Но в его тоне был какой-то оттенок покровительства, и это не могло понравиться Элеоноре, однако она оценила его намерение.
— Я уверена, Грант был бы рад это услышать, — сказала она. — Может, ты захочешь как-нибудь прийти поужинать?
— Не думаю, — ответил он, поднимаясь и ставя на место пустую чашку. — Одно дело — понимать, а другое — сидеть с ним лицом к лицу за столом. Я считаю, будет лучше, если я останусь для него просто человеком из армейского списка. Но тебя я бы хотел видеть при каждом возможном случае, если ты не против…
— Как я могу быть против? — тепло спросила она.
— Ситуация, конечно, неприятная, я понимаю. И я бы не стал винить тебя, если бы ты решила, что чем реже мы будем видеться, тем лучше.
От такого самоуничижения ей стало неловко, особенно потому, что это говорил Жан-Поль, всегда такой высокомерный и гордый. Элеонора только покачала головой.
С апельсинового дерева ему на волосы упали лепестки, и она смахнула их чуть дрожащими пальцами.
Улыбка его стала натянутой, и, надевая шляпу, он произнес:
— До свидания, дорогая. — И повернувшись, быстро удалился.
Это был первый из многих последующих визитов. У него вошло в привычку появляться к утреннему кофе. А если он опаздывал, то поднимался наверх и, сидя в кресле у стола, болтал с ней, пока она приводила в порядок волосы или собиралась в госпиталь.
Иногда Жан-Поль отодвигал в сторону бумаги Гранта и завтракал с ней, поскольку вставал слишком поздно, чтобы успеть за общий армейский стол, а в таланты Хуаниты кулинария не входила. Часто ему бывало не по себе от вчерашней выпивки, и единственное, что он мог проглотить, это маленькую чашечку черного кофе, — традиционное утреннее недомогание креольского джентльмена-аристократа. Потом он провожал сестру до госпиталя, после чего возвращался к своим обязанностям.
В конце января, как и предсказывал Уокер, Вандербильд был избран президентом «Транзит Компани». В номере за 23 февраля «Эль Никарагуэн» напечатали официальное сообщение о конфискации собственности и отчеты. Менее чем через неделю президент Коста-Рики Хуан Рафаэль Мора, испугавшись, что Никарагуа может взять в свои руки контроль над дорогой и амбиций Уокера могут возрасти, объявил войну правительству авантюристов. Прошел слух о том, что Мора намерен принять командование своей армией, размещенной в Сан-Хосе, и начать наступление. Столкновения на границе участились, число раненых росло с каждым часом. К одиннадцатому марта подтвердились слухи о нападении на Никарагуа. Президент Ривас, смирившись с неизбежностью, ответил объявлением войны.
Город гудел, люди атаковали Дом правительства, желая узнать новости, торговцы закрывали магазины, большинство населения Гранады заколачивало дома, собираясь бежать из столицы, которая в первую очередь станет целью захвата. Они мало доверяли заявлениям Мора, что он ничего не имеет против граждан Никарагуа: артиллерийские снаряды не отличали мирных граждан от ополченцев Уокера, а последних, согласно достоверным источникам, Мора поклялся прикончить всех до единого. Никакого плена — только смерть.
Свежие рекруты, еще не занесенные в списки, понимали: настало время испытаний. Женщины, особенно жены с детьми, в последние несколько недель переполнили списки желающих отплыть на очередном пароходе. «Прометей» отчалил утром одиннадцатого, в день, когда Ривас официально объявил войну. Следующий рейс ожидали только через две недели.
Но никакое напряжение не может длиться бесконечно. Через несколько дней люди слегка расслабились, поскольку в окрестностях было по-прежнему тихо. Индейцы вернулись на рынок, хотя и не все. Кабаки снова открыли двери, черные одежды монахов замелькали на улицах. Элеоноре даже казалось, когда она по вечерам в сопровождении Гранта спешила домой, что соборный колокол звучит менее скорбно.
