Подошел вплотную к ограждению загона и погладил по морде самого маленького олененка, который бесстрашно тыкался носом в его ладони.
– Извини меня, Эдька, – тихо сказал ему в спину Нартай. – Я не хотел тебя обидеть. Мне, действительно, очень, очень нужно домой. Ты даже себе не представляешь – как нужно!..
Эдик ласково щелкнул по носу олененка и повернулся к Нартаю:
– Не волнуйся, Нартай. Мы сегодня же будем в нашем консульстве. Только необходимо пока куда-нибудь припрятать твою машину. А для этого нужны мои старики…
То, что я пишу сейчас – практически, никакого отношения к литературе не имеет. Это всего лишь запись событий, о которых я узнал уже тогда, когда они совершились. Может быть, когда-нибудь, если у меня хватит сил и времени, я попытаюсь сделать из этого киносценарий. В конце концов, это моя профессия.
Хотя боюсь, что к моменту окончания этой истории, ее привлекательность начисто померкнет под воздействием нового витка событий, уже сегодня волнующих мир значительно сильнее, чем частные судьбы отдельных персонажей. И уж тогда ни один продюсер не рискнет вложить деньги в такой фильм…
К чести стариков Китцингеров нужно сказать, что появление абсолютно советского танка на своем очень западногерманском хуторе они восприняли достаточно мужественно и тактично. Только Наташа слегка растерянно спросила:
– Боже мой, Эдик! Ты же хотел купить себе недорогой автомобиль. Зачем тебе танк? Да еще и вместе с этим китайцем?!
А Петер, с видом знатока, обошел танк вокруг, словно добрую кобылу, похлопал его по лобовой броне и заметил:
– Мне очень жаль, но боюсь, что полиция не разрешит тебе ездить на нем в Мюнхен… Хотя здесь, в хозяйстве, эта машина могла бы и очень пригодиться! Если, предположим, снять с него башню, пушку и пулеметы…
– Нет, – сказал Эдик. – Этого делать нельзя.
И, как мог, рассказал Наташе и Петеру заранее, еще прошлой ночью сфабрикованную историю о том, как по пути домой, в Россию, этот бедный и несчастный танк отстал от своих, заблудился, но на свое счастье встретил возвращавшегося из гостей Эдика и попросил его показать дорогу на Мюнхен, где есть Генеральное консульство Советского Союза, которое уже сегодня же примет все меры по отправке этого танка и его водителя – никакого не китайца, а обыкновенного советского казаха старшего сержанта Нартая Сапаргалиева обратно на Родину.
Так что, если можно, неплохо было бы пока поставить танк в какое-нибудь укрытие, а они с Нартаем помоются, часок отдохнут и на электричке поедут в Мюнхен, в Советское консульство…
Из китцингеровского трактора сцедили два ведра дизельного топлива, и на этом скудном, но спасительном рационе Нартай мягко и элегантно, без каких-либо лишних торможений, поправок и разворотов загнал свой танк под крышу огромного сарая с сельскохозяйственной техникой, внутри которого было пристроено и жилище Эдика.
Нартай снайперски втиснул танк между трактором и электротранспортером, и от этого соседства громадный транспортер и внушительный трактор сразу стали казаться маленькими и беззащитными.
– Прима! – сказал Петер Наташе и Эдику и восхищенно добавил чудовищное русское ругательство. – Вельтмайстер!.. Даже я не мог бы этого сделать лучше! Мы должны с ним немедленно выпить!..
Но тут, опередив Наташу, Эдик первым восстал против предложения Петера, заявив, что советским дипломатам вряд ли понравится, если Нартай будет дышать на них парами алкоголя.
– Хорошо, – тут же согласился Петер. – Мы это сделаем вечером, когда вы вернетесь из Мюнхена!
– Надеюсь, что к вечеру его здесь уже не будет, – шепнула Наташа Петеру.
