в лагере спуску никому не давал (весу в Виталии было 48 кг; он как будто приседал при ходьбе на левую ногу – остеомиелит), потому что в нем было достаточно «духу», как говорят в зонах. Отменно играл в шашки, виртуозничал на баяне – если удавалось выпросить оный в «козлятнике». Шашки, а также вязание сетей и авосек добывали ему чай, столь необходимый для жизни. А Виталий был жизнелюб – это при давлении 90/20!!! «Понятия каторжанские» принял как свои; о свободе забыл, как о родине; мечтал лишь о Третьяковке, выспрашивая редких на местной зоне москвичей. Впрочем, убедился вскоре, что никто из них в знаменитой картинной галерее не бывал; воспоминания сводились к какой-то пивной на Новокузнецкой, рюмочной на Якиманке и, естественно, прокуратуре на Б. Ордынке.
Срок его закончился. Виталий К. вернулся в родной Тюм-Тюм с казенной десяткой в кармане добротного лепня (пиджака), выхлопотанного в каптерке уважительной братвой.
– Приоделся, гаденыш, – приветствовал его в доме старший брат. И, перегнувшись через стол, ударил Виталия тяжелым кулаком в лицо. Виталий упал, долго барахтался на полу, а поднимаясь, заметил на тумбочке небольшие ножницы для стрижки ногтей. Через несколько мгновений они вонзились старшему брату чуть повыше печени. Вошли неглубоко: сантиметра на 2–3 ; удар, однако, был признан опасным для жизни косвенно. На суде прокуратура доказала, что Виталий воскликнул перед ударом «Убью!», следовательно, угрожал убийством. И поехал на строгий режим с четырьмя годами, пробыв на свободе семьдесят восемь часов, включая дорогу.
«А ведь хотел поговорить по душам, – рассказывал Виталий впоследствии автору этих строк, – я ведь отца не хотел убивать, так получилось… попал по голове случайно. А без шести предыдущих лет не было бы и этих ножниц проклятых. Брат злой был, написал заявление, потом забрать хотел – ан нет, сам знаешь, кто его отдаст?»
Виталий отбыл и эти четыре года так же достойно. На моей памяти одна лишь его стычка с новым завхозом – из-за нижнего места (шконки). Завхоз принял Виталия за «овцу» или «мыль» (инвалиддоходяга, толстые стекла очков, умные «базары»). «Слышь, ты, очки, завтра ляжешь там», – сказал завхоз «наезжающим» тоном – и показал где. Шконка была верхняя. Нижняя предназначалась сомнительному во всех отношениях «айзеру», прибывшему этапом из Питера.
Виталий посмотрел на завхоза («козла») поверх очков (он был похож на «умного японца») и сказал равнодушно, но с обволакивающей угрозой: «До завтра дожить надо».
Завхоз больше всего боялся такой вот неожиданной бессонной ночи. «Козлячью» марку свою тоже терять не хотелось, поэтому он решил вообще не залупаться: отошел молча и как бы забыл о существовании Виталия. Тут же он нашел настоящую «овцу» – какого-то деда-мухомора без заступы; загнал его на верхнюю шконку, а азербайджанца уложил на нижнюю… тот, впрочем, жил внизу недолго: напорол косяков с игрой в «двадцать одно» (двинул фуфло) и сломился сначала в ШИЗО, а затем и вовсе в ПКТ.
Виталик же продолжал играть в шашки, вязать рыболовные сети за столь любимый им чай (чифир) и сигареты. За сутки до его «звонка» мы заварили трехлитровую банку и выпили ее (по два глотка) «кругом» под неспешный разговор о предстоящем житье-бытье – ему, Виталику, в русско-марийском селе Тюм-Тюм, а нам – здесь: кому месяцы, а кому – долгие годы…
Вот что он писал из Тюм-Тюма:
«Занятий много… 30 декабря был приглашен играть в детсад на елку, до этого ходил на репетицию. 29-го ездил в уржумское гестапо на отметку (надзор). Сходил в библиотеку, привез на салазках Лескова, Аксакова, Булгакова, Дени Дидро, пару томиков А. Платонова… Амуниция моя сборная – шкидовская, а копейкой ребята поддержали… Праздники был дома, смотрел телик, благо, братья оставили мне старый, но кажет обе программы. Есть радиола, газплита с баллоном, на ходу, утюг, кровать, диван, шесть стульев, пара подушек, перина, шифоньер без полок и зеркала, баян… Вот такие дела – не было ничего, а тут вдруг целое имение! День прошел – и слава Богу, утром проснулся – опять праздник… А еще чифирнул – вообще весело, песни пою, живу и радуюсь… Желаю и тебе быть жизнелюбивым и радоваться тому, что есть, а даст Бог – будет еще лучше, на том и слава Ему…
Остаюсь Виталий, луго-болотный чемерин».
Виталик умер через несколько месяцев после освобождения: письмо вернулось с отметкой «по смерти адресата». Как, что? Забыли ли его в вятских снегах «ребята»? Или не проснулся он в какойто из дней-праздников, чтобы вновь заварить крепчайший чифир, закурить сигаретку и читать под вьюжный свист Аксакова и мечтать о Третьяковской галерее?
