Все жаждут заполучить ее в сотрудники, с телевидения звонят, из «Вога» звонят, из «Космополитена» звонят, из «Мари-Клер» звонят.
Среди журналистов не считалось грехом прихвастнуть знакомствами со знаменитостями. Но Стас не помнил случая, чтобы кто-нибудь хвалился своими гонорарами или своей востребованностью. Вулканическая подвижность времени рождает карьеры, но так же стремительно и непредсказуемо их крушит. Сегодня ты алюминиевый король, а завтра сидишь в Бутырке. Сегодня ты поливаешь по телевизору власть имущих за очень скромную, по сравнению с американскими телезвездами, зарплату в пятьдесят тысяч долларов в месяц, а завтра тебе перекрывают кислород на всех российских каналах, а в Си-Эн-Эн не берут даже стажером. Только такая самовлюбленная идиотка, как Милена, могла набивать себе цену разговорами о своей незаменимости в нынешние времена, когда никто не может быть уверенным в завтрашнем дне: ни бизнесмены, ни политики, ни тем более журналисты.
Но, как выяснилось, Милена была совершенно искренне убеждена, что в «Российском курьере» ее должны на руках носить. Приказ Бровермана оказался для нее полной неожиданностью. И она почему-то решила, что именно Стас Шинкарев должен возглавить движение в защиту ее прав, нагло попранных этим старым кобелем Броверманом, который при каждом удобном случае зажимал ее в углу, норовил ущипнуть, зазывал на дачу и вообще, но она ему все равно не дала.
То, что Броверман бабник, знали все. Но то, что он соблазнился длинной и худой, как грабли, Миленой, вызывало у Стаса очень большие сомнения. И выглядело уж вовсе неправдоподобным, что Броверман закрыл «Светскую жизнь» и сократил штатную единицу за то, что Милена ему не дала.
Герман Сажин покомкал бурую, как медвежья шерсть, бороду, с досадой выключил компьютер, тяжело поднялся из-за стола и двинулся к двери.
— Коли спрашивать станут, скажи: здесь, мол, где-то, — проинструктировал он Стаса, а Милене посоветовал: — Могла бы и дать. Делов-то.
— Мерин! — с ненавистью парировала Милена.
Сажин тяжело вздохнул:
— У мерина детей не бывает. А у меня на подходе пятый. Или шестой.
С порога он оглянулся на Милену и с сомнением покачал большой плешивой головой:
— Не знаю, не знаю. Щипать тебя — ногти сломаешь.
И тотчас же, с неожиданной для его грузного тела проворностью, выскользнул в коридор, а в закрывшуюся за ним дверь грохнулась керамическая пепельница, запущенная рукой Милены, раскололась, черепки сыпанули на паркет каменным градом.
Словно истратив на это действие всю энергию, Милена опустилась на первый попавшийся стул и долго сидела, закрыв лицо узкими, в перстнях, руками.
— Какие проблемы? — небрежно, но с глубоко запрятанной иронией проговорил Стас. — Уйдешь на телевидение. Или в «Вог».
Она не ответила.
— Или в «Космополитен», — продолжал Стас. — В «Мари-Клер» тоже очень не кисло. Фирма!
Милена повернула к нему лицо с расплывшейся от слез тушью:
— Издеваешься? Да кому я нужна!
И неожиданно разрыдалась — горько, в голос.
Стас растерялся. Вскочил с места, забегал вокруг Милены, бормотал успокаивающие слова, осторожно, издали гладил ее по облитым черной кожей плечам и черным волосам, туго стянутым узлом на затылке, готовый в любой момент отскочить, если ей вдруг вздумается рыдать у него на груди.
Волосы у Милены были жесткие, они будто пружинили под подушечками пальцев. Стас вдруг представил, что такие же упругие волосы у нее на лобке, воображение тотчас нарисовало ее длинное гибкое тело, белое, с маленькой грудью, с черными подмышками, с раскинутыми ногами. Он густо покраснел и опасливо, стыдясь себя, посмотрел на дверь. Не дай бог кто войдет и увидит его в этом двусмысленном положении. Будет так же позорно, как если бы его застали со спущенными брюками.
