Шведский король считал, что все официальные мероприятия очень скучны, и поэтому в этот вечер не предпринимал ни малейших усилий, чтобы сделать вид, будто его восхитило великолепие зрелища, которое Мария-Антуанетта задумала специально для него.
Все время, пока шел балет Мармонтеля, он зевал, а под конец представления даже чуть было не заснул. Вторая часть празднества, которая проходила уже в саду и произвела неизгладимое впечатление на всех остальных приглашенных, шведского короля Густава оставила совершенно безучастным.
Однако Марию-Антуанетту не особенно огорчило то обстоятельство, что самый почетный гость на приеме остался равнодушен к ее стараниям. В свите шведского короля находился еще один гость, для которого, как чувствовала в глубине своего сердца королева, и было задумано все это торжество. Она была уверена, что тот более, чем кто-либо, по достоинству оценит этот вечер, все было подготовлено в кратчайший срок — всего за пять дней.
Программа празднества была тщательно продумана и разработана в деталях. Французский королевский двор не видел подобного размаха с тех пор, как минули благословенные дни пышной эпохи Средневековья, так как обслуживались не только собственно гости во дворце, но также и служанки, солдаты швейцарской и французской гвардии, актеры и танцоры из театра, лакеи, повара и даже конюхи, которые ели и пили в одном из павильонов.
Когда королева отходила от столов к мерцающим фонарям в тень благоухающего сада, за ней неотступно следовал статный юноша. Высокий и стройный, с гордой осанкой, граф Аксель Ферзен унаследовал светлые волосы, характерные для всех северных народов, и темные страстные глаза матери-итальянки. У него был совершенный овал лица, правильный и тонко очерченный профиль, красивые густые темные брови настоящего мужчины. Благородное лицо отражало основные черты его характера, его эмоциональность.
В этот момент у королевы и графа почти не было возможности поговорить с глазу на глаз без риска быть подслушанными. На них были устремлены сотни глаз, наблюдающих за каждым их движением, сотни ушей улавливали каждый звук, не меньшее число уст стремились повторить и исказить каждое их слово. Для них счастьем было уже то, что они могли вместе идти по мягкой бархатистой траве, что Мария-Антуанетта, которая была очень одинока в этом мире, могла в этот недолгий миг почувствовать кого-то рядом с собой.
Наверное, именно потому, что королева чувствовала себя счастливой в это мгновение, она непроизвольно огляделась вокруг, чтобы отыскать существо такое же юное и счастливое, как она сама, и увидела герцога Мелинкортского, а рядом с ним — Аме. Мария-Антуанетта остановилась рядом с ними и ласково улыбнулась девушке, когда та встала после глубокого реверанса.
— Вам нравится мой прием, мисс Корт? — спросила она.
— Я еще никогда в жизни не видела ничего более прекрасного, чем эти сады, мадам, — ответила Аме.
— Я придумала все декорации, а идея с огнем позади храма — целиком моя, — проговорила королева.
— Эта идея вполне достойна вас, мадам, — раздался тихий низкий голос Акселя Ферзена.
Мария-Антуанетта обернулась, чтобы взглянуть на графа, и в ту же секунду в их глазах появилось особое выражение, которое немедленно выдало их тайну даже скорее, чем если бы они заявили о ней в полный голос. Аме тихо вздохнула. Девушка тут же поняла, что эти двое любят друг друга. Но это ничуть не смутило ее, она даже не удивилась своему открытию. Аме лишь отметила про себя в тот момент, что темнота и мрак, которые, как она чувствовала, угрожали Ее Величеству в тот вечер, когда они впервые встретились в Версале, теперь рассеялись.
Эти несколько часов сегодняшнего вечера дали королеве счастье и любовь, которая была слишком сильна, чтобы ее можно было отвергнуть.
С немалым усилием Мария-Антуанетта отвела взгляд от лица молодого шведа.
— Сегодня вечером у меня такое ощущение, что мы все должны стать поэтами, — проговорила она. — Если бы у меня хватило способностей, я обязательно написала бы поэму об этом удивительном вечере, и уверена, эти стихи были бы ничуть не хуже тех, которые наводняют Париж.
В голосе Марии-Антуанетты чувствовались нотки горечи, и Аме тут же поняла, что Ее Величество имеет в виду памфлеты, которые ежедневно попадают в руки французских граждан и которые иногда находят даже здесь, в Версале. Злобные, отвратительные и непристойные, они оскорбляли королеву, обвиняя в разврате.
— Прошу вас, не думайте об этих вещах, мадам, — поспешно проговорил Аксель Ферзен, не стараясь сделать вид, будто то, о чем говорит Мария-Антуанетта, — пустяк, не имеющий никакого значения. — Я не поэт, но в этот чудесный вечер постоянно повторяю две строчки, которые запечатлелись в моей памяти:
Вера, любовь и надежда,
Вы вновь едины, как прежде.
От охвативших графа чувств, голос его, когда он читал эти строчки, звучал очень тихо.
— Как чудесно! — воскликнула Мария-Антуанетта. — Обещаю, что на всю жизнь запомню эти слова. Более того, я вышью эти строчки на календаре, который подарю вам, и вы всегда сможете иметь их перед глазами.
Сказав эти слова, Ее Величество поняла, что проявила нескромность, и поэтому, быстро обернувшись к Аме, добавила:
— А вы, мадемуазель, вспомните эти строки после того, как вернетесь к себе на родину, в Англию? Будете ли вспоминать этот вечер, который провели в садах столицы Франции?
— Я запомню их навсегда, мадам, — с чувством сказала девушка. — Ведь вера, надежда и любовь — это то, о чем каждый из нас просит в этой жизни, это все, о чем каждый из нас может мечтать.
Мария-Антуанетта удивленно взглянула на Аме.
— Вы еще очень молоды, чтобы произносить такие слова, да еще с такой уверенностью. Ведь вера обычно приходит после страданий, а любовь — когда ее менее всего ждешь.
— Но надежда, по крайней мере, с нами всегда, — спокойно ответила Аме, — с рождения до могилы.
— Надежда — да, надеяться мы можем всегда, — согласилась с девушкой Мария-Антуанетта. В ее голосе слышались нотки отчаяния, но затем настроение королевы, видимо, изменилось. — Пойдемте, — весело пригласила она их, — давайте отправимся к храму любви и посмотрим, достаточно ли хвороста во рвах позади него, чтобы огонь пылал до наступления зари. Было бы очень досадно, и это послужило бы плохим предзнаменованием, если огонь любви погаснет.
Смеясь, Мария-Антуанетта повела девушку к храму любви, ласково держа ее за руку, а стоявшие поблизости придворные тут же начали перешептываться о том, что при королевском дворе, по-видимому, появилась новая фаворитка.
Герцог Мелинкортский уже готов был последовать за Аме, но с ним заговорил английский посол, и он был вынужден хотя бы из вежливости ответить на его приветствие.
— Если это возможно, мне хотелось бы поговорить с вашей светлостью наедине там, где нас никто не смог бы подслушать, — сказал посол.
Герцог огляделся.
— Давайте прогуляемся с вами по террасе, — предложил он послу. — Там есть скамейка, на которой мы можем устроиться, причем никто не сможет приблизиться к ней так, чтобы мы его не заметили.
— Хорошо!
Посол двинулся в том направлении, и двое мужчин устроились там, где они могли бы наблюдать за гостями, разгуливающими под деревьями, в то время как сами они оставались незамеченными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85