из такси на Манежной площади. – Он, оказывается, вообще не в теме. Сидит себе, барыга, шоу-бизнесом, мать его ети, занимается, а не знает даже людей, которые этот сраный шоу-бизнес делают. Козел вонючий! Лох, чисто лох, поляну не сечет, в искусстве наверняка тоже не рубит. Чем же он занимается? Своими старперами, так они все на ладан дышат, сколько можно гонять одно и то же… Народ давно обалдевает, а они все продолжают в одну дуду – Леонтьев, Киркоров… Сколько можно! Полным-полно классных ребят, многие уже в Европе работают, а здесь – хрен пробьешься… Ну ничего, мы ему покажем. Покажем…»
Боян чувствовал, что немного лицемерит, обманывает сам себя. Вовсе не одни старперы царствовали на российской эстраде, напротив, молодые теснили, заставляли суетиться опытных, заслуженных и всем известных артистов. И Вавилов, что говорить, не меньше других приложил руку к появлению на большой сцене целой обоймы новых имен.
Толя испытывал раздражение лишь оттого, что этот самый Вавилов, царь и бог во всем, что касалось серьезной раскрутки и больших гонораров, воротила, имеющий в собственности лучшие концертные площадки столицы, приватизировавший их благодаря связям в правительстве, не узнал Бояна. И даже не то чтобы не узнал – Вавилов, кажется, вовсе не слышал о его существовании.
«А чего я злюсь-то? – подумал Боян, начиная остывать, чему способствовала увесистая пачка купюр, покоящаяся во внутреннем кармане куртки. – Ему, конечно, все это по фигу. Он же не зритель. Не потребитель. Он бабки дает. И совсем ему не обязательно знать, кто есть кто… Вот этот, как его, Ваганян, он в курсе. И Толстиков. А чего мне еще надо? Да ничего. Денег побольше. Как этот говорил, рокер долбаный, Джон Леннон? „Хочу стать богатым и знаменитым“. И стал, собака. А нам хули топтаться? И мы прорвемся».
Боян действительно был в Москве человеком известным. И не только в Москве.
Когда он думал про себя как про представителя «молодых», ему казалось, что на самом деле не тридцать три стукнуло Толику Бояну, а по-прежнему двадцать, ну двадцать два. Многие, очень многие, подавляющее большинство тех, кто были знакомы с Анатолием Бояном лишь по его музыке, по видеоклипам и журнальным интервью, именно так и думали – представитель, мол, нового поколения, талантливый юноша, своей энергией и напором молодости пробивший себе дорогу не только на отечественную сцену, но и на европейский рынок.
Он и выглядел на двадцать, а не тридцать три, при этом перепробовав великое множество наркотиков, злоупотреблявший алкоголем, ночевавший в подъездах Москвы, Ленинграда, Парижа и Амстердама. Судя по его «анамнезу», Боян должен был казаться сорокалетним, однако жизненные трудности и беспорядочный образ жизни совершенно не оставили следов на его миловидном лице.
Толя приехал в Ленинград, когда ему едва исполнилось восемнадцать, и его единственной целью было – «выйти в люди». Что понимал под этим вологодский паренек, не имевший не то что профессии, но даже желания чему бы то ни было учиться, он и сам себе не мог объяснить. Боян знал только одно – ему нужны деньги и слава, и он твердо полагал, что эти вещи совершенно тождественны.
Толя не имел склонности к криминалу, и это спасло его от роковых, непоправимых шагов. На третий день своего пребывания в городе на Неве, ночуя у каких-то дальних родственников, которые согласились потерпеть провинциального гостя несколько дней (они так и сказали – «несколько дней», дав понять, что речь идет не о месяцах и даже не о неделе пребывания вологодского нахлебника в их квартире), Толя зашел на улицу Рубинштейна и увидел огромную толпу – люди запрудили проезжую часть и растеклись по тротуарам на несколько кварталов. Судьба привела его к Ленинградскому рок-клубу, и это определило всю дальнейшую историю честолюбивого провинциала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
– Какая? – спросил Митя.