Словно почувствовав проскочившую между ними искру, Милена внимательно посмотрела на него.
— И ты туда же! Отвали! — хмуро сказала она, извлекла из торбы косметичку и деловито принялась наводить на лице порядок.
Он пожал плечами и отошел, обиженный тем, что она отвергла его участие, и одновременно чувствуя облегчение от того, что не оказался втянутым в чужие проблемы. А то мало у него своих проблем. Не слишком настойчиво предложил:
— Хочешь, я поговорю с Поповым?
— Да что Попов! Не его дела. Это Лозовский. Скотина, хам! — злобно ответила Милена и умолкла, поправляя помадой рисунок губ.
Стас знал, чем вызвана ее злобность. Дело было вовсе не в том, что Лозовский резко отрицательно относился к введенной Поповым рубрике «Светская жизнь» и своего отношения не скрывал. Все началось с приема, устроенного Броверманом в «Президент-отеле» по случаю пятилетнего юбилея «Российского курьера». Прием удался, весь московский политический бомонд счел необходимым отметиться. Милена, на этот раз не в черной коже, а в чем-то красном, шелковом, до пят, артистически бесформенном и довольно эффектном, была в центре внимания, так как от нее зависело, кто будет упомянут в «Светской хронике» «Курьера», а кто нет. Но так было лишь до тех пор, пока не приехал Лозовский с женой.
Не сказать, что она была красавицей, но походка, но хрупкая стать, но гордая посадка головы, отягощенной тяжелым узлом русых волос, но нитка жемчуга на точеной шее, но черное вечернее платье такой простоты и элегантности, что рядом с ней Фаина, самая модная герла редакции, выглядела шлюхой с Тверской, а толстая, вся в золоте, жена Попова базарной торговкой. Она смущалась, но и смущение ей шло, делало ее лицо юным, заставляло блестеть глаза.
И сразу возле Милены опустело, а тусовка переместилась к чете Лозовских.
Депутат от ЛДПР, каким-то образом попавший на прием, рассыпался мелким бесом. Лозовский, во фраке и с уложенными по такому случаю белобрысыми волосами похожий на скандинавского дипломата, сонно ухмылялся, а его жена слушала либерального демократа с наивным интересом и даже как бы с восхищением. А потом сказала:
— Вы — артист.
— Мадам, я депутат Госдумы! — горячо запротестовал парламентарий, пораженный тем, что кто-то может его не знать.
— Нет-нет, — возразила она. — Вы артист. Очень жалко, что вы не работаете в цирке. Вместе с вашим лидером вы были бы прекрасной коверной парой.
Лозовский заржал. Депутат обиделся и слинял, но и к Милене уже не вернулся.
После этого приема молодые журналистки и нештатницы «Курьера», с плотоядным интересом поглядывавшие на высокого, самоуверенного и, как было всем известно, очень небедного Лозовского, поняли, что тут им ловить нечего. Милена тоже поняла, но так и не смогла смириться с тем, что ей указали ее место на лестнице жизни.
— Скотина! Хам! — покончив с губами, с прежней злобой повторила она. — Он меня ненавидит!
— Только не говори: за то, что ты ему не дала, — поморщившись, попросил Стас.
Милена придирчиво осмотрела себя в зеркальце, швырнула косметичку в торбу, встала и свысока, как на убогого, посмотрела на Стаса.
— Дурак ты, Стас Шинкарев! Ты что, не понимаешь, что происходит? Ничего, скоро поймешь. Потому что следующим будешь ты!
И она удалилась с гордо поднятой головой.
