Хотя видел только копию. Или - "Дискобола".
Тоже копия. И там не колено главное... Все равно - классическое.
Таким коленом наместники местных царьков давят. На мокром полу
мраморной купальни. На своей загородной вилле. Вечер лилового
цвета... Светильники в нишах трепещут, масло плавится. Пальмы кронами
перешептываются, как ожившие иероглифы. И царек, сучара, на мокром
полу извивается, воздух ртом ловит. Не-е, хорошее колено. Римское.
Что бы там Туллий ни наговаривал на пленку... Пусть сочится... пусть.
И даже еще расковыряю. (Берет меч и, морщась, надрезает кожу; после
этого выдавливает пальцами из надреза кровь. За этим занятием -
надрезыванием и выдавливанием - и застает его выходящий из душа
Туллий. Некоторое время он наблюдает за Публием, потом делает шаг к
нему.)
Т у л л и Й. Ты что?! Совсем охренел!? Прекрати сию же минуту!
Варвар, мать твою! Дикарь! Где вата?
П у б л и й (поднимая глаза, в которых слезы). С легким паром,
Туллий.
Т у л л и й. Идиот недоделанный! (Кидается к аптечке, достает йод
и вату и бросается назад.) Вспомнил свои азиатские штучки. Сколько
волка ни корми... (Наклоняется к Публию), чтоб перевязать колено.)
Люди на Канопус высаживаются, а тут...
П у б л и й (отмахивается). Оставь меня в покое! Не трогай.
Т у л л и Й. Ну да. Сейчас мы впадем в транс. Начнем раска-
чиваться. Знак себе на лбу нарисуем. И споем что-нибудь лишенное
текста. Так, да? (Снова наклоняется к Публию).) Дай ногу, не дури!
П у б л и й. Отойди, говорю. (Делает угрожающий жест мечом.)
Оставь меня в покое. Не трогай. Пусть сочится...
Т у л л и й. Да прекрати ты этот...
П у б л и й. Пускай сочится. Она, может, единственное дока-
зательство, у меня оставшееся, что я действительно жив. А ты ее
остановить хочешь. На кого ты работаешь?
Т у л л и й. Ты... по-моему... сошел с ума.
П у б л и й. Телекамеры эти вокруг. Всех подозревать начинаешь.
Почем я знаю, что ты не робот. С камерой встроенной. Вживленной
органически. Может, даже помимо твоей воли. Еще при Тиберии
эксперименты начали. Я читал. На зайчиках. Тем более - вернулся.
Тогда и вживили... Пускай сочится. По крайней мере, хоть буду знать,
что сам - не робот. А то сомневаться начал... может, все - все - тебя
включая - на пленку записано. И мне показывают. Стереоскопически.
Включая запахи. Как сад и лебеди. Или берег моря. Потому и декорация
одна и та же: бюджет ограниченный. Или - классицизм. Три единства
блюдут. И почему бы и нет? Если между классицизмом и натурализмом
выбирать, я бы и сам классицизм выбрал. И почему отказывать
компьютеру в снобизме? Снобизм тоже форма отчаянья, в конце концов,
классицизм в него запрограммирован. Не с потолка взялся. И говоря о
потолке, Туллий, смотрю я на него и не знаю: я ли на него смотрю -
или он на меня смотрит...
Т у л л и й. Чего ты городишь?
П у б л и й. Весь вопрос в том, на кого ты работаешь. Что я на
него смотрю, это и ежу ясно. Что он на меня... но если да, если он
осуществляет за мной наблюдение - то он мне больше внимания уделяет,
чем я ему. И кто тогда здесь одушевленный объект? Конечно, если ты не
робот, то тогда внимание его распыляется... Нет, пусть сочится... Он
этого еще не видел. Что-то новенькое...
Т у л л и Й. Перевяжи, говорю. Смотреть противно.
П у б л и й. Значит - не робот... Хотя, с другой стороны, я бы
тоже трещины в потолке забздел..! Трещина-то не записана. Только
возможность катастрофы отличает реальность от фикции.