Однажды она быстро вошла в спальню, собираясь поскорее вымыть руки, лицо и причесаться, и остановилась от неожиданности, обнаружив, что Грант уже дома.
Выпрямившись возле кровати, он повернулся к ней, держа скомканную рубашку. Ее взгляд упал на пару седельных сумок, лежащих открытыми на кровати. Не глядя ей в глаза, Грант отвернулся и засунул рубашку в мешок, сверху поместил аптечку и начал связывать концы.
— Что случилось? — прошептала она, подходя к нему и становясь рядом. Подсознательно она уже давно и со страхом ждала этого часа — с тех пор, как услышала о неизбежности конфликта Коста-Рики и Уильяма Уокера.
— Мы отправляемся на фронт. Нам предстоит ночной марш-бросок — генерал предпочитает перемещать войска по ночам. Шлезингер и его люди встретили отряд костариканцев в Сайта-Росе. Их явно ждали. Полный разгром. Когда Мора вступил туда с армией, он приказал всех пленников, даже беспомощных раненых, отдать под трибунал, который тут же приговорил всех к расстрелу.
— Нет… — от ужаса она даже лишилась голоса. Грант ничего не ответил, он проверил свой револьвер и после этого стал заполнять патронташ.
— Когда ты уходишь? — наконец спросила она.
— Через час, как стемнеет.
— Я могу что-нибудь для тебя сделать? Приготовить еду?..
— Нет времени. Хотя кое-что ты можешь сделать… — он остановился, и руки его застыли над горкой металлических патронов.
— Что? — спросила она, поскольку он не продолжал.
— Если что-то случится… Если дело кончится плохо… Я хочу, чтобы ты взяла деньги, которые я оставил в комоде, и уехала из Никарагуа, когда сможешь и любым способом.
— Грант…
— Я серьезно говорю. Это не война. Это полное уничтожение. Если Гранада падет, ты, как женщина офицера ополченцев, как Ангел Фалангистов, будешь для людей Мора первой мишенью. И что они с тобой сделают — об этом невыносимо даже думать.
— Вы победите. Ты вернешься. Ты должен вернуться, — прошептала она с побелевшим лицом.
— А если нет? — в глубокой голубизне его глаз отразилась та же нестерпимая боль, какую она уже видела в глазах мужчин на столе хирурга. Схватив ее за руки, он умоляюще сказал:
— Пообещай мне.
Она заставила себя кивнуть, хотя едва не задыхалась от слез. Неожиданно он прижал ее к себе и осыпал поцелуями шею, лицо, глаза, жадно ища губами ее сладкие губы.
— Боже… — прошептал он, поднял Элеонору на постель и овладел ею в ворохе юбок. После быстро оделся, решительно застегнул ремень, потом вернулся, чтобы в последний раз поцеловать ее в губы и грудь. И ушел, не оборачиваясь, оставив ее с невысохшими глазами и все еще звучащим в ушах хриплым от страсти голосом, когда он сказал:
— Мне следовало любить тебя еще крепче…
Раненые из Санта-Росы стали поступать к утру — ходячие раненые, на лошадях, все бледные от близкого столкновения со смертью. Одни пылали от гнева, другие жаждали отплаты, клялись отомстить за друзей, убитых Мора. Иные держались тише, с горькой затаенной ненавистью к врагу. Но можно было не сомневаться, что за одну ночь война для фалангистов стала кровавой бойней. Элеонора работала с врачом, удаляя пули, очищая раны, зашивая колотые раны, но мысли ее были с Грантом на марше, она пыталась представить себе, что он делает, отдыхает ли возле лафета или ест наспех состряпанную еду, добытую у индейцев, живущих в крытых соломой хижинах. Позднее, утром, пошел дождь, и его мрачные потоки смывали с домов пыль, превращали в реки канавы вдоль улиц, которые после стольких дней под палящим солнцем не в состоянии были впитать всю воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96