лифтовой холл отставить, пробиваться по левому коридору и заняться спасанием людей, их там много, автолестннца не успевает снимать.
Коридор проходили тяжело, отвоёвывали метр за метром и взламывали закрытые двери. Сначала шли помещения областного издательства — к счастью, пустые, редакторы успели разойтись по домам, а тушить шкафы с рукописями времени у нас не было; дальше по коридору где-то были двери литературного объединения и лектория, куда собирались по вечерам; именно там могли быть люди, о которых информировал Дима.
Но туда мы попали не сразу, ибо натолкнулись по дороге на роскошную двустворчатую дверь, которую я сразу узнал: во время одной проверки заходил сюда и ругался с директором издательства Микулиным, который забыл выключить кофеварку и устроил загорание, правда, пустяковое. Дверь закрыта, постучал
— молчание. Лёша её ломиком, вбежали — Микулин высунулся в окно и кричит. Что было дальше, вы знаете, пришлось выводить Микулина из стрессового состояния не совсем корректным образом, но зато эффективно. А вот подробность из сегодняшнего дня. Недавно мы с Микулиным встретились на родительском собрании, вместе с Бубликом учится его внук. Разговорились, стали вспоминать, и он горестно поведал, что тогда, во время пожара, у него сгорела рукопись повести. «Мастера и Маргариту» я знаю наизусть и тут же процитировал: «Простите, не поверю, — сказал Воланд, — этого не может быть. Рукописи не горят», но Микулин со вздохом заверил, что с его рукописью чуда не произошло. Я его утешил том, что история уже знает подобный прискорбный случай, когда в пожаре погибла Александрийская библиотека с древними рукописями, а ближе к нашему времени — рукопись «Слова о полку Игореве». По кислой улыбке Микулина я догадался, что эти сравнения мало его утешили.
Но тогда, оказавшись в безопасности и придя в себя, Микулин дал нам бесценную информацию: когда он побежал из лектория к себе в кабинет звонить по 01, там оставалось примерно человек двадцать. Значит, они и сейчас в лектории, это метрах в двадцати по коридору от его кабинета, на противоположной стороне — окна во двор.
Да, чтобы не забыть, такая деталь: сбивали огонь — наступала полная темнота, и из-за дыма, и электроэнергия была вырублена. Даже групповой фонарь — и тот на какой-нибудь метр давал подобие видимости. Практически полная темнота.
Как мы дошли до лектория, помню плохо; впрочем, главная круговерть, которая ошеломляла в коридорах многих, уже закончилась, все, что могло гореть, догорало, полыхало лишь в отдельных комнатах, двери в которые были открыты. Массивную дубовую дверь в лекторий я тоже быстро узнал, вернее, нащупал по затейливой резьбе, сделанной ребятами из студии народного творчества. В нижней части двери багровел прогар, который Лёша хорошенько зачернил: образуется дыра — весь дым из коридора пойдёт. Дверь взламывать не пришлось — открыли на стук.
Все дальнейшее — а мы находились в лектории около семи минут, помню отчётливо. Прежде всего о самом помещении: заставленный рядами стульев зал площадью около сотни квадратных метров, четыре больших окна, выбитых, конечно; через оконные проёмы свищет ветер со снегом, а в стенной перегородке справа — сплошные прогары, вот-вот ворвётся пламя с дымом. Словом, на редкость опасная ситуация, а людей в самом деле человек двадцать, и эти люди с криками нас окружают.
Я к окну: пятидесятиметровка работает далеко, других автолестниц не вижу. Мгновенно решаю: будем спускать людей по спасательным верёвкам. Их у нас две штуки: Лёша — человек запасливый, чего он только не припрятал в багажнике «Волги». Длина верёвки двадцать пять метров, часть её уйдёт на «кресло», значит, оставшейся длины хватит до третьего этажа. Следовательно, там должны быть пожарные, которые примут людей с верёвок и поведут вниз. Соединяюсь с Рагозиным по штабному каналу связи, получаю его заверения, что все будет немедленно сделано, и неузнаваемым даже для самого себя голосом ору: «Мол-чать! Слушать мою команду!»
И объясняю, коротко и чётко, что собираюсь делать.
Поразительная вещь: как по-разному ведут себя люди перед лицом смертельной опасности! Казалось бы, всем одинаково жить хочется, особенно в пожар — уж очень это больно и страшно — умереть от огня, от одной этой чудовищной мысли люди на глазах седеют, а ведут себя по-разному!