Т у л л и Й. Мелодрама. У всех варваров врожденное чувство
мелодрамы.
П у б л и й (кричит). Должен же я знать место, в котором умру!!!
Т у л л и Й. А-а-а... вон оно что. (Кидает Публию) бинты и вату.)
На, перевяжи. (Отходит к окну: начинает, глядя в окно, говорить, но
потом спохватывается и поворачивается сначала лицом, потом - спиной к
публике. Когда он стоит спиной, он как бы подпирает воображаемую
стену, которой служит рампа.) Люди, Публий... люди делятся на тех,
для которых важно - где, и на тех, для которых важно - когда... Есть
еще, конечно, третья группа. Для которых важно - как. Но это - как
правило - молоденькие, и они не в счет.
П у б л и й. Да кто ты такой!? Откуда ты знаешь, на кого люди
делятся?
Т у л л и й. Только на эти две категории. Сам... э-э-э... процесс
обусловливает их количество. Так сказать, ограничивает выбор. И их
только две.
П у б л и й. Ну да; и я, ясное дело, выбрал неправильно.
Облажался. И то: хрен ли мудрить: раз пожизненно - то где еще? Как не
в этих четырех... тьфу... в этом... как его?..
Т у л л и Й. Пи-Эр-квадрате?
П у б л и й. Во-во. В Пи-Эр-квадрате. В своей кровати. При
всеобщем обозрении. На миру и смерть красна... Это самая большая
порнография и есть - это показывать. Это - и еще роды. Потому что это
всегда не ты. Даже когда свои собственные роды потом смотришь. В
записи. Все равно - не ты.
Т у л л и Й (достает с полки "Свод Законов"). Буква "П"... так
..."Порнография". Всякий неодушевленный предмет, вызывающий
эрекцию..." Вот что говорит по этому поводу Тиберий.
П у б л и й. Да что ты мне этого кретина все время в нос тычешь!?
Тиберий то, Тиберий се. Прямо как христиане со своим как его...
неважно, только тридцать три года ему и было... Что он знал?.. А если
тебе под сорок - тогда как? или под пятьдесят?.. На этом и
погорели... Тиберий... Неодушевленный предмет... Эрекция... Самая
большая эрекция - это когда не ты умираешь...
Т у л л и й. Н-да, будь я последним человеком на земле...
П у б л и й. ...у тебя бы стоял, как эта Башня... С другой
стороны, зачем отказывать ближнему в удовольствии. Пускай записывают.
Или транслируют. Может, последнюю фразу удачно скажу... В конце
концов, Туллий, я против всего этого (делает широкий жест рукой)
Пи-Эр-квадрата не возражаю. Клаустрофобия, конечно, разыгрывается,
как подумаешь, что именно здесь... И сбежать хочется не столько
отсюда как места жизни, как отсюда как места смерти... То есть, я,
Туллий, не против смерти - не пойми ме5ня превратно. И я не _против_
Башни и не _за_ свободу... Свобода, может, и не лучше Башни, кто
знает... я не помню... Но свобода есть вариация на тему смерти. На
тему места, где это случится. Иными словами, на тему гроба... А то
здесь гроб уже - вот он. Неизвестно только - когда. Где - это ясно.
Ясность меня, Туллий, как раз и пугает. Других - неизвестность. А
меня - ясность.
Т у л л и й. Да что плохого в этом помещении... Ну, перебрали,
наверно, малость со скрытыми камерами. Так это только со свободой
сходство усиливает... К тому же, кто знает, может, ты и прав, может,
и вправду нам все это просто показывают. И скорей всего - в записи.
Вполне возможно, что все это суть условность. Будь это реальностью,
не вызывало б столько эмоций.
П у б л и й. Тут я и умру - реальность это или условность...
Т у л л и й. Это и есть недостаток пространства, Публий, это и
есть... Главный, я бы сказал... Что в нем существует место, в котором
нас не станет... Потому, видать, ему столько внимания и уделяют.
П у б л и й. Ну, у Времени тоже такие места есть. Сколько
влезет...
