Но, может быть, самое главное заключается в том, что без обязательного юридического сопровождения теперь уже были немыслимы никакие его хозяйственные связи, никакая деловая активность. Отныне только норма права могла определить разумные контуры любой бизнес-цели, только норма права могла закрепить результат её достижения. Но сложное переплетение реальных экономических отношений – это уже не регулируемая одними и теми же правилами игра изначально равных деловых партнёров, где все решают труд и талант человека. В сфере действия римского закона все преимущества принадлежат даже не тем, кто обладает сравнительно большими финансовыми (впрочем, и не только) средствами. Они, как правило, на стороне тех, кто обладает более высоким правовым статусом.
Поэтому право римского гражданина – это не просто почётное звание, которое лишь обязывает к чему-то неопределённому, но практически ничего не предоставляет его носителю взамен. Оно имеет вполне выраженный материальный эквивалент, и уже только поэтому ради обладания им многие готовы пойти на великие жертвы. Мы помним изумление тысяченачальника, решавшего судьбу Павла: «Я за большие деньги приобрёл это гражданство». Заметим: это очень красноречивое и важное свидетельство, ведь им утверждается вовсе не то, что патент римского гражданина стоит каких-то (пусть даже очень больших) денег, а тот факт, что обладание его правами способно приносить ещё больший доход, – ведь в противном случае никому не придёт в голову платить за него большие деньги.
Но именно потому, что теперь гражданство может быть представлено «всеобщим товарным эквивалентом», или, говоря простым языком, – звонкой монетой, распространение полной правоспособности римского гражданина на всех становится крайне нежелательным. Как представляется, в силу именно этой «конвертируемости» в твёрдую валюту разности правосостояний строгое противопоставление всех «чужих» «своим» по-прежнему продолжает сохраняться и в Риме. Больше того, культивироваться и охраняться всей силой его закона, самовольное же объявление себя римским гражданином начинает караться смертью.
В этой связи уместно вспомнить о таком основополагающем институте римского государства, как преторское право, которое в III в. до н. э. становится важнейшим источником римского права, оттесняющим на задний план все другие.
Претор (от praeitor – идущий впереди, предводительствующий) – это поначалу название высших магистратур (консула и диктатора). В 367 г. до н. э. с усложнением судопроизводства учреждается должность младшего коллеги консула, которому поручается ведение судебных процессов по гражданским делам на основании издаваемого им самим преторского эдикта. Претор имел право на курульное кресло, расшитую золотом и пурпуром тогу и 6 ликторов. (Для уяснения места в общей иерархии высших государственных должностей напомним, что консул имел право на 12 ликторов, диктатор – на 24.) В отсутствии же консулов претор получал высшую государственную власть. С 242 г. до н. э. начинают избираться два претора: городской (Praetor urbanus), в ведение которого поступают судебные процессы между римскими гражданами, и претор, ведавший судом для чужестранцев, перегринов (Praetor peregrinus).
Термин «эдикт» происходит от слова dico (говорю). Вступая в должность (1-го января, одновременно с консулами), претор объявлял свой эдикт, который записывался и выставлялся на видном месте для всеобщего сведения; здесь излагались те принципы, которых намерен был держаться претор при судебных решениях, и в соответствии с этим эдикт первоначально обозначал устное объявление магистрата по тому или иному вопросу. Однако с течением времени он получил специальное значение программного объявления, какое по установившейся практике делали (теперь уже в письменной форме) республиканские магистры при вступлении в должность.
В этих эдиктах объявлялось, какие правила будут лежать в основе деятельности магистратов, в каких случаях будет даваться ход судебным искам, в каких нет и так далее. Эдикт, содержавший подобного рода годовую программу деятельности магистрата, называли постоянным в отличие от разовых объявлений по отдельным случайным поводам. Формально эдикт был обязателен только для того претора, которым он был издан, и, следовательно, только на тот год, в течение которого магистрат находился у власти (отсюда принадлежащее Цицерону название эдикта lex annua, закон на год). Однако фактически те пункты, которые оказывались наиболее удачным выражением интересов Рима, воспроизводились в эдикте вновь избранного магистрата и тем самым со временем закреплялись в единой правовой системе государства.
С завоеванием господства в Италии и в особенности после победы над Карфагеном в первой войне с ним огромное значение для Рима приобретает установление правовых норм, призванных регулировать отношения (в первую очередь товарно-денежные и отношения собственности) с италийскими и внеиталийскими общинами. Именно поэтому-то и появляется претор, в ответственности которого оказывается суд между Римом и всем его окружением. Этот претор был несколько ниже рангом городского, но для самого Рима его функция имела куда более важные и далеко идущие следствия, ибо именно в этом суде закреплялось реальное соотношение правовых возможностей римского гражданина и чужеземца. Дело в том, что в спорах, которые разбирал Praetor peregrinus, законы ХП таблиц были неприменимы, и претор решая дело руководствовался собственным чувством справедливости. Эта практика оказала очень большое влияние и на судьбы позднейшего (классического) римского права, и на положение римского гражданина.
Разумеется, это вовсе не значит, что сфера юрисдикции младшего претора превращалась в подобие некой дойной коровы, молоко которой обязано было аккуратно стекать в единый подойник Рима, – исполненный самого глубокого уважения к закону римский магистрат не мог вершить произвол. Но дело в том, что не существует единой для всех абстрактной справедливости, которая была бы абсолютно безотносительной к истории и культуре разных народов. Поэтому всякий спор между иностранцами – это столкновение не только юридических аргументов, но и всегда столкновение национальных культур, традиций, вероучений. Однако можно легко догадаться, как истинный патриот своего отечества, человек искренне верящий, впрочем, даже не так – свято верующий в то, что именно ценности Рима составляют собой лучшее, что от самого сотворения мира было создано в нём, будет разрешать конфликт национальных философий правды.
Впрочем, и формирование такой философии происходило не без влияния претора. Конечно, никакой претор не мог изменить римский закон, так, ни один претор не мог превратить несобственника в собственника. Но вместе с тем, руководя гражданским процессом, он получал возможность отказывать в иске даже там, где по букве закона обязана была предоставляться правовая защита интересов истца, и, наоборот, давать судебный ход делу в случаях, не предусмотренных цивильным правом. Потому в его власти было защитить интересы первого и отказать во всякой защите второму. Иначе говоря, претор мог придать норме цивильного права практическое значение или, наоборот, лишить силы то или иное его положение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128