Я много раз наблюдал эту картину — и никакой закономерности не нашёл. Иногда лучше ведут себя женщины, иногда мужчины. Точно знаю одно: труднее всего во время спасательных работ с теми, с кем обычно трудно в обыденной жизни — с закоренелыми эгоистами, с людьми, которые ради собственной выгоды и спокойствие не пошевельнут пальцем, чтобы облегчить чужую беду. Мы уже давно усвоили: плохого человека спасать очень трудно, он, если взять доступный пример кораблекрушения, вырвет спасательный круг из рук ребёнка. Нам с Лёшей пришлось тушить квартиру, в которой среди подвыпившей компании находился известный в городе хулиган, уже дважды побывавший в местах не столь отдалённых; так эта сволочь так ревела от ужаса и рвалась на ещё не поданную лестницу, что Лёше пришлось его слегка успокоить…
Не стану утверждать, что это закономерность, но лучше других ведут себя молодые девушки и парни, причём не разбитные, которым море по колено, а наоборот тихие и скромные. Не знаю, чем объяснить такой парадокс: может, у людей скромных, не выставляющих напоказ свою личность, выше чувство гордости, самоуважения?
И ещё одно наблюдение: свойственная женщине от природы стыдливость пересиливает страх! Когда Лёша спускал на «кресле» одну среднего возраста даму, та, несмотря на полуобморочное состояние, нашла в себе силы снять кофту и прикрыть обнажившиеся ноги. Из этого правила бывают исключения: все-таки современная женщина не так чопорна, как в своё время её мать или бабушка, современная раскованнее, она привыкла к коротким юбкам. Впрочем, в стрессовом состоянии, а пожар для нас всегда стресс, в мозгу не остаётся места для посторонних мыслей. Нам иногда и голых приходится выносить, и чувствуешь при этом не покорно обвисшее женское тело, а просто тяжесть.
На меня будто обрушилась лавина:
— Вы с ума сошли, мы не обезьяны!
— Пусть нам немедленно подадут лестницу!
— Товарищ пожарный, а через коридор нельзя? Я очень боюсь высоты!
— Вы обязаны обеспечить нашу безопасность!
Будь у меня время, я мог бы объяснить, что лестницу к их окнам подать уже не успеют, а в коридоре такой дым, что им и пяти шагов не пройти, что обеспечить их безопасность здесь, и этом зале, мы можем не больше, чем если бы они находились у кратера действующего вулкана. Но на объяснения у меня не было ни секунды. Задавая себе вопрос: «Быть или не быть?» — Гамлет мог раздумывать сколько угодно. У нас все было проще: мы с Лёшей точно знали, что с каждым мгновением шансы «быть» стремительно идут к нулю. В подобной ситуации у пожарных действует одно железное правило: никакой полемики, любыми средствами обуздать паникёров. Любыми! Если человек идёт ко дну, его позволительно схватить за волосы; если в пожар человек мешает себя спасти, его можно отхлестать по щекам или грубо обругать. В таких случаях нужна жестокая встряска, без неё никак не обойтись.
— Молчать! — во всю силу лёгких гаркнул я и встряхнул первого попавшего под руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Коридор проходили тяжело, отвоёвывали метр за метром и взламывали закрытые двери. Сначала шли помещения областного издательства — к счастью, пустые, редакторы успели разойтись по домам, а тушить шкафы с рукописями времени у нас не было; дальше по коридору где-то были двери литературного объединения и лектория, куда собирались по вечерам; именно там могли быть люди, о которых информировал Дима.
Но туда мы попали не сразу, ибо натолкнулись по дороге на роскошную двустворчатую дверь, которую я сразу узнал: во время одной проверки заходил сюда и ругался с директором издательства Микулиным, который забыл выключить кофеварку и устроил загорание, правда, пустяковое. Дверь закрыта, постучал
— молчание. Лёша её ломиком, вбежали — Микулин высунулся в окно и кричит. Что было дальше, вы знаете, пришлось выводить Микулина из стрессового состояния не совсем корректным образом, но зато эффективно. А вот подробность из сегодняшнего дня. Недавно мы с Микулиным встретились на родительском собрании, вместе с Бубликом учится его внук. Разговорились, стали вспоминать, и он горестно поведал, что тогда, во время пожара, у него сгорела рукопись повести. «Мастера и Маргариту» я знаю наизусть и тут же процитировал: «Простите, не поверю, — сказал Воланд, — этого не может быть. Рукописи не горят», но Микулин со вздохом заверил, что с его рукописью чуда не произошло. Я его утешил том, что история уже знает подобный прискорбный случай, когда в пожаре погибла Александрийская библиотека с древними рукописями, а ближе к нашему времени — рукопись «Слова о полку Игореве». По кислой улыбке Микулина я догадался, что эти сравнения мало его утешили.
Но тогда, оказавшись в безопасности и придя в себя, Микулин дал нам бесценную информацию: когда он побежал из лектория к себе в кабинет звонить по 01, там оставалось примерно человек двадцать. Значит, они и сейчас в лектории, это метрах в двадцати по коридору от его кабинета, на противоположной стороне — окна во двор.
Да, чтобы не забыть, такая деталь: сбивали огонь — наступала полная темнота, и из-за дыма, и электроэнергия была вырублена. Даже групповой фонарь — и тот на какой-нибудь метр давал подобие видимости. Практически полная темнота.
Как мы дошли до лектория, помню плохо; впрочем, главная круговерть, которая ошеломляла в коридорах многих, уже закончилась, все, что могло гореть, догорало, полыхало лишь в отдельных комнатах, двери в которые были открыты. Массивную дубовую дверь в лекторий я тоже быстро узнал, вернее, нащупал по затейливой резьбе, сделанной ребятами из студии народного творчества. В нижней части двери багровел прогар, который Лёша хорошенько зачернил: образуется дыра — весь дым из коридора пойдёт. Дверь взламывать не пришлось — открыли на стук.
Все дальнейшее — а мы находились в лектории около семи минут, помню отчётливо. Прежде всего о самом помещении: заставленный рядами стульев зал площадью около сотни квадратных метров, четыре больших окна, выбитых, конечно; через оконные проёмы свищет ветер со снегом, а в стенной перегородке справа — сплошные прогары, вот-вот ворвётся пламя с дымом. Словом, на редкость опасная ситуация, а людей в самом деле человек двадцать, и эти люди с криками нас окружают.
Я к окну: пятидесятиметровка работает далеко, других автолестниц не вижу. Мгновенно решаю: будем спускать людей по спасательным верёвкам. Их у нас две штуки: Лёша — человек запасливый, чего он только не припрятал в багажнике «Волги». Длина верёвки двадцать пять метров, часть её уйдёт на «кресло», значит, оставшейся длины хватит до третьего этажа. Следовательно, там должны быть пожарные, которые примут людей с верёвок и поведут вниз. Соединяюсь с Рагозиным по штабному каналу связи, получаю его заверения, что все будет немедленно сделано, и неузнаваемым даже для самого себя голосом ору: «Мол-чать! Слушать мою команду!»
И объясняю, коротко и чётко, что собираюсь делать.
Поразительная вещь: как по-разному ведут себя люди перед лицом смертельной опасности! Казалось бы, всем одинаково жить хочется, особенно в пожар — уж очень это больно и страшно — умереть от огня, от одной этой чудовищной мысли люди на глазах седеют, а ведут себя по-разному!
Я много раз наблюдал эту картину — и никакой закономерности не нашёл. Иногда лучше ведут себя женщины, иногда мужчины. Точно знаю одно: труднее всего во время спасательных работ с теми, с кем обычно трудно в обыденной жизни — с закоренелыми эгоистами, с людьми, которые ради собственной выгоды и спокойствие не пошевельнут пальцем, чтобы облегчить чужую беду. Мы уже давно усвоили: плохого человека спасать очень трудно, он, если взять доступный пример кораблекрушения, вырвет спасательный круг из рук ребёнка. Нам с Лёшей пришлось тушить квартиру, в которой среди подвыпившей компании находился известный в городе хулиган, уже дважды побывавший в местах не столь отдалённых; так эта сволочь так ревела от ужаса и рвалась на ещё не поданную лестницу, что Лёше пришлось его слегка успокоить…
Не стану утверждать, что это закономерность, но лучше других ведут себя молодые девушки и парни, причём не разбитные, которым море по колено, а наоборот тихие и скромные. Не знаю, чем объяснить такой парадокс: может, у людей скромных, не выставляющих напоказ свою личность, выше чувство гордости, самоуважения?
И ещё одно наблюдение: свойственная женщине от природы стыдливость пересиливает страх! Когда Лёша спускал на «кресле» одну среднего возраста даму, та, несмотря на полуобморочное состояние, нашла в себе силы снять кофту и прикрыть обнажившиеся ноги. Из этого правила бывают исключения: все-таки современная женщина не так чопорна, как в своё время её мать или бабушка, современная раскованнее, она привыкла к коротким юбкам. Впрочем, в стрессовом состоянии, а пожар для нас всегда стресс, в мозгу не остаётся места для посторонних мыслей. Нам иногда и голых приходится выносить, и чувствуешь при этом не покорно обвисшее женское тело, а просто тяжесть.
На меня будто обрушилась лавина:
— Вы с ума сошли, мы не обезьяны!
— Пусть нам немедленно подадут лестницу!
— Товарищ пожарный, а через коридор нельзя? Я очень боюсь высоты!
— Вы обязаны обеспечить нашу безопасность!
Будь у меня время, я мог бы объяснить, что лестницу к их окнам подать уже не успеют, а в коридоре такой дым, что им и пяти шагов не пройти, что обеспечить их безопасность здесь, и этом зале, мы можем не больше, чем если бы они находились у кратера действующего вулкана. Но на объяснения у меня не было ни секунды. Задавая себе вопрос: «Быть или не быть?» — Гамлет мог раздумывать сколько угодно. У нас все было проще: мы с Лёшей точно знали, что с каждым мгновением шансы «быть» стремительно идут к нулю. В подобной ситуации у пожарных действует одно железное правило: никакой полемики, любыми средствами обуздать паникёров. Любыми! Если человек идёт ко дну, его позволительно схватить за волосы; если в пожар человек мешает себя спасти, его можно отхлестать по щекам или грубо обругать. В таких случаях нужна жестокая встряска, без неё никак не обойтись.
— Молчать! — во всю силу лёгких гаркнул я и встряхнул первого попавшего под руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76