Вывод:
…Валерий 3. был готов к тюрьме и зоне; более того, предполагаемая отсидка являлась для него такой же закономерностью жизни, как институт для золотого медалиста: не сесть было нельзя. Человеческий «круг» отторгал не обозначенного судимостью индивида – тот круг, в котором вращалась с малолетства жизнь Валерия 3.
Однако вместе с ним оказались в полной мере готовы к лишению свободы и двое других: штурман дальнего плавания и инвалид детства. Штурман обладал изрядным здоровьем, мог дать достойный кулачный отпор любому беспредельщику; инвалид Виталик вряд ли был способен одолеть двенадцатилетнего ребенка; все трое благополучно (если подходит это выражение) и достойно отбывали свои срока: даже отчаянный кураж Валерия 3. не выходил за рамки «понятий», а отсутствие здоровья не мешало Виталику-марийцу быть уважаемым зеком. И штурман, ставший Боцманом, присоединился к компании «путевых мужиков» со всеми вытекающими из этого факта правами – и последствиями… А если короче и по-зековски – их объединяло одно: «дух».
…иные
Проворовавшийся директор небольшого заводишки Виктор Петрович Г. был заключен под стражу в зале нарсуда. В двухдневный срок преодолел КПЗ; две недели тюрьмы – и вот она, зона общего режима, в которой предстоит отбыть четыре долгих года. Слегка обвисло номенклатурное брюшко; в «боксе» отобрали бостоновый костюм какие-то ужасные личности в полосатых робах. А здесь, в зоне, после карантина, выдали серый костюмчик х/б на два размера меньше и странную, похожую на фашистскую, кепку, именуемую «пидоркой».
Когда распределяли на работы по отрядам, Виктор Петрович не забыл с достоинством упомянуть о своем высшем образовании и предыдущей должности, на что начальник производства майор Ухов заметил:
– Я тя, бля, специальность спрашиваю, мудило штопаное? Нету! Пойдешь, бля, на циркулярку – дощечку пилить! Следующий!..
Виктор Петрович попал в 10-й отряд, занимавшийся сколачиванием ящиков под фрукты и винно-водочные изделия. Работа на «циркулярке» была намного «блатнее» сбивания ящиков, однако Виктор Петрович оплошал: «циркулярку» видел впервые. Да и норма показалась странной: трудно было распилить столько «доцечек» и за неделю, не то что за 8 часов рабочего дня.
В бараке жизнь тоже не складывалась: вначале Виктора Петровича, как перспективного (в смысле «перегона» с воли хороших денег), подтянули отрядные блатари Груша и Конверт. Его положили поближе, неделю обхаживали, но убедившись, что это голимый «Укроп Помидорович», скравший случайно и все отдавший «мусорам», назвали его «демоном» и «мухомором» и указали новое место: поближе к выходу и наверху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157
Срок его закончился. Виталий К. вернулся в родной Тюм-Тюм с казенной десяткой в кармане добротного лепня (пиджака), выхлопотанного в каптерке уважительной братвой.
– Приоделся, гаденыш, – приветствовал его в доме старший брат. И, перегнувшись через стол, ударил Виталия тяжелым кулаком в лицо. Виталий упал, долго барахтался на полу, а поднимаясь, заметил на тумбочке небольшие ножницы для стрижки ногтей. Через несколько мгновений они вонзились старшему брату чуть повыше печени. Вошли неглубоко: сантиметра на 2–3 ; удар, однако, был признан опасным для жизни косвенно. На суде прокуратура доказала, что Виталий воскликнул перед ударом «Убью!», следовательно, угрожал убийством. И поехал на строгий режим с четырьмя годами, пробыв на свободе семьдесят восемь часов, включая дорогу.
«А ведь хотел поговорить по душам, – рассказывал Виталий впоследствии автору этих строк, – я ведь отца не хотел убивать, так получилось… попал по голове случайно. А без шести предыдущих лет не было бы и этих ножниц проклятых. Брат злой был, написал заявление, потом забрать хотел – ан нет, сам знаешь, кто его отдаст?»
Виталий отбыл и эти четыре года так же достойно. На моей памяти одна лишь его стычка с новым завхозом – из-за нижнего места (шконки). Завхоз принял Виталия за «овцу» или «мыль» (инвалиддоходяга, толстые стекла очков, умные «базары»). «Слышь, ты, очки, завтра ляжешь там», – сказал завхоз «наезжающим» тоном – и показал где. Шконка была верхняя. Нижняя предназначалась сомнительному во всех отношениях «айзеру», прибывшему этапом из Питера.
Виталий посмотрел на завхоза («козла») поверх очков (он был похож на «умного японца») и сказал равнодушно, но с обволакивающей угрозой: «До завтра дожить надо».
