То есть невозможно..
Т у л л и Й. То есть херню пороть невозможно?
П у б л и й. Да нет. Вообще разговаривать.
Т у л л и Й. Самого себя стыдно становится. Ты это имеешь в виду?
П у б л и й. Примерно. Голоса, тела и т.д. Как после этих строчек
про двойника... Ну-ка, повтори.
И лебедь, как прежде, плывет сквозь века,
любуясь красой своего двойника.
П у б л и й. Дальше ехать некуда...
Пауза. Прогуливаются.
Жить незачем. Жить, возможно, и не надо было. Детей делают по
неведению. Не зная, что _это_ - уже есть. Или по недоразумению...
Т у л л и Й. Либо надеясь, что они тоже стихи писать станут. И
многие пробуют. Но вскоре на прозу переходят. Речь в Сенате толкают.
И т.д.
П у б л и й. Я тоже баловался. Когда мы когортой в Ливии
стояли...
Т у л л и Й. Опять похабель какая-нибудь...
П у б л и й. Да нет, молодой еще был... Я тоже одно написал.
Ничего не помню; только две строчки, тоже про птицу:
Но порой меня от сплина
Не спасал и хвост павлина!
Т у л л и Й. Ха! Недурно. Совсем недурно, Публий. Не лишено
изящества... Больше не пробовал?
П у б л и й. Не, завязал.
Т у л л и й. Жалко... И не потому, что сидел бы ты сейчас не тут,
скажем, а на своей вилле на Яникулуме. Тут бы, положим, был твой
бюст. Жалко потому, что сказанное поэтом неповторимо, а тобой -
повторимо. То есть если ты не поэт, то твоя жизнь - клише. Ибо все -
клише: рождение, любовь, старость, смерть, Сенат, война в Персии,
Сириус и Канопус, даже цезарь. А про лебедя и двойника - нет. Чем был
Рим хорош, так это тем, что в нем столько поэтов было. Цезарей,
конечно, тоже. Но история - это не они, а то, что поэтами сказано.
П у б л и й. Да? А Тиберий с Траяном, а Адриан? А новые
территории в Африке?
Т у л л и й. Зарезать, Публий, и легионер сумеет. И умереть за
отечество тоже. И территорию расширить, и пострадать... Но все это
клише. Это, Публий, уже было. Хуже того, это будет. По новой, то
есть. В этом смысле, у истории вариантов мало. Потому что человек
ограничен. Из него, как молока из коровы, много не выжмешь. Крови,
например, только пять литров. Он, Публий, предсказуем. Как сказка про
белого бычка. Как у попа была собака. Да капо аль финем. А поэт там
начинает, где предшественник кончил. Это как лестница; только
начинаешь не с первой ступеньки, а с последней. И следующую сам себе
сколачиваешь... Например, в Скифии этой ихней кто бы теперь за перо
ни взялся, с лебедя этого начинать и должен. Из этого лебедя, так
сказать, перо себе выдернуть...
П у б л и й (приглядываясь к пейзажу). Интересно, фильм это или
прямая трансляция?
Т у л л и Й (взрываясь). Да какая разница! Природа и есть
природа. Деревья эти зеленые. Вот уж, говоря о клише... Ствол от
ствола еще отличить можно, но лист от листа! Отсюда, я думаю, идея
большинства и пошла... Природа сама и есть трансляция... Из зала
Сената... Сплошная овация...
П у б л и й. Да успокойся ты, Туллий. Разнервничался. Вообще ты
последнее время... С пол-оборота заводишься. Ну хочешь, выключим. В
нашей же власти.
Т у л л и Й. Выключи, действительно... ужасная все-таки га-
дость... Тавтология. Хуже всего, что - естественная. Мать, так
сказать, природа...
П у б л и й. Выключаааююю... (Нажимает кнопку; пол останав-
ливается, аллеи исчезают, зажигается свет.) В следующий раз лучше
заранее откажемся. (Миролюбиво.) В следующий раз...
Т у л л и Й. Варвар! В следующий раз!.. Откуда ты знаешь, каким
он будет, раз этот следующий! Привык к тому, что завтра наступает.
