- предупредили однажды Борю мужики. - Он колдун, околдует тебя!
Человек семи лет от роду пренебрежительно ответил:
- Колдуны - это только в сказках, а на земле нет их!
В сыром воздухе, полном сладковатого запаха увядших трав, рассыпался хохот:
- Ах, мать честная, а?
- Маркух - слыхал?
- Нету, брат, тебя...
Полуслепой Иван гладил мальчика по спине, причитая:
- Ой ты, забава, - ой ты, малая божья косточка!
Маркуша тряс животом, а Шакир смотрел на всех тревожно, прищурив глаза.
Кожемякин, с удивлением следя за мальчиком, избегал бесед с ним: несколько попыток разговориться с Борей кончились неудачно, ответы и вопросы маленького постояльца были невразумительны и часто казались дерзкими.
- Нравится тебе у меня? - спросил он однажды. Мальчик взмахнул ресницами, сдвинул шапку на затылок.
- Разве я у вас?
- А как? Дом-от чей? Мой! И двор и завод...
- А город?
- Город - царёв.
Боря подумал.
- Вы что делаете?
- Я? Верёвку, канат...
- Нет, - топнув ногой, повторил Боря, - что делаете вы?
- Я? Я - хозяин, слежу за всеми...
- Вас вовсе и не видно!
- А твой тятя что делал?
- Тятя - это кто?
- Отец, - али не знаешь?
- Отец называется - папа.
- Ну, папа! У нас папой ребятёнки белый хлеб зовут. Так он чем занимался, папа-то?
- Он?
Боря нахмурился, подумал.
- Книги читал. Потом - писал письма. Потом карты рисовал. Он сильно хворал, кашлял всё, даже и ночью. Потом - умер.
И, оглянув двор, накрытый серым небом, мальчик ушёл, а тридцатилетний человек, глядя вслед ему, думал:
"Врёт чего-то!"
В другой раз он осведомился:
- Как мамаша - здорова?
Боря, поклонясь, ответил:
- Благодарю вас, да, здорова.
"Ишь ты!" - приятно удивлённый вежливостью, воскликнул Матвей про себя.
- Не скучает она?
- Она - большая! - вразумительно ответил мальчик.- Это только маленьким бывает скучно.
- Ну, - я вот тоже большой, а скучаю!
Тогда Борис посоветовал ему:
- А вы возьмите книжку и почитайте. Робинзона или "Родное слово", лучше Робинзона!
"Какое родное слово? О чём?" - соображал Матвей.
И каждый раз Боря оставлял в голове взрослого человека какие-то досадные занозы. Вызывая удивление бойкостью своих речей, мальчик будил почти неприязненное чувство отсутствием почтения к старшим, а дружба его с Шакиром задевала самолюбие Кожемякина. Иногда он озадачивал нелепыми вопросами, на которые ничего нельзя было ответить, - сдвинет брови, точно мать, и настойчиво допытывается:
- Почему здесь много ворон?
- Ну, разве это можно знать?
- А почему нельзя? Запрещается?
- Н-нет, - а просто - зачем?
- Вы их любите?
- Ворон-то? Чай, их не едят, чудак ты!
- Чижей тоже не едят, а вы их любите!
- Так они поют!
Казалось, что это удовлетворило Борю, но, подумав, он спросил:
- Разве любят за то, что - можно есть или - что поют?
Кожемякина обижали подобные вопросы, ему казалось, что эта маленькая шельма нарочно говорит чепуху, чтобы показать себя не глупее взрослого.
Однажды Маркуша, сидя в кухне, внушал Борису:
- Кот - это, миляга, зверь умнеющий, он на три локтя в землю видит. У колдунов всегда коты советчики, и оборотни, почитай, все они, коты эти. Когда кот сдыхает - дым у него из глаз идёт, потому в ём огонь есть, погладь его ночью - искра брызжет. Древний зверь: бог сделал человека, а дьявол - кота и говорит ему: гляди за всем, что человек делает, глаз не спускай!
- Вы видали дьяволов? - спросил Боря звонко и строго.
- Храни бог! На что они мне надобны?
- А вы, дядя Матвей, видали?
- Ну вот, - где их увидишь?
Мальчик, нахмурясь, солидно сказал:
- Это вы всё смеётесь надо мной, потому что я - ещё маленький! А дьяволов - никто не видел, и вовсе их нет, мама говорит - это просто глупости - дьяволы...