– Не надейся, – тихо ответил ей Петер. – Дипломаты никогда ничего быстро не делают. Вспомни Париж, когда нас обчистили во время нашего первого отпуска и мы обратились за помощью к своим дипломатам…
– О, Боже! Сколько лет тому назад это было?!
– Ты думаешь, с тех пор что-нибудь изменилось?..
На тусклой медной доске, укрепленной на стене дома номер двадцать восемь по Зайдельбергштрассе, черными вдавленными буквами было написано: «Генеральное консульство Союза Советских Социалистических Республик в Мюнхене».
С правой стороны наглухо запертой входной двери – небольшое переговорное устройство с двумя кнопками – красной и черной.
– На какую кнопку давить? – спросил Нартай у Эдика.
– А черт его знает… Я тут впервые. Дави на красную. Все-таки у нас – экстренный случай!
Нартай сильно нажал на красную кнопку.
– Слушаю вас, – раздалось из переговорного устройства.
– С консулом надо поговорить, – сказал в микрофон Нартай.
– О чем? – спросило переговорное устройство.
– Откройте дверь, не бойтесь, – сказал Нартай. – Мы русские…
– Я вижу. Представьтесь.
– Старший сержант Сапаргалиев. Войсковая часть сто пятьдесят шесть двести пятьдесят четыре. А это мой друг – артист цирка Эдуард Петров.
– Если вы русские, то могли бы прочитать на дверях, что у нас сегодня неприемный день. Там на двух языках написано.
– Но у нас действительно экстренный случай! – сказал Эдик.
– Говорите. Слушаю вас, граждане, – с тоскливой вежливостью сказало переговорное устройство.
– Что ж, мы так и будем на всю улицу кричать?! – разозлился Нартай. – У нас дело государственной важности!..
И тут переговорное устройство словно выключилось.
Эдик нервно закурил сигарету. Уже вконец обозленный Нартай прильнул к стеклянной двери консульства и увидел, что в маленькой приемной нет ни одной живой души.
– Да, куда же они запропастились, бляха-муха?! – злобно прошипел Нартай.
– Ведите себя приличнее. Вы не в казарме, – вдруг посоветовало ему переговорное устройство. – А вы, гражданин Петров, загасите сигарету. У нас не курят. Приготовьте документы и входите после сигнала.
Когда Нартай вытащил свою солдатскую книжку, водительское удостоверение и объемистый танковый формуляр, а Эдик достал старую книжечку члена ВТО – Всероссийского Театрального Общества, где было написано, что он «Заслуженный артист РСФСР» (аусвайс он решил, на всякий случай, пока не показывать), в переговорном устройстве раздался дребезжащий зуммер и дверь негромко щелкнула.
Нартай и Эдик вошли в пустую приемную и растерянно огляделись.
– Ну, слушаю, слушаю вас, граждане, – слегка раздраженно произнес тот же голос, но уже из какого-то другого динамика.
И тут Эдик заметил, что часть противоположной от входной двери стены состоит из черно-коричневого толстого стекла, за которым ничего не видно, но из-за которого, наверное, видно все. Такое большое горизонтальное окно – абсолютно слепое для одних и совершенно зрячее для других.
У нижнего края темного стекла, в середине деревянного подоконника была прорезана узкая щель, позволяющая, во-первых, просунуть за стекло пакеты, бумаги или документы толщиною не больше трех сантиметров, а во-вторых, убедиться в том, что стекло, разделяющее «два мира, две системы», такое толстое, что любая попытка коварно преодолеть эту преграду обречена на полный провал.
Однако стекло было не без изъяна: вглядевшись в него, Нартай и Эдик все-таки сумели различить за ним чей-то неясный, тоже черно-коричневый, силуэт.
– Документы, – сказал им силуэт.
Нартай и Эдик просунули свои документы в узкую щель. После нескольких томительных минут их документы выползли обратно на свет Божий и из-за черно-коричневого стекла снова раздался голос, начисто лишенный интереса к хозяевам документов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82