Развратился.
П у б л и й. Ты на что намекаешь? А? Может, зарезать меня
собираешься? Повода ищешь? На, режь! Тем более что на пленку
записывают. Или прямо транслируют. Режь! Все лучше, чем в цилиндре
этом вонючем...
Т у л л и Й. Никто тебя резать не собирается... Пол потом мыть...
Как, между прочим, и наоборот... просто распсиховался я что-то. Ты
тоже. Может, они какой дури в паштет намешали.
П у б л и й. Юлишь... хотя паштет и впрямь был не очень.
Т у л л и Й. С другой стороны, мы такого еще не пробовали. Из
страусовой печенки с изюмом.
П у б л и й. Вообще рыбу в последнее время мало давать стали.
Т у л л и Й. Может, она вся в Лептис Магну ушла, у бандерши твоей
эволюции учиться.
П у б л и й. Или - блокада морская. Сам говоришь, стычки в
Персии.
Т у л л и й. Лето к тому же: портится быстро.
П у б л и й. Н-да. Рыбки бы сейчас. Свеженькой... (Глядя в окно.)
Глаза бы мои этих звезд не видели. Уж лучше бы в шахтах сидеть, как
при республике. Уголь и уголь. По крайней мере, рубая его, хоть
иллюзия была, что к свету пробиваешься... Это, конечно, шикарная
идея - энергию из воздуха добывать, легкие эти механические, что
Тиберий ввел, и печень. И даже приятно, что кровь ихняя так
называемая - коричневого цвета. Не только экономическая, но и
эстетическая независимость от чучмеков этих с нефтью ихней. И вообще
в пандан Риму с его терракотой... А только в шахте, думаю, было
все-таки лучше. В смысле - не было надежд этих, бессознательно с
прозрачностью связанных. Синь эта, даль... холмы... Умбрия. Альпы.
Особенно в хорошую погоду. Тем более весной. Ультрамарин
и прочее. Hа кареглазых такие вещи особенно сильно действуют...
Мечтательность развивается. Не то что в шахте. На это, видать,
Тиберий и рассчитывал. Вместо того, чтоб на стенку лезть, воображение
разыгрывается. За счет, ясное дело, ярости... Звезды эти к тому же.
Вега и Кассиопея. Орион и Медведицы. Сконцентрироваться невозможно.
Тот же Сириус... Того гляди, про лебедя и двойника сочинять
примешься... Удивительно, Туллий, что ты не пробовал. При таком-то
виде.
Т у л л и Й. Я пробовал. Не далее как вчера.
П у б л и й. Ну?
Т у л л и й.
Вид, открывающийся из окна,
Девять восемьдесят одна.
П у б л и й. Девять восемьдесят чего? Девять восемьдесят одна?..
Это чего такое?
Т у л л и Й. Ускорение свободного падения.
П у б л и й. Макабр. Помноженное на 500 метров, если не больше.
Макабр... Значит, ты тоже об этом думаешь?
Т у л л и и. О чем? Публий. Ну... об этом (указывает глазами на
потолок) ...сам понимаешь.
Т у л л и Й (смотрит на потолок). Над нами только этот... как
его?.. ресторан. И антенна телевизионная.
П у б л и й. Да я не про то!.. (Обрывает себя на полуслове.
Следует отчаянная пантомима. Возводя глаза горе, Публий одновременно
тычет пальцем вниз. Затем, убедившись, что смысл его жестикуляции не
доходит до Туллия, меняет тактику и, тыча пальцем в потолок, косит
глазами в пол. После чего следует комбинация того и другого, в итоге
которой он окончательно запутывается и, поняв это, кричит - смесь
шепота и крика.) О побеге! Или... или - о (с расширенными глазами) о
самоубийстве!
Т у л л и й. Очень благородная римская традиция. Сенека и
Лукреций. Марк Антоний... Это с какой же стати я о самоубийстве
думать должен?
П у б л и й. Ну как же1 Это ж - это же - выход!
Т у л л и Й. Самоубийство, Публий, не выход, а слово "выход", на
стенке написанное. Как сказано у поэта, Только и всего.