– Такая. Тебе Стадникова не говорила о завещании?
– Говорила.
– А ты его не читал?
– Нет.
– Ну, конечно. Ты другим был занят.
И снова холодная искра из глаз. Митя сморгнул. Может быть, это просто похмельные фокусы его с толку сбивают?
– В завещании черным по белому написано: «Мой прах после кремации развеять с борта вертолета над Петропавловской крепостью»… Что делать будем?
– Джон Леннон, – сказал Дульский.
– Что – Джон Леннон?
– Косит под Леннона. Это его так Йоко хоронила. С вертолета прах развеяла. У него же могилы нет, у Леннона. Пепел по ветру.
– Ладно, Леннон – это Леннон. С ним пускай другие разбираются. А нам с Лековым надо решить. Что делать будем?
Митя решил проявить инициативу. Реабилитироваться, так сказать, после вчерашнего.
– Что делать? То и делать! Это же круто. Снимем на видео. Сделаем клип. Бабы рыдать будут. Так трогательно – Петропавловка сверху, и пепел летит. Супер!
– Правильно мыслишь, студент. Молодец. Серега!
– Да.
– Займись этим вопросом. Нужно в мэрии согласовать. Чтобы не было никаких проблем. Пусть там подпишут разрешение, я не знаю, советник по культуре, что ли, или еще кто… Но чтобы бумага была с официальным разрешением. Сделаешь?
– Как два пальца…
– Делай.
– Борис Дмитриевич…
– Что, Митя?
– Я вчера говорил с Шамаем.
– Ого! Ты еще говорить мог?
– Да вот, видимо, мог.
– И что?
– Он сказал, в Москве большая работа пошла по Лекову.
– Чего-чего? Они-то что там затеяли? И когда успели?
– Не знаю. Только там уже все в курсе, все работает.
– Да что работает, е-мое?! Два дня прошло всего, как он отлетел. Что у них там уже работает?
– Шамай сказал, что будут делать фестиваль памяти Лекова.
– Так… Что-нибудь еще?
– Еще начнут писать альбом. Все звезды. И попса, и рок. Все. Валерий. Пугачев. Минадзе. «Гротеск». Пушкина. Аненкова. «Звездопад». Все москвичи. Он назвал имен двадцать. Какой-то виртуальный альбом, в нескольких вариантах, с голосом и гитарой Лекова. Суперпроект. Проект века, типа. Чтобы и рок, и попса, и чтобы всем нравилось.
– А откуда у них голос с гитарой?
– У них есть пленки, ранние концерты Васьки в Москве и Питере. И широкие ленты есть, студийные. С ними будут работать, монтировать, ремиксы мастерить. Потом монтировать с живыми звездами. Идея интересная…
– Кто занимается?
– Вавилов. «ВВВ».
– Ого! Быстро они сообразили… Ладно, Шурик сейчас приедет, я с ним на эту тему поговорю. Разберемся. Все права, ребятки, все равно у нас. Ольга вчера подписала протокол о намерениях.
– Ну, протокол – это еще не контракт.
– Контракт сейчас готовят. Очень большой получается контракт, все нужно забить. Это тебе не концерт в «Ленсовета» откатать. Это работа на много лет вперед.
– А подпишет она контракт-то? – спросил Митя, снова испытав странную неловкость.
– Подпишет. Это я беру на себя, – ответил Гольцман.
Митя промолчал.
– Подпишет, – повторил Гольцман после короткой паузы. – Никуда не денется.
«ОПЕРАЦИЯ АВАНГАРД»
(АВАНС. ВТОРАЯ ВЫПЛАТА)
1
Боян вышел из офиса Вавилова, испытывая смешанные чувства. С одной стороны, следовало бы радоваться – он получил то, что хотел, получил деньги, которых более чем хватало для завершения начатой работы, – по обыкновению, Боян завысил сумму необходимых расходов вдвое, так что теперь он на некоторое время был вполне обеспечен и карманными деньгами. Но с другой стороны, Толя ожидал совсем иного приема.
