— установить надёжную, связь между боевыми участками, прибывающим на пожар руководством и Центральным пунктом пожарной связи;
— через представителей ГАИ немедленно перекрыть движение городского транспорта и пешеходов по ул. Некрасова и прилегающим переулкам…»
Далее в рапорте перечислялись фамилии начальников боевых участков, конкретные действия по тушению и спасению, которые в силу своей лаконичности и казённого языка никоим образом Ольгу не удовлетворят.
Буду вспоминать детали.
Сначала о том, чего я не написал в рапорте.
Пока мы ехали к Дворцу, изломали головы: почему пожару объявили пятый помор? Скорее всего подвал… Или лифтовое хозяйство?
Незадолго до того я был и Москве, сдавал экзамены в Высшей школе, и ребята дали мне посмотреть изданную американцами книгу «Горящая Америка» — огонь везде одинаков, технические проблемы у нас одни и те же. И тогда я припомнил слова из этой книги: «Высотные здания, став символом прогресса, стали вместе с тем настоящим кошмаром для пожарных».
Сегодня могу признаться в том, чему тогда никто бы не поверил: за полторы недели до Большого Пожара мне чуть ли не каждую ночь снился горящий Дворец искусств. Я никому об этом не говорил, чтоб не сглазить, пожарные — народ суеверный, но, просыпаясь в испарине, знал, почему мне снится эта чертовщина. Тому было несколько причин: 1) Несмотря на решительные предписания Госпожнадзора, на всех внутренних лестницах Дворца начался ремонт. 2) Хорев задумал снимать короткометражку о забавных малолетках, и Бублика с его вихрами и веснушками чуть не каждый день таскали на эти самые кинопробы. 3) Как раз в те дни пришёл ответ архитектурного управления — с категорическим отказом пристроить хотя бы со двора наружные пожарные лестницы, ибо пострадает красота уникального здания.
За Ольгу я был спокоен, ну, не то что спокоен, а знал, что музей расположен на третьем и четвёртом этажах, уже не так страшно. Но вот где сегодня Бублик, я понятия не имел: утром отвёл в ясли, это точно, а вдруг его, как это было вчера и позавчера, снова забрал ассистент Хорева? Ведь тогда Бублик сейчас на 10-м!
Теперь, спустя шесть лет, я благословляю своё неведение: сообщи мне в ту минуту, что Бублик на 10-м — и я мог бы натворить глупостей, потому что с ходу пробиться туда не было никакой возможности…
Когда мы подъехали к Дворцу, я увидел, что по сравнию с рассказом Гулина о первых минутах обстановка резко изменилась. Горели все этажи начиная с пятого, а свет но Дворце уже вырубили, и впечатление было такое, будто перед тобой гигантская шахматная доска: белое — чёрное, чёрное — белое… Белое — это пламя из оконных проёмов, чёрное — дым. Отдельные окна, помню, были какие-то багрово-красные, будто в подсветке из прожекторов — значит, в помещении пламя бушует, вот-вот стекла лопнут. И порывистый со снегом ветер: он то задувал сверху, придавливая дым вниз, то вдруг разгонял его, обнажая фасад. И тогда были видны люди в окнах — много людей…
Кожухов, Головин и Чепурин не уставали нам повторять: не слишком доверяйте первому впечатлению, оно может обмануть. Но здесь сомнений не было: я подтвердил пожару номер 5, взял на себя обязанности РТП и отдал те распоряжения, которые изложил в рапорте.
Отныне каждый из нас стал деталью механизма по тушению пожара — по вызубренному наизусть боевому уставу.
Пока Нилин встречал и размещал прибывающие силы, а Рагозин давал им установки, я первым делом решил произвести разведку. Разведка — это основа основ нашей работы, без неё мы слепы, как новорождённые котята. Я побежал под арку во двор и увидел то, что ожидал: обстановка такая же, как с фасада, даже, пожалуй, хуже, огонь сильнее распространяется в высотную часть. значит, большую часть прибывающих лестниц — сюда, во двор. До высотной части лестницы не достанут, даже пятидесятиметровки, значит, в высотку необходимо пробиваться снизу, по лестничным маршам.
Возвратившись бегом к развёрнутому Рагозиным штабу, я приказал немедленно подать вновь прибывшую тридцатиметровку во двор: пусть люди увидят, что мы знаем обстановку, это несколько их успокоит и удержит от безрассудных поступков.
Такая подробность: одновременно с нами к Дворцу подкатила гарнизонная машина связи, я выскочил, побежал к ней, запутался в чем-то, упал и прокричал: «Пятый номер подтверждаю! Дополнительно к пятому все автолестницы и газовки, которые находятся в расчёте, немедленно сюда!» Потом ребята шутили, что я из уважения к пятому номеру встал на колени.
Одно за другим со всего города прибывали к Дворцу подразделения.
Кожухов ещё не прибыл — потом мы узнали, что его машина попала в пробку и километра два он пробежал, как стайер; Головин был на окраине, в 19-й ВПЧ и уже мчался к Дворцу с одной из двух наших пятидесятиметровок, а Чепурин с дороги сообщил, что будет с минуты на минуту. Так что мне не на кого было оглядываться, я — единовластный РТП, и нужно, не теряя ни мгновенья, самых опытных офицеров поставить на боевые участки.
Так я и сделал: распределил офицеров по этажам и крыльям, а сам с Лёшей и звеном газодымозащитников побежал по центральной лестнице наверх — в глубокую разведку.
И заметил время: с момента нашего прибытия прошло три минуты.
Я был одержим одной идеей: во что бы то ни стало, как можно быстрее пробиться в высотку, где люди находились в особо опасном положении. Тогда мне и в голову не приходило то, что полчаса спустя придумают Кожухов и Клевцов — да и не только мне, такого мир не видывал и не слыхивал; я мечтал только о том, чтобы вывести людей из высотной части на крышу основного здания — фактически на крышу двенадцатого, так как над десятым был большой технический этаж, со всяким оборудованием и коммуникациями. Если это удастся, главным врагом людей станет холод, но это уже по сравнению с огнём враг пустяковый. Я тогда ещё не знал и того, от чего в отчаянье могла закружиться голова: что в ресторане на двадцать первом этаже был банкет! Полтораста человек в одном помещении, которым некуда выйти! И опять, хорошо, что не знал, ибо отчаянье плохой советчик: в данной обстановке с наличными силами о двадцать первом этаже нечего было и думать.
По маршевым лестницам пожарные выводили, выносили пострадавших; многие спускались сами — чёрные от дыма, обессиленные от пережитого, иные, наоборот, до крайности возбуждённые; в лифтовом холле четвёртого этажа уже был развернут медпункт, там работали врачи из «Скорой «. Между четвёртым и пятым я встретил Гулина, который выводил группу; я кивнул Лёше, он сменил Гулина, а тот коротко осветил обстановку: Дед тушит на пятом правое крыло, дошёл до задымлённой радиорубки, а на левом крыле горит вовсю, нужна помощь. Я по радиостанции приказал Рагозину дать Гулину дополнительное отделение, а со своим звеном, да ещё Лёша прибежал, стал пробиваться на шестой.
Несколько слов о Лёше Рудакове, поскольку в дальнейшем повествовании он играет важную роль.
В пожарной охране Лёша появился после демобилизации и тут же получил прозвище Недомерок — видимо, потому, что вымахал под два метра и имел кулаки, напоминавшие средних размеров арбузы. Шесть лет назад ему было двадцать два года, но с тех пор он нисколько не изменился: такой же доверчивый и добродушный, свято верящий в высокое предназначение своего начальства и фанатично преданный идеалам пожарной охраны человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76