П у б л и й. У какого?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Т у л л и Й. То есть херню пороть невозможно?
П у б л и й. Да нет. Вообще разговаривать.
Т у л л и Й. Самого себя стыдно становится. Ты это имеешь в виду?
П у б л и й. Примерно. Голоса, тела и т.д. Как после этих строчек
про двойника... Ну-ка, повтори.
И лебедь, как прежде, плывет сквозь века,
любуясь красой своего двойника.
П у б л и й. Дальше ехать некуда...
Пауза. Прогуливаются.
Жить незачем. Жить, возможно, и не надо было. Детей делают по
неведению. Не зная, что _это_ - уже есть. Или по недоразумению...
Т у л л и Й. Либо надеясь, что они тоже стихи писать станут. И
многие пробуют. Но вскоре на прозу переходят. Речь в Сенате толкают.
И т.д.
П у б л и й. Я тоже баловался. Когда мы когортой в Ливии
стояли...
Т у л л и Й. Опять похабель какая-нибудь...
П у б л и й. Да нет, молодой еще был... Я тоже одно написал.
Ничего не помню; только две строчки, тоже про птицу:
Но порой меня от сплина
Не спасал и хвост павлина!
Т у л л и Й. Ха! Недурно. Совсем недурно, Публий. Не лишено
изящества... Больше не пробовал?
П у б л и й. Не, завязал.
Т у л л и й. Жалко... И не потому, что сидел бы ты сейчас не тут,
скажем, а на своей вилле на Яникулуме. Тут бы, положим, был твой
бюст. Жалко потому, что сказанное поэтом неповторимо, а тобой -
повторимо. То есть если ты не поэт, то твоя жизнь - клише. Ибо все -
клише: рождение, любовь, старость, смерть, Сенат, война в Персии,
Сириус и Канопус, даже цезарь. А про лебедя и двойника - нет. Чем был
Рим хорош, так это тем, что в нем столько поэтов было. Цезарей,
конечно, тоже. Но история - это не они, а то, что поэтами сказано.
П у б л и й. Да? А Тиберий с Траяном, а Адриан? А новые
территории в Африке?
Т у л л и й. Зарезать, Публий, и легионер сумеет. И умереть за
отечество тоже. И территорию расширить, и пострадать... Но все это
клише. Это, Публий, уже было. Хуже того, это будет. По новой, то
есть. В этом смысле, у истории вариантов мало. Потому что человек
ограничен. Из него, как молока из коровы, много не выжмешь. Крови,
например, только пять литров. Он, Публий, предсказуем. Как сказка про
белого бычка. Как у попа была собака. Да капо аль финем. А поэт там
начинает, где предшественник кончил. Это как лестница; только
начинаешь не с первой ступеньки, а с последней. И следующую сам себе
сколачиваешь... Например, в Скифии этой ихней кто бы теперь за перо
ни взялся, с лебедя этого начинать и должен. Из этого лебедя, так
сказать, перо себе выдернуть...
П у б л и й (приглядываясь к пейзажу). Интересно, фильм это или
прямая трансляция?
Т у л л и Й (взрываясь). Да какая разница! Природа и есть
природа. Деревья эти зеленые. Вот уж, говоря о клише... Ствол от
ствола еще отличить можно, но лист от листа! Отсюда, я думаю, идея
большинства и пошла... Природа сама и есть трансляция... Из зала
Сената... Сплошная овация...
П у б л и й. Да успокойся ты, Туллий. Разнервничался. Вообще ты
последнее время... С пол-оборота заводишься. Ну хочешь, выключим. В
нашей же власти.
Т у л л и Й. Выключи, действительно... ужасная все-таки га-
дость... Тавтология. Хуже всего, что - естественная. Мать, так
сказать, природа...
П у б л и й. Выключаааююю... (Нажимает кнопку; пол останав-
ливается, аллеи исчезают, зажигается свет.) В следующий раз лучше
заранее откажемся. (Миролюбиво.) В следующий раз...
Т у л л и Й. Варвар! В следующий раз!.. Откуда ты знаешь, каким
он будет, раз этот следующий! Привык к тому, что завтра наступает.
Развратился.