Т у л л и Й (назидательно). У Времени, Публий, есть все, кроме
места.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Тоже копия. И там не колено главное... Все равно - классическое.
Таким коленом наместники местных царьков давят. На мокром полу
мраморной купальни. На своей загородной вилле. Вечер лилового
цвета... Светильники в нишах трепещут, масло плавится. Пальмы кронами
перешептываются, как ожившие иероглифы. И царек, сучара, на мокром
полу извивается, воздух ртом ловит. Не-е, хорошее колено. Римское.
Что бы там Туллий ни наговаривал на пленку... Пусть сочится... пусть.
И даже еще расковыряю. (Берет меч и, морщась, надрезает кожу; после
этого выдавливает пальцами из надреза кровь. За этим занятием -
надрезыванием и выдавливанием - и застает его выходящий из душа
Туллий. Некоторое время он наблюдает за Публием, потом делает шаг к
нему.)
Т у л л и Й. Ты что?! Совсем охренел!? Прекрати сию же минуту!
Варвар, мать твою! Дикарь! Где вата?
П у б л и й (поднимая глаза, в которых слезы). С легким паром,
Туллий.
Т у л л и й. Идиот недоделанный! (Кидается к аптечке, достает йод
и вату и бросается назад.) Вспомнил свои азиатские штучки. Сколько
волка ни корми... (Наклоняется к Публию), чтоб перевязать колено.)
Люди на Канопус высаживаются, а тут...
П у б л и й (отмахивается). Оставь меня в покое! Не трогай.
Т у л л и Й. Ну да. Сейчас мы впадем в транс. Начнем раска-
чиваться. Знак себе на лбу нарисуем. И споем что-нибудь лишенное
текста. Так, да? (Снова наклоняется к Публию).) Дай ногу, не дури!
П у б л и й. Отойди, говорю. (Делает угрожающий жест мечом.)
Оставь меня в покое. Не трогай. Пусть сочится...
Т у л л и й. Да прекрати ты этот...
П у б л и й. Пускай сочится. Она, может, единственное дока-
зательство, у меня оставшееся, что я действительно жив. А ты ее
остановить хочешь. На кого ты работаешь?
Т у л л и й. Ты... по-моему... сошел с ума.
П у б л и й. Телекамеры эти вокруг. Всех подозревать начинаешь.
Почем я знаю, что ты не робот. С камерой встроенной. Вживленной
органически. Может, даже помимо твоей воли. Еще при Тиберии
эксперименты начали. Я читал. На зайчиках. Тем более - вернулся.
Тогда и вживили... Пускай сочится. По крайней мере, хоть буду знать,
что сам - не робот. А то сомневаться начал... может, все - все - тебя
включая - на пленку записано. И мне показывают. Стереоскопически.
Включая запахи. Как сад и лебеди. Или берег моря. Потому и декорация
одна и та же: бюджет ограниченный. Или - классицизм. Три единства
блюдут. И почему бы и нет? Если между классицизмом и натурализмом
выбирать, я бы и сам классицизм выбрал. И почему отказывать
компьютеру в снобизме? Снобизм тоже форма отчаянья, в конце концов,
классицизм в него запрограммирован. Не с потолка взялся. И говоря о
потолке, Туллий, смотрю я на него и не знаю: я ли на него смотрю -
или он на меня смотрит...
Т у л л и й. Чего ты городишь?
П у б л и й. Весь вопрос в том, на кого ты работаешь. Что я на
него смотрю, это и ежу ясно. Что он на меня... но если да, если он
осуществляет за мной наблюдение - то он мне больше внимания уделяет,
чем я ему. И кто тогда здесь одушевленный объект? Конечно, если ты не
робот, то тогда внимание его распыляется... Нет, пусть сочится... Он
этого еще не видел. Что-то новенькое...
Т у л л и Й. Перевяжи, говорю. Смотреть противно.
П у б л и й. Значит - не робот... Хотя, с другой стороны, я бы
тоже трещины в потолке забздел..! Трещина-то не записана. Только
возможность катастрофы отличает реальность от фикции.
Т у л л и Й. Мелодрама. У всех варваров врожденное чувство
мелодрамы.