«Надо же, козел надутый, – думал Боян, выходя из такси на Манежной площади. – Он, оказывается, вообще не в теме. Сидит себе, барыга, шоу-бизнесом, мать его ети, занимается, а не знает даже людей, которые этот сраный шоу-бизнес делают. Козел вонючий! Лох, чисто лох, поляну не сечет, в искусстве наверняка тоже не рубит. Чем же он занимается? Своими старперами, так они все на ладан дышат, сколько можно гонять одно и то же… Народ давно обалдевает, а они все продолжают в одну дуду – Леонтьев, Киркоров… Сколько можно! Полным-полно классных ребят, многие уже в Европе работают, а здесь – хрен пробьешься… Ну ничего, мы ему покажем. Покажем…»
Боян чувствовал, что немного лицемерит, обманывает сам себя. Вовсе не одни старперы царствовали на российской эстраде, напротив, молодые теснили, заставляли суетиться опытных, заслуженных и всем известных артистов. И Вавилов, что говорить, не меньше других приложил руку к появлению на большой сцене целой обоймы новых имен.
Толя испытывал раздражение лишь оттого, что этот самый Вавилов, царь и бог во всем, что касалось серьезной раскрутки и больших гонораров, воротила, имеющий в собственности лучшие концертные площадки столицы, приватизировавший их благодаря связям в правительстве, не узнал Бояна. И даже не то чтобы не узнал – Вавилов, кажется, вовсе не слышал о его существовании.
«А чего я злюсь-то? – подумал Боян, начиная остывать, чему способствовала увесистая пачка купюр, покоящаяся во внутреннем кармане куртки. – Ему, конечно, все это по фигу. Он же не зритель. Не потребитель. Он бабки дает. И совсем ему не обязательно знать, кто есть кто… Вот этот, как его, Ваганян, он в курсе. И Толстиков. А чего мне еще надо? Да ничего. Денег побольше. Как этот говорил, рокер долбаный, Джон Леннон? „Хочу стать богатым и знаменитым“. И стал, собака. А нам хули топтаться? И мы прорвемся».
Боян действительно был в Москве человеком известным. И не только в Москве.
Когда он думал про себя как про представителя «молодых», ему казалось, что на самом деле не тридцать три стукнуло Толику Бояну, а по-прежнему двадцать, ну двадцать два. Многие, очень многие, подавляющее большинство тех, кто были знакомы с Анатолием Бояном лишь по его музыке, по видеоклипам и журнальным интервью, именно так и думали – представитель, мол, нового поколения, талантливый юноша, своей энергией и напором молодости пробивший себе дорогу не только на отечественную сцену, но и на европейский рынок.
Он и выглядел на двадцать, а не тридцать три, при этом перепробовав великое множество наркотиков, злоупотреблявший алкоголем, ночевавший в подъездах Москвы, Ленинграда, Парижа и Амстердама. Судя по его «анамнезу», Боян должен был казаться сорокалетним, однако жизненные трудности и беспорядочный образ жизни совершенно не оставили следов на его миловидном лице.
Толя приехал в Ленинград, когда ему едва исполнилось восемнадцать, и его единственной целью было – «выйти в люди». Что понимал под этим вологодский паренек, не имевший не то что профессии, но даже желания чему бы то ни было учиться, он и сам себе не мог объяснить. Боян знал только одно – ему нужны деньги и слава, и он твердо полагал, что эти вещи совершенно тождественны.
Толя не имел склонности к криминалу, и это спасло его от роковых, непоправимых шагов. На третий день своего пребывания в городе на Неве, ночуя у каких-то дальних родственников, которые согласились потерпеть провинциального гостя несколько дней (они так и сказали – «несколько дней», дав понять, что речь идет не о месяцах и даже не о неделе пребывания вологодского нахлебника в их квартире), Толя зашел на улицу Рубинштейна и увидел огромную толпу – люди запрудили проезжую часть и растеклись по тротуарам на несколько кварталов. Судьба привела его к Ленинградскому рок-клубу, и это определило всю дальнейшую историю честолюбивого провинциала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102