П у б л и й. Ты на что намекаешь? А? Может, зарезать меня
собираешься? Повода ищешь? На, режь! Тем более что на пленку
записывают. Или прямо транслируют. Режь! Все лучше, чем в цилиндре
этом вонючем...
Т у л л и Й. Никто тебя резать не собирается... Пол потом мыть...
Как, между прочим, и наоборот... просто распсиховался я что-то. Ты
тоже. Может, они какой дури в паштет намешали.
П у б л и й. Юлишь... хотя паштет и впрямь был не очень.
Т у л л и Й. С другой стороны, мы такого еще не пробовали. Из
страусовой печенки с изюмом.
П у б л и й. Вообще рыбу в последнее время мало давать стали.
Т у л л и Й. Может, она вся в Лептис Магну ушла, у бандерши твоей
эволюции учиться.
П у б л и й. Или - блокада морская. Сам говоришь, стычки в
Персии.
Т у л л и й. Лето к тому же: портится быстро.
П у б л и й. Н-да. Рыбки бы сейчас. Свеженькой... (Глядя в окно.)
Глаза бы мои этих звезд не видели. Уж лучше бы в шахтах сидеть, как
при республике. Уголь и уголь. По крайней мере, рубая его, хоть
иллюзия была, что к свету пробиваешься... Это, конечно, шикарная
идея - энергию из воздуха добывать, легкие эти механические, что
Тиберий ввел, и печень. И даже приятно, что кровь ихняя так
называемая - коричневого цвета. Не только экономическая, но и
эстетическая независимость от чучмеков этих с нефтью ихней. И вообще
в пандан Риму с его терракотой... А только в шахте, думаю, было
все-таки лучше. В смысле - не было надежд этих, бессознательно с
прозрачностью связанных. Синь эта, даль... холмы... Умбрия. Альпы.
Особенно в хорошую погоду. Тем более весной. Ультрамарин
и прочее. Hа кареглазых такие вещи особенно сильно действуют...
Мечтательность развивается. Не то что в шахте. На это, видать,
Тиберий и рассчитывал. Вместо того, чтоб на стенку лезть, воображение
разыгрывается. За счет, ясное дело, ярости... Звезды эти к тому же.
Вега и Кассиопея. Орион и Медведицы. Сконцентрироваться невозможно.
Тот же Сириус... Того гляди, про лебедя и двойника сочинять
примешься... Удивительно, Туллий, что ты не пробовал. При таком-то
виде.
Т у л л и Й. Я пробовал. Не далее как вчера.
П у б л и й. Ну?
Т у л л и й.
Вид, открывающийся из окна,
Девять восемьдесят одна.
П у б л и й. Девять восемьдесят чего? Девять восемьдесят одна?..
Это чего такое?
Т у л л и Й. Ускорение свободного падения.
П у б л и й. Макабр. Помноженное на 500 метров, если не больше.
Макабр... Значит, ты тоже об этом думаешь?
Т у л л и и. О чем? Публий. Ну... об этом (указывает глазами на
потолок) ...сам понимаешь.
Т у л л и Й (смотрит на потолок). Над нами только этот... как
его?.. ресторан. И антенна телевизионная.
П у б л и й. Да я не про то!.. (Обрывает себя на полуслове.
Следует отчаянная пантомима. Возводя глаза горе, Публий одновременно
тычет пальцем вниз. Затем, убедившись, что смысл его жестикуляции не
доходит до Туллия, меняет тактику и, тыча пальцем в потолок, косит
глазами в пол. После чего следует комбинация того и другого, в итоге
которой он окончательно запутывается и, поняв это, кричит - смесь
шепота и крика.) О побеге! Или... или - о (с расширенными глазами) о
самоубийстве!
Т у л л и й. Очень благородная римская традиция. Сенека и
Лукреций. Марк Антоний... Это с какой же стати я о самоубийстве
думать должен?
П у б л и й. Ну как же1 Это ж - это же - выход!
Т у л л и Й. Самоубийство, Публий, не выход, а слово "выход", на
стенке написанное. Как сказано у поэта, Только и всего.
П у б л и й. У какого?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18