– Ни в коем случае! – испугалась Наташа. – Эдику, Нартаю и Кате нельзя ни во что вмешиваться в Германии! Эдик!.. Подожди!..
Но Эдик уже бросился под гаражный навес, где стоял его «фольксваген-пассат», прыгнул за руль и мгновенно выкатился из-под навеса. Резко затормозил и крикнул Нартаю и Джеффу:
– Ребята! Садитесь в машину!.. Джефф! Нартай!.. Ты едешь?
– Нет, – сказал Нартай. – Я – сам по себе!..
До Эдика сразу дошло, чего хочет Нартай, и он тревожно закричал:
– Не сходи с ума, идиот!!! Клаус же сказал, что из Мюнхена уже выехала полиция!.. Не вздумай светиться со своей бандурой!
– Там семнадцать километров, а здесь всего два! – крикнул Нартай, но все еще продолжал стоять в нерешительности.
По странному совпадению Уве Зергельхубер сказал то же самое по-немецки.
– Там семнадцать километров, а здесь всего лишь два… – пробормотал Уве.
Он подошел к тоненькой молоденькой яблоньке, заботливо привязанной к толстому деревянному колу, выдернул этот кол из земли и направился к своему «мерседесу».
– Ох, шайзе!.. Там же дети, дети, дети… – простонал Руди Китцингер и, сильно припадая на искалеченную ногу, побежал к своему «гольфу».
– Папа! Руди!.. Эдуард!.. – закричал Клаус, садясь за руль полицейского «БМВ». – Оставьте свои автомобили! Если хотите помочь, садитесь ко мне!.. Нацисты все равно никому не дают подъехать к вонхайму!.. Они переворачивают и жгут все машины, которые пытаются приблизиться!..
– Мою машину не перевернешь, – криво усмехнулся Нартай и, судя по тому, как сузились его глаза, Катя поняла, что Нартай принял окончательное решение. – Кишка у них тонка, Катерина, – перевернуть мою машину! Сжечь меня можно, а перевернуть?! Как говорят в Одессе – мне с них смешно!
И Нартай побежал к огромному сараю.
Молниеносно протрезвевший Петер выскочил из дому с винтовкой «манлихер» и коробкой патронов в руках. Он сунул Наташе винтовку и быстро спросил:
– Ты еще помнишь, как с этим нужно обращаться?
Старая, толстенькая Наташа взяла «манлихер», умело зарядила его, поставила на предохранитель.
– О'кей, беби! – похвалил ее Петер. – Уведи детей и Катю в «келлер». Я скоро…
– Ты надолго? – глуповато-растерянно, по привычке, спросила его Наташа.
– Как управлюсь, – так же привычно, по-крестьянски ответил ей Петер.
– Петер! – крикнул ему Клаус. – Останьтесь с женщинами!..
– С ними Наташа. Этого хватит… – ответил Петер. И в это время все услышали, как за домом загрохотал танковый двигатель! Лязгнули танковые гусеницы и через две секунды из-за дома появился русский танк Т-62, грозно покачивая длинной пушкой.
Двигатель был еще холодным и танк изрыгал удушливые, синие клубы дизельного дыма.
Люк механика-водителя был открыт настежь, и все увидели злобно-радостное лицо Нартая. На голове Нартая был уже надет старый, видавший виды шлемофон.
Нартай включил свою «персональную» громкую связь и, перекрывая все звуки, включая рев собственного двигателя, в ночное небо «Китцингер-хофа» рванулся его голос, усиленный мощными динамиками:
– Меня не перевернешь!!! Дядя Петя, давай ко мне! Ком цу мир, дядя Петя!.. Ду мус хельфен мит! Мне одному с башней не справиться!.. Альзо лос!!! Через верхний люк… Абер шнель, дядя Петя!!!
Словно и не было ему семидесяти, Петер в одно мгновение вскарабкался на башню, с трудом протиснулся в открытый башенный люк и исчез в танке.
– Лос, лос, Клаус!!! Нихт вартен мих!.. – гремел голос Нартая над «Китцингер-хофом». – Их фарен гераде аус дурх вальд! Я пойду напрямик через лес, говорю!.. Двигай, едрена вошь! Форвертс!!!