П у б л и й (кричит). Должен же я знать место, в котором умру!!!
Т у л л и Й. А-а-а... вон оно что. (Кидает Публию) бинты и вату.)
На, перевяжи. (Отходит к окну: начинает, глядя в окно, говорить, но
потом спохватывается и поворачивается сначала лицом, потом - спиной к
публике. Когда он стоит спиной, он как бы подпирает воображаемую
стену, которой служит рампа.) Люди, Публий... люди делятся на тех,
для которых важно - где, и на тех, для которых важно - когда... Есть
еще, конечно, третья группа. Для которых важно - как. Но это - как
правило - молоденькие, и они не в счет.
П у б л и й. Да кто ты такой!? Откуда ты знаешь, на кого люди
делятся?
Т у л л и й. Только на эти две категории. Сам... э-э-э... процесс
обусловливает их количество. Так сказать, ограничивает выбор. И их
только две.
П у б л и й. Ну да; и я, ясное дело, выбрал неправильно.
Облажался. И то: хрен ли мудрить: раз пожизненно - то где еще? Как не
в этих четырех... тьфу... в этом... как его?..
Т у л л и Й. Пи-Эр-квадрате?
П у б л и й. Во-во. В Пи-Эр-квадрате. В своей кровати. При
всеобщем обозрении. На миру и смерть красна... Это самая большая
порнография и есть - это показывать. Это - и еще роды. Потому что это
всегда не ты. Даже когда свои собственные роды потом смотришь. В
записи. Все равно - не ты.
Т у л л и Й (достает с полки "Свод Законов"). Буква "П"... так
..."Порнография". Всякий неодушевленный предмет, вызывающий
эрекцию..." Вот что говорит по этому поводу Тиберий.
П у б л и й. Да что ты мне этого кретина все время в нос тычешь!?
Тиберий то, Тиберий се. Прямо как христиане со своим как его...
неважно, только тридцать три года ему и было... Что он знал?.. А если
тебе под сорок - тогда как? или под пятьдесят?.. На этом и
погорели... Тиберий... Неодушевленный предмет... Эрекция... Самая
большая эрекция - это когда не ты умираешь...
Т у л л и й. Н-да, будь я последним человеком на земле...
П у б л и й. ...у тебя бы стоял, как эта Башня... С другой
стороны, зачем отказывать ближнему в удовольствии. Пускай записывают.
Или транслируют. Может, последнюю фразу удачно скажу... В конце
концов, Туллий, я против всего этого (делает широкий жест рукой)
Пи-Эр-квадрата не возражаю. Клаустрофобия, конечно, разыгрывается,
как подумаешь, что именно здесь... И сбежать хочется не столько
отсюда как места жизни, как отсюда как места смерти... То есть, я,
Туллий, не против смерти - не пойми ме5ня превратно. И я не _против_
Башни и не _за_ свободу... Свобода, может, и не лучше Башни, кто
знает... я не помню... Но свобода есть вариация на тему смерти. На
тему места, где это случится. Иными словами, на тему гроба... А то
здесь гроб уже - вот он. Неизвестно только - когда. Где - это ясно.
Ясность меня, Туллий, как раз и пугает. Других - неизвестность. А
меня - ясность.
Т у л л и й. Да что плохого в этом помещении... Ну, перебрали,
наверно, малость со скрытыми камерами. Так это только со свободой
сходство усиливает... К тому же, кто знает, может, ты и прав, может,
и вправду нам все это просто показывают. И скорей всего - в записи.
Вполне возможно, что все это суть условность. Будь это реальностью,
не вызывало б столько эмоций.
П у б л и й. Тут я и умру - реальность это или условность...
Т у л л и й. Это и есть недостаток пространства, Публий, это и
есть... Главный, я бы сказал... Что в нем существует место, в котором
нас не станет... Потому, видать, ему столько внимания и уделяют.
П у б л и й. Ну, у Времени тоже такие места есть. Сколько
влезет...
Т у л л и Й (назидательно). У Времени, Публий, есть все, кроме
места.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18