Она едва осмеливалась поверить Луису, который сказал, что приказ о ее аресте был сфабрикован Ниньей Марией без ведома генерала или, еще важнее, Гранта. Мысль о том, что Грант возвращается в особняк, никого там не находит и узнает, что она бежала с Луисом, вызывала в ней панику. Что он в таком случае станет делать? Поверит ли обвинениям Ниньи Марии? Подумает ли, что она рылась в его бумагах, чтобы продавать сведения? С его точки зрения, определенная логика в таком объяснении была. Она глубоко вздохнула. Какой смысл мучить себя этими вопросами? Хотя для нее жизненно важно было знать, оставил ли он ее, зная, что ее арестуют, или это станет ему известно по возвращении? Но нет никаких сомнений, что если она никогда его больше не увидит, это теряет для нее всякое значение. Если она никогда его больше не увидит… Как глупо с ее стороны позволить ему шаг за шагом увлечь себя в такую ловушку любви и ненависти… Бесполезно обвинять Жан-Поля, ей не надо было возвращаться в особняк, когда ранили Гранта. Она ушла от него сама, по собственному желанию, ведомая порывом, которому не воспротивилась.
А где же ее брат? Чем он занят, пока другие пытают женщину, которую он любил, вырывая у нее признание своей вины? Не мог же он присоединиться к ним. Его понятия о чести никогда бы не позволили обидеть женщину, тем более ту, которую любил. А может, он почувствовал, что обязан еще раз попытаться ее защитить? Если так, он, конечно, не мог надеяться, что одержит верх. Или он лежит где-нибудь без сознания, избитый, замерзающий в холоде ночи? Он так похудел и так изможден, что неудивительно, если он схватит пневмонию. И другая мысль вдруг пронзила ее — эти люди так мало уважают человеческую жизнь, что запросто могут убить Жан-Поля, если он им слишком надоел. Она не слышала выстрелов, но у каждого есть нож, засунутый за голенище.
Осторожно положив правую руку на металлическое кольцо левой руки, Элеонора потянула его, в сотый раз пытаясь стащить. Не может же она просить больного человека встать и идти с ней искать Жан-Поля? И в то же время она не может лежать, не зная, где он и что с ним.
Но все бесполезно. Наручник хорошо подогнан, настолько хорошо, что она уверена — на другом конце цепи он, должно быть, впивается в широкое запястье Луиса.
Ключ. Где он может его прятать? В одежде, что кучкой лежит возле одеяла? Она могла бы до нее дотянуться.
Луис зашевелился, его правая рука притянула ее ближе, одеяло соскользнуло с плеча, и новый приступ дрожи пробежал по его телу.
— Холодно, — прошептал он.
Элеонора подчинилась. Было бы жестоко нарушить его покой из-за того, что в конце концов могло оказаться просто игрой воображения. Повернув голову, она уставилась через открытый проем в темную серость ночи, слабо освещенную серебристой луной. Не шевелясь, горящими глазами она смотрела, как убывает луна, уступая место туманной заре. Крики давно стихли, никаких других звуков слышно не было.
Наконец Луис проснулся и, освободив ее, перевернулся на спину.
— Луис, — сказала Элеонора достаточно громко, чтобы он услышал, и достаточно тихо, чтобы не волновать его.
Немного погодя, он повернулся к ней, прислушиваясь.
— Вы думаете… она мертва?
— Они не могли зайти так далеко, — ответил он медленно, словно с усилием. — Она слишком ценный свидетель.
— Ценный для меня, для Жан-Поля, но не для них.
— Потерять вас, дорогая, значит для них потерять надежду на восстановление утраченного.
— Я не уверена, что моя судьба для кого-то еще имеет такое же значение, как для вас.
— Не правда, — упорствовал он, однако без особой уверенности в голосе.
То ли из-за необходимости рано отправиться в путь, то ли просто потому, что никто из мужчин не ложился спать, лагерь зашевелился затемно. Лошади были собраны, запах дыма, кофе, жареного мяса заполнил тяжелый влажный воздух.
Луис, собрав последние силы, заставил себя встать и выйти из хижины. Он сел, прислонившись к столбу на крыльце. Гонзалес, сидя на корточках перед костром, отчего его плотно подогнанные бриджи уже трещали по швами, готовил завтрак. Он ловко лепил лепешки, заворачивал в них мясо так быстро и сноровисто, что кулинарные способности Элеоноры на его фоне выглядели просто неуклюжими. Слим, Курт и их проводник Молина уже ели стоя, запивая завтрак горячим кофе. Жан-Поля не было видно, но из саванны доносились какие-то звуки.
Вдали от костра воздух был влажный и туманный. Влага низко висела над озером, а туман казался еще