Жена Руди Китцингера и Сузи Зергельхубер, открыв рот, смотрели на Натащу, ждали хоть каких-нибудь объяснений.
Наташа фальшиво улыбнулась, попыталась сказать легко и непринужденно, как это и было условлено заранее:
– Ах, мой Петер – такой чудак!.. Поехал в бывшую ГДР, купил там на фломаркте у кого-то эту машину… Зачем? Понятия не имею…
Джефф Келли, Руди Китцингер и Уве Зергельхубер, уже сидевшие в полицейском «БМВ», тоже были потрясены появлением танка не меньше, чем сообщением о поджоге вонхайма.
Клаус тяжело вздохнул, посмотрел на Эдика. Эдик пожал плечами, отвел глаза в сторону.
– О, майн Готт… – сквозь зубы сказал Клаус и погнал желто-зеленый «БМВ» к станции.
Двигатель танка взревел большими оборотами, вспыхнул могучий прожектор на башне, и танк рванулся в черноту узкой лесной тропы, сокрушая на своем пути все, что мешало его движению.
И уж совсем дико прозвучало в ночном баварском лесу из мчавшегося и грохочущего танка:
– Когда-то копыта коней моих предков…
Давненько я так не надирался!
Как говорится, – не по силам и не по возрасту.
Эти маленькие, симпатичные, сорокаграммовые «доппели» – днем в еврейском ресторанчике, а вечером – во французском – вконец доклевали меня. Укатали сивку крутые горки…
В отель я вернулся уже такой пьяный, что ночной портье, протягивая мне ключ, увидел мое лицо и тихо простонал:
– О, найн!..
Он быстро вышел из-за своей конторки, крепко взял меня под руку и трогательно проводил до самых дверей моего номера.
Какое-то время он терпеливо наблюдал за тем, как я пытаюсь попасть ключом в замочную скважину, а затем решительно отобрал у меня ключ и сделал это сам.
Только убедившись в том, что я плотно сижу в кресле и улыбаюсь ему бессмысленно и приветливо, портье пожелал мне спокойной ночи и ушел, тихо притворив за собой дверь.
В кресле я подремал минут десять, а потом проснулся. Сна – ни в одном глазу!
Мало того, меня обуяла жажда немедленной творческой деятельности. Я придвинул кресло к туалетному столику, разложил перед собой сценарий. Я решил, что именно сейчас, когда я пьян и раскован, когда во мне резко притуплено излишне бережливое отношение к тому сценарному эпизоду, который необходимо безжалостно сократить, я сумею отыскать наиболее безболезненный и элегантный способ кастрировать свое детище так, чтобы оно хотя бы внешне сохранило вид мужественный и бравый.
Для начала операции нужно было найти очки и шариковую ручку. Не стучать же на пишущей машинке глубокой ночью!
Но для того, чтобы найти очки и ручку, мне самому необходимо было чуточку протрезветь. Буквально самую малость.
Я выполз из кресла, доскребся до туалета, и старым, проверенным способом облегчил себе поиски очков и моего любимого «паркера».
Почистил зубы, умылся холодной водой и сел за сценарий.
Тэк-с… Ну-ка, ну-ка, где у нас эта сцена приезда немецкого инженера к русскому царю?.. Ага!.. Вот она…
Ну какого черта они со своими камерами, актерами и осветительными приборами полезли в этот дорогостоящий, чисто баварский интерьер?! Клинические идиоты! Согласились бы снимать русские эпизоды в России, о чем я их умолял еще в прошлый свой приезд, – и липы не было бы, и обошлось бы им это раз в десять дешевле!..
Наши сейчас за валюту, как говорит Нартай, на уши встанут и еще хвостом помахивать будут! Плати свободноконвертируемую, и снимай хоть в Зимнем дворце, хоть в Грановитых палатах!..
А я теперь должен перелопачивать хорошо написанный эпизод. Делать из него какой-то информационный огрызок…
Да, я – профессионал. Да, я делал такое сотни раз в своей жизни. Я переписывал диалоги прямо на съемочной площадке, я вносил поправки в уже отснятый материал при озвучании, когда недреманное око цензуры углядывало в моих текстах некоторое «сомнительное» вольтерьянство, а потом безуспешно пытался доказать бдительной редактуре Госкино СССР, что ничего плохого про Советскую власть сказать не хотел!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82