Стас распинал по углам осколки пепельницы и сел за компьютер. Но работа не шла. Разговор с Миленой оставил неприятный осадок. Поразмыслив, он решил, что стоит, пожалуй, поговорить с Лозовским.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Среди журналистов не считалось грехом прихвастнуть знакомствами со знаменитостями. Но Стас не помнил случая, чтобы кто-нибудь хвалился своими гонорарами или своей востребованностью. Вулканическая подвижность времени рождает карьеры, но так же стремительно и непредсказуемо их крушит. Сегодня ты алюминиевый король, а завтра сидишь в Бутырке. Сегодня ты поливаешь по телевизору власть имущих за очень скромную, по сравнению с американскими телезвездами, зарплату в пятьдесят тысяч долларов в месяц, а завтра тебе перекрывают кислород на всех российских каналах, а в Си-Эн-Эн не берут даже стажером. Только такая самовлюбленная идиотка, как Милена, могла набивать себе цену разговорами о своей незаменимости в нынешние времена, когда никто не может быть уверенным в завтрашнем дне: ни бизнесмены, ни политики, ни тем более журналисты.
Но, как выяснилось, Милена была совершенно искренне убеждена, что в «Российском курьере» ее должны на руках носить. Приказ Бровермана оказался для нее полной неожиданностью. И она почему-то решила, что именно Стас Шинкарев должен возглавить движение в защиту ее прав, нагло попранных этим старым кобелем Броверманом, который при каждом удобном случае зажимал ее в углу, норовил ущипнуть, зазывал на дачу и вообще, но она ему все равно не дала.
То, что Броверман бабник, знали все. Но то, что он соблазнился длинной и худой, как грабли, Миленой, вызывало у Стаса очень большие сомнения. И выглядело уж вовсе неправдоподобным, что Броверман закрыл «Светскую жизнь» и сократил штатную единицу за то, что Милена ему не дала.
Герман Сажин покомкал бурую, как медвежья шерсть, бороду, с досадой выключил компьютер, тяжело поднялся из-за стола и двинулся к двери.
— Коли спрашивать станут, скажи: здесь, мол, где-то, — проинструктировал он Стаса, а Милене посоветовал: — Могла бы и дать. Делов-то.
— Мерин! — с ненавистью парировала Милена.
Сажин тяжело вздохнул:
— У мерина детей не бывает. А у меня на подходе пятый. Или шестой.
С порога он оглянулся на Милену и с сомнением покачал большой плешивой головой:
— Не знаю, не знаю. Щипать тебя — ногти сломаешь.
И тотчас же, с неожиданной для его грузного тела проворностью, выскользнул в коридор, а в закрывшуюся за ним дверь грохнулась керамическая пепельница, запущенная рукой Милены, раскололась, черепки сыпанули на паркет каменным градом.
Словно истратив на это действие всю энергию, Милена опустилась на первый попавшийся стул и долго сидела, закрыв лицо узкими, в перстнях, руками.
— Какие проблемы? — небрежно, но с глубоко запрятанной иронией проговорил Стас. — Уйдешь на телевидение. Или в «Вог».
Она не ответила.
— Или в «Космополитен», — продолжал Стас. — В «Мари-Клер» тоже очень не кисло. Фирма!
Милена повернула к нему лицо с расплывшейся от слез тушью:
— Издеваешься? Да кому я нужна!
И неожиданно разрыдалась — горько, в голос.
Стас растерялся. Вскочил с места, забегал вокруг Милены, бормотал успокаивающие слова, осторожно, издали гладил ее по облитым черной кожей плечам и черным волосам, туго стянутым узлом на затылке, готовый в любой момент отскочить, если ей вдруг вздумается рыдать у него на груди.
Волосы у Милены были жесткие, они будто пружинили под подушечками пальцев. Стас вдруг представил, что такие же упругие волосы у нее на лобке, воображение тотчас нарисовало ее длинное гибкое тело, белое, с маленькой грудью, с черными подмышками, с раскинутыми ногами. Он густо покраснел и опасливо, стыдясь себя, посмотрел на дверь. Не дай бог кто войдет и увидит его в этом двусмысленном положении. Будет так же позорно, как если бы его застали со спущенными брюками.