Он прищурил глаза, оглядывая тёмные углы кухни.
- Если бы они были, и домовые тоже, я уж нашёл бы! Я везде лазию, а ничего нет нигде - только пыль, делаешься грязный и чихаешь потом...
Маркуша, удивлённо открыв рот, затрясся в припадке судорожного смеха, и волосатое лицо его облилось слезами, точно вспотело, а Матвей слушал сиплый, рыдающий смех и поглядывал искоса на Борю, думая:
"Хитрюга мальчонок этот! Осторожно надо с ним, а то и высмеет, никакого страха не носит он в себе, суётся везде, словно кутёнок..."
Было боязно видеть, как цепкий человечек зачем-то путешествует по крутой и скользкой крыше амбара, висит между голых сучьев деревьев, болтая ногами, лезет на забор, утыканный
острыми гвоздями, падает и - ругается:
- Ах, язва, чёрт!
"Без отца, - без начала", - думал Кожемякин, и внимание его к мальчику всё росло.
Задевала песня, которую Боря неугомонно распевал - на земле, на крыше, вися в воздухе.
Не с росой ли ты спустилась,
Не во сне ли ви-жу я,
Аль горя-чая моли-итва
Доле-тела до царя?
- Это про какого царя сложено?
- Который освободил крестьян...
Пристально глядя в лицо ребёнка, Кожемякин тихо сказал:
- Да, вот он освободил людей, а его убили...
Боря с горячим интересом воскликнул:
- На войне?
- Нет, просто так, на улице, бомбой...
- Этого не бывает! - сказал мальчик неодобрительно и недоверчиво. Царя можно убить только на войне. Уж если бомба, то, значит, была война! На улицах не бывает бомбов.
Кожемякин смущённо замолчал, и острое чувство жалости к сироте укололо полуживое сердце окуровского жителя.
"А вдруг окажется, что и родители твои к войне этой причастны?" подумалось ему.
Отношение матери к сыну казалось странным, - не любит, что ли, она его?
Однажды Боря вдруг исчез со двора. Шакир и Наталья забили тревогу, а постоялка сошла в кухню и стала спокойно уговаривать их:
- Ничего страшного нет, - придёт! Он привык бегать один.
- Ай, матушка! - суетясь, точно испуганная курица, кудахтала Наталья. - Куда ему бегать? Как это можно! Город-от велик, и собаки в нём, и люди пьяные, а и трезвый злой человек - диво ли?
- Ну, вот, и пусть он увидит всё это! - сказала постоялка, усмехаясь.
"Неужто не боится?" - соображал Матвей, неприметно разглядывая её уверенное лицо, и - напомнил ей:
- Семь лет ему.
- В январе - восемь уж будет.
"В апреле зачат!" - быстро сосчитал Матвей.
Шакир, нахлобучив шапку, убежал на улицу и скоро привёл Бориса, синего от холода, с полузамёрзшими лапами, но очень довольного прогулкой. Наталья растирала ему руки водкой, а он рассказывал:
- Хотели на меня напасть два больших мальчика, а я им как погрозил кулаком...
- Не хвастай, Борька! - сказала мать.
- Почём ты знаешь, что этого не было? - задумчиво спросил он.
- Потому, что тебя знаю.
- Правда, не было! Ничего интересного не было. Просто шли люди вперёд и назад, немного людей, - потом один человек кидал в собаку лёдом, а будочник смеялся. Около церкви лежит мёртвая галка без головы...
Приглаживая его вихры, мать ласково молвила:
- Ну вот это правда!
- Да, - сказал мальчик, вздохнув.
Кожемякин тихонько засмеялся.
- Хотел придумать поинтересней что, а мамаша-то и не позволила!
- Он у меня мечтатель, а это - вредно! Надо знать жизнь, а не выдумывать.
Она точно на стене написала эти слова крупными буквами, и Матвею легко было запомнить их, но смысл этих слов был неясен для него.
"Разве можно выдумать жизнь?"
Он заметил, что постоялка всегда говорит на два лада: или неуважительно - насмешливо и дерзко, или строго - точно приказывая верить ей. Часто её тёмные глаза враждебно и брезгливо суживались под тяжестью опущенных бровей и ресниц, губы вздрагивали, а рот становился похож на злой красный цветок, и она бросала сквозь зубы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118