Задача колоний вовсе не в сиюминутном успокоении форума, заводилы которого требуют немедленного вознаграждения за понесённые труды и пролитую кровь, и даже не в том, чтобы окончательно обессилить недавнего противника, вынужденного заключить неравноправный договор с не знающим жалости Римом. Divide et impera (разделяй и властвуй) – это выражение Никколо Макиавелли (впрочем, в несколько другой формулировке приписываемое французскому королю Людовику XI), с абсолютной точностью характеризует то, что с самого начала делает в этой области не по годам мудрый город (поэтому вовсе не случайно, изречение часто приписывается именно ему). Без всякого преувеличения в конфигурации принимаемых им под свою власть площадей – образец какой-то высшей геометрии военной политики; решительно ничто не делается здесь случайно, безупречный расчёт определяет все. Его колонии, врезаясь в территории, которые остаются в юрисдикции городов, подчинившихся Риму, в клочья рвут их коммуникации, взрывают монолитную целостность былых владений, резко ослабляют их стратегические позиции.
Конечно, не всегда – и в особенности в первое время, когда Рим ещё не стал безоговорочным претендентом на монопольное господство в Италии, – колонии сохраняли безупречную верность своей метрополии (любая диаспора со временем обретает какие-то свои интересы); и отмечены случаи, когда колонии выступали против неё. Но всё же ещё в меньшей степени на них, как на своих союзников, могли положиться недавно побеждённые противники, поэтому в общем раскладе сил они – пусть и не самый крупный, но всё же весьма значительный козырь в единой стратегической колоде Рима.
Колонии это не просто болезненные занозы, пронзающие живую плоть формирований, когда-то бывших суверенными государствами: они резко сокращают экономический потенциал, мобилизационные возможности пусть и разбитого, но не теряющего надежду на освобождение полиса; благодаря им былые противники лишаются прежней свободы манёвра своими же собственными ресурсами; даже государственная пропаганда вынуждена прибегать к мимикрии, ажиотация всех недовольных Римом обязана снижать градус своего накала вблизи них. Это и обсервационные пункты, и операционные базы, способные обеспечить поддержку сочувствующим Риму партиям (такие всегда существуют), и даже готовые взорваться неожиданным наступлением плацдармы.
В эпоху же потрясений они оказываются в состоянии удержать от нарушения верности Риму его колеблющихся союзников. Кстати, ко времени Пунических войн именно колонии будут давать почти треть (85 тысяч человек) всех тех войск, которые был способен поставить в строй сам Рим. Вообще, во время войны с Ганнибалом большинство колоний поддержали Рим, выполняя свои обязательства (прежде всего отправка своих мужчин в римское войско) и предоставляя свою территорию для сосредоточения и зимовки римлян. Колониями, выполнившими все обязанности по отношению к метрополии, согласно Ливию, являлись Сигния, Норба, Сатикула, Фрегеллы, Луцерия, Венузия, Брундизий, Адрия, Фирм, Аримин, Понтии, Пестум, Коза, Беневент, Эзерния, Сполетий, Кремона и Плацентия. Кроме того, некоторые поселения оказывали более широкую помощь Риму, чем это предусматривалось условиями их формирования, то есть не ограничивались направлением своих мужчин в римские легионы. Так, в Кремоне и Плацентии в 218 г. до н. э. зимовали солдаты Сципиона, а на следующий год в Калах сосредотачивалось рассеянное римское войско.
Справедливости ради, следует заметить, что случались и измены своему долгу. В 209 г. до н. э. 12 колоний (Ардея, Непет, Сутрий, Альба, Карсиолы, Сора, Свесса, Цирцеи, Сетия, Калы, Нарния, Интерамна) отказались поставить Риму солдат и деньги, тем самым нарушив свои обязательства и вызвав среди римских сенаторов большое беспокойство. Конечно же, эта измена не осталась без наказания, которое было наложено тотчас же после того, как Рим восстановил свою власть. В результате появилась группа наиболее бесправных колоний латинского права.
В учебниках истории, где речь идёт о второй пунической войне, принято говорить о том, что союз италийских городов с Римом в целом «выдержал испытание». Ганнибал и в самом деле многое ставил на отпадение союзников от Рима, именно ради этого, сразу после Канн, он через Апулию и Самний ринулся в Кампанию, а Магона послал в Луганию и Бруттий, то есть на «подошву» и самый «носок» «сапога». На его сторону перешли многие города, открыла свои ворота даже богатейшая Капуя, в сущности, второй, после самого Рима, город Италии. Словом, не только военные, но и политические успехи Карфагена были огромны, но они ограничивались, главным образом, югом, центральная же Италия, оплот римского могущества, сохранила верность, и это обстоятельство сыграло решающую роль. Но, помня это, всё же не будем забывать и о том, что сохранению верности союзническим обязательствам в значительной мере помогли гарнизоны римских колоний. Словом, возможностей, которые они открывают, не перечесть, и все в пользу Рима.
В известной мере Рим повторяет здесь (но уже в значительно больших масштабах) опыт греческих гегемонов и в первую очередь Афин, основывавших колонии – так называемые клерухии – на завоёванной, а иногда и «добровольно» уступленной союзниками земле. Этим преследовалась двойная цель: ужесточить военно-политический контроль над своими «союзниками», ослабив их и тем самым лишив возможности неподчинения, и, конечно же, дать выход избытку нуждающегося населения, создав ему вне Аттики материально обеспеченное существование. При этом размеры участков рассчитывались таким образом, чтобы доход с них был равен минимальному цензу, определённому для зевгитов. Афинские колонисты сохраняли права афинских граждан, несли их военные и финансовые обязанности, продолжали числиться в своих прежних филах и дёмах и официально принимали участие в праздниках Дионисий и Панафиней. Увы, именно эти колонии, формируемые на землях «союзников», во многом служили распаду афинского союза и тем самым падению роли Афин. Но дело, отчасти объясняется тем, что за членами союза формально признавались равные с Афинами права, поэтому посягательство на земли было нарушением условий. При основании второго союза, афиняне обязались не основывать в землях союзников новых клерухий, но своего слова не сдержали.
Рим же с самого начала открыто не признает никакого равенства с собой. Тит Ливий на закате Республики будет говорить о её истории как об истории «подвигов народа, главенствующего на всей земле». Конечно же, на старте завоеваний у Рима ещё нет ощущения народа, главенствующего во всём мире, но право доминировать над всем непосредственным окружением осознается ими уже в полной мере. К тому же, в отличие от Афин, стеснённых нравственными ограничениями перед императивами общегреческой солидарности, Рим не знает никаких этических обязательств перед окружающими его племенами. Поэтому заключаемые им «союзы» с самого начала исключают любое равенство.
Значение укреплённых крепостей переоценить невозможно. История войн убедительно свидетельствует, более того, – неопровержимо доказывает, что в пределах известного радиуса, исходящего из центра цитадели, никакие боевые акции вообще немыслимы, если не блокирован гарнизон, возглавляемый энергичным и агрессивным командиром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128