Словно почувствовав проскочившую между ними искру, Милена внимательно посмотрела на него.
— И ты туда же! Отвали! — хмуро сказала она, извлекла из торбы косметичку и деловито принялась наводить на лице порядок.
Он пожал плечами и отошел, обиженный тем, что она отвергла его участие, и одновременно чувствуя облегчение от того, что не оказался втянутым в чужие проблемы. А то мало у него своих проблем. Не слишком настойчиво предложил:
— Хочешь, я поговорю с Поповым?
— Да что Попов! Не его дела. Это Лозовский. Скотина, хам! — злобно ответила Милена и умолкла, поправляя помадой рисунок губ.
Стас знал, чем вызвана ее злобность. Дело было вовсе не в том, что Лозовский резко отрицательно относился к введенной Поповым рубрике «Светская жизнь» и своего отношения не скрывал. Все началось с приема, устроенного Броверманом в «Президент-отеле» по случаю пятилетнего юбилея «Российского курьера». Прием удался, весь московский политический бомонд счел необходимым отметиться. Милена, на этот раз не в черной коже, а в чем-то красном, шелковом, до пят, артистически бесформенном и довольно эффектном, была в центре внимания, так как от нее зависело, кто будет упомянут в «Светской хронике» «Курьера», а кто нет. Но так было лишь до тех пор, пока не приехал Лозовский с женой.
Не сказать, что она была красавицей, но походка, но хрупкая стать, но гордая посадка головы, отягощенной тяжелым узлом русых волос, но нитка жемчуга на точеной шее, но черное вечернее платье такой простоты и элегантности, что рядом с ней Фаина, самая модная герла редакции, выглядела шлюхой с Тверской, а толстая, вся в золоте, жена Попова базарной торговкой. Она смущалась, но и смущение ей шло, делало ее лицо юным, заставляло блестеть глаза.
И сразу возле Милены опустело, а тусовка переместилась к чете Лозовских.
Депутат от ЛДПР, каким-то образом попавший на прием, рассыпался мелким бесом. Лозовский, во фраке и с уложенными по такому случаю белобрысыми волосами похожий на скандинавского дипломата, сонно ухмылялся, а его жена слушала либерального демократа с наивным интересом и даже как бы с восхищением. А потом сказала:
— Вы — артист.
— Мадам, я депутат Госдумы! — горячо запротестовал парламентарий, пораженный тем, что кто-то может его не знать.
— Нет-нет, — возразила она. — Вы артист. Очень жалко, что вы не работаете в цирке. Вместе с вашим лидером вы были бы прекрасной коверной парой.
Лозовский заржал. Депутат обиделся и слинял, но и к Милене уже не вернулся.
После этого приема молодые журналистки и нештатницы «Курьера», с плотоядным интересом поглядывавшие на высокого, самоуверенного и, как было всем известно, очень небедного Лозовского, поняли, что тут им ловить нечего. Милена тоже поняла, но так и не смогла смириться с тем, что ей указали ее место на лестнице жизни.
— Скотина! Хам! — покончив с губами, с прежней злобой повторила она. — Он меня ненавидит!
— Только не говори: за то, что ты ему не дала, — поморщившись, попросил Стас.
Милена придирчиво осмотрела себя в зеркальце, швырнула косметичку в торбу, встала и свысока, как на убогого, посмотрела на Стаса.
— Дурак ты, Стас Шинкарев! Ты что, не понимаешь, что происходит? Ничего, скоро поймешь. Потому что следующим будешь ты!
И она удалилась с гордо поднятой головой.
Стас распинал по углам осколки пепельницы и сел за компьютер. Но работа не шла. Разговор с Миленой оставил неприятный осадок. Поразмыслив, он решил, что стоит, пожалуй, поговорить с Лозовским.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92