Завхоз больше всего боялся такой вот неожиданной бессонной ночи. «Козлячью» марку свою тоже терять не хотелось, поэтому он решил вообще не залупаться: отошел молча и как бы забыл о существовании Виталия. Тут же он нашел настоящую «овцу» – какого-то деда-мухомора без заступы; загнал его на верхнюю шконку, а азербайджанца уложил на нижнюю… тот, впрочем, жил внизу недолго: напорол косяков с игрой в «двадцать одно» (двинул фуфло) и сломился сначала в ШИЗО, а затем и вовсе в ПКТ.
Виталик же продолжал играть в шашки, вязать рыболовные сети за столь любимый им чай (чифир) и сигареты. За сутки до его «звонка» мы заварили трехлитровую банку и выпили ее (по два глотка) «кругом» под неспешный разговор о предстоящем житье-бытье – ему, Виталику, в русско-марийском селе Тюм-Тюм, а нам – здесь: кому месяцы, а кому – долгие годы…
Вот что он писал из Тюм-Тюма:
«Занятий много… 30 декабря был приглашен играть в детсад на елку, до этого ходил на репетицию. 29-го ездил в уржумское гестапо на отметку (надзор). Сходил в библиотеку, привез на салазках Лескова, Аксакова, Булгакова, Дени Дидро, пару томиков А. Платонова… Амуниция моя сборная – шкидовская, а копейкой ребята поддержали… Праздники был дома, смотрел телик, благо, братья оставили мне старый, но кажет обе программы. Есть радиола, газплита с баллоном, на ходу, утюг, кровать, диван, шесть стульев, пара подушек, перина, шифоньер без полок и зеркала, баян… Вот такие дела – не было ничего, а тут вдруг целое имение! День прошел – и слава Богу, утром проснулся – опять праздник… А еще чифирнул – вообще весело, песни пою, живу и радуюсь… Желаю и тебе быть жизнелюбивым и радоваться тому, что есть, а даст Бог – будет еще лучше, на том и слава Ему…
Остаюсь Виталий, луго-болотный чемерин».
Виталик умер через несколько месяцев после освобождения: письмо вернулось с отметкой «по смерти адресата». Как, что? Забыли ли его в вятских снегах «ребята»? Или не проснулся он в какойто из дней-праздников, чтобы вновь заварить крепчайший чифир, закурить сигаретку и читать под вьюжный свист Аксакова и мечтать о Третьяковской галерее?
Вывод:
…Валерий 3. был готов к тюрьме и зоне; более того, предполагаемая отсидка являлась для него такой же закономерностью жизни, как институт для золотого медалиста: не сесть было нельзя. Человеческий «круг» отторгал не обозначенного судимостью индивида – тот круг, в котором вращалась с малолетства жизнь Валерия 3.
Однако вместе с ним оказались в полной мере готовы к лишению свободы и двое других: штурман дальнего плавания и инвалид детства. Штурман обладал изрядным здоровьем, мог дать достойный кулачный отпор любому беспредельщику; инвалид Виталик вряд ли был способен одолеть двенадцатилетнего ребенка; все трое благополучно (если подходит это выражение) и достойно отбывали свои срока: даже отчаянный кураж Валерия 3. не выходил за рамки «понятий», а отсутствие здоровья не мешало Виталику-марийцу быть уважаемым зеком. И штурман, ставший Боцманом, присоединился к компании «путевых мужиков» со всеми вытекающими из этого факта правами – и последствиями… А если короче и по-зековски – их объединяло одно: «дух».
…иные
Проворовавшийся директор небольшого заводишки Виктор Петрович Г. был заключен под стражу в зале нарсуда. В двухдневный срок преодолел КПЗ; две недели тюрьмы – и вот она, зона общего режима, в которой предстоит отбыть четыре долгих года. Слегка обвисло номенклатурное брюшко; в «боксе» отобрали бостоновый костюм какие-то ужасные личности в полосатых робах. А здесь, в зоне, после карантина, выдали серый костюмчик х/б на два размера меньше и странную, похожую на фашистскую, кепку, именуемую «пидоркой».
Когда распределяли на работы по отрядам, Виктор Петрович не забыл с достоинством упомянуть о своем высшем образовании и предыдущей должности, на что начальник производства майор Ухов заметил:
– Я тя, бля, специальность спрашиваю, мудило штопаное? Нету! Пойдешь, бля, на циркулярку – дощечку пилить! Следующий!..
Виктор Петрович попал в 10-й отряд, занимавшийся сколачиванием ящиков под фрукты и винно-водочные изделия. Работа на «циркулярке» была намного «блатнее» сбивания ящиков, однако Виктор Петрович оплошал: «циркулярку» видел впервые. Да и норма показалась странной: трудно было распилить столько «доцечек» и за неделю, не то что за 8 часов рабочего дня.
В бараке жизнь тоже не складывалась: вначале Виктора Петровича, как перспективного (в смысле «перегона» с воли хороших денег), подтянули отрядные блатари Груша и Конверт. Его положили поближе, неделю обхаживали, но убедившись, что это голимый «Укроп Помидорович», скравший случайно и все отдавший «мусорам», назвали его «демоном» и «мухомором» и указали новое место: поближе к выходу и наверху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157