— Вам следовало бы больше верить а свою судьбу, — поддразнил он ее.
Аме тут же гордо выпрямилась, словно принимая вызов.
— Все остальное время я верила, — ответила девушка. — А этой слабости я поддавалась только тогда, когда вокруг было темно и мне становилось немного грустно или когда меня наказывали за какое-нибудь непослушание. Разумеется, это было не по-христиански и не по-католически — беспокоиться из-за таких причин; монахини всегда говорили о том, что все люди равны перед господом, но иногда мне так хотелось считать, что я принадлежу к знатному старинному роду!
— Ну а теперь, когда вы все знаете о своем происхождении, что теперь? — спросил герцог.
— Теперь мне больше уже не будет стыдно появляться где-нибудь в обществе рядом с вами, монсеньор, и не придется выдавать себя за вашу подопечную, — ответила Аме.
— Так, значит, вам было стыдно… в прошлом? — спросил его светлость почти строго.
— Просто иногда меня охватывал страх от мысли, что может настать день, когда вы решите, что мое поведение вызвано не отсутствием знаний о мирской жизни, а невоспитанностью или невежеством; и тогда вы могли бы сказать мне: «Я больше не могу заботиться о вас, выдавая себя за вашего опекуна. Вы, Аме, — дитя этого народа и должны вернуться к нему».
Аме умолкла на какое-то время, а потом, бросив быстрый взгляд на герцога из-под полуопущенных ресниц, продолжила:
— Видите ли, монсеньор, когда сильно любишь кого-нибудь, всегда кажется, что ты недостаточно хороша для этого человека.
Услышав это, его светлость резким движением выдернул свои руки из пальцев девушки, цепко державших их, и быстрыми шагами направился прочь из этой комнаты, но потом так же поспешно вновь вернулся к Аме. В первый раз за все время с тех пор, как его светлость встретился с этой девушкой, он, казалось, потерял привычное спокойствие.
— Послушайте, дитя мое, — проговорил он наконец, — я ведь старше вас — намного старше.
— Монсеньор, если вы хотите сказать, что слишком стары для того, чтобы я могла полюбить вас, — возразила ему девушка, — то глубоко заблуждаетесь. Помнится, когда я приехала в Париж и познакомилась тут с молодыми людьми из высшего общества, вы сказали, что они должны понравиться мне больше, чем ваша светлость.
Как вы были не правы тогда! Все эти молодые люди без исключения показались мне глупыми и никчемными мальчишками; вы — мужчина! Мужчина, которого я люблю. А кроме того, мне кажется, что вы, монсеньор, просто забыли старую истину: любовь — это нечто такое, что приходит само собой, независимо от вашей воли. В любви никому не дано права выбора. Она приходит сама, и чаще тогда, когда ее не ждешь.
— Поймите же наконец, я слишком стар, — настаивал на своем герцог. — И кроме того, я жил совершенно иной жизнью, которая отличалась от той, что известна вам, или о которой вы слышали. Вы, Аме, юная, невинная и чистая девушка. Вы никогда не сталкивались с такими сторонами жизни, которые стали основной частью моего существования в последние пятнадцать лет. А люди не могут полностью преобразиться за одну ночь, сколько бы они ни думали о том, что это возможно. Поэтому наступит время, когда вы сначала испугаетесь, а потом разочаруетесь во мне; потом вы отвернетесь от меня и горько пожалеете о том, что я в свое время не оставил вас под мирной сенью монастыря.
Герцог Мелинкортский говорил все это, не глядя на девушку, но услышал тихий шелест ее юбки, ощутил аромат ее тонких духов, когда она потянулась к нему. А потом очень тихо — герцог едва сумел разобрать смысл — девушка прошептала:
— Что вы хотите сказать, монсеньор?
Он повернулся к Аме лицом.
— Я говорю вам о том, что люблю вас, — произнес его светлость, — люблю всем сердцем и душой, данной мне господом, в существовании которого до последнего времени я сомневался. Я люблю вас, Аме, но заклинаю вас отказаться от моей любви. Потому что понимаю: моя любовь не принесет вам ничего хорошего, а я не хочу, чтобы вы оказались несчастны из-за меня.
— Монсеньор! Монсеньор! — Голос Аме звенел от радости. — Вы, такой разумный человек, говорите сейчас такие глупости. Неужели вы никак не можете осознать, что во всем этом мире для меня существует только один человек, только один мужчина, которого я могла бы полюбить, и только один господин, которому я могла бы верить всегда, пока живу на этом свете?
— Вы уверены в этом? — спросил герцог, и в его голосе ощущалось напряженное ожидание ответа. — Нет, дитя мое, подождите; прежде чем я дотронусь до вас, позвольте мне сказать вам еще кое-что. Я никогда и никого не любил в своей жизни так, как люблю вас. Если вы согласитесь связать свою судьбу с моей, если вы окажете мне честь стать моей женой, я никогда не позволю вам впоследствии уйти от меня. Если когда-нибудь потом, когда полностью освоитесь в этом мире и, возможно, встретите кого-нибудь моложе, чем я, кто понравится вам, кто по складу своего характера будет больше подходить вам, чем я, то и тогда вы все равно останетесь моей. Я сделаю все, чтобы удержать вас. Поэтому, приняв сейчас решение, вы уничтожаете для себя все пути отступления.
— Если вы, монсеньор, можете только подумать о том, что я могла бы когда-нибудь, даже в отдаленном будущем, оставить вас, — начала девушка, — тогда вы просто слепец… С самой первой секунды нашей встречи ко мне пришла любовь, и эта любовь останется во мне навсегда.
Она может лишь становиться все сильнее и сильнее — день ото дня, год от года. Эта любовь к вам, монсеньор, будет со мной до конца моей жизни!
— Но теперь я должна обязательно сказать вам что-то очень важное, — продолжала Аме, — что-то такое, о чем я прошу вас серьезно подумать. Только что вы, ваша светлость, сказали, что собираетесь сделать меня своей женой. Я не очень хорошо представляю себе, какое значение это имеет для вас, но, прожив в этом особняке достаточно долго бок о бок с вами, леди Изабеллой и месье Хьюго, я очень многое узнала о вас. Монсеньор, у вас высокое положение в обществе, у себя на родине, в Англии, вы считаетесь одним из знатных вельмож. Я полюбила вас еще с тех пор, когда той ночью вы обнаружили меня затаившейся на полу вашей кареты под ворохом пледов; и теперь единственная моя мечта — быть рядом с вами, любить вас, поклоняться вам и служить вам, монсеньор, в меру моих сил. Ни о чем большем я не прошу.
Я никогда не могла и мечтать, чтобы стать вашей женой, — сказала Аме, — хотя теперь знаю, что тоже имею благородное происхождение, а мои отец и мать в свое время сочетались законным браком; но я хорошо понимаю, что всегда будет существовать пропасть между женщиной, которая не знает своих предков, не имеет семьи, средств к существованию, положения в обществе, дома, и герцогом Мелинкортским с его огромными родовыми поместьями, безграничной властью, влиянием и высоким положением. Поймите, монсеньор, для вас нет никакой необходимости жениться на мне. Я всегда буду счастлива уже лишь от того, что смогу всегда находиться рядом с вами. Я буду вашей подопечной, пажом, рабыней — кем угодно; все равно я буду счастлива, потому что люблю вас, монсеньор, всем сердцем и душой.
Герцог ласково улыбнулся Аме:
— Так что же, вы думаете, что вы мне нужны как подопечная, паж или рабыня? Дорогая моя, я люблю вас как женщину, вы именно та женщина, которую мне очень хотелось бы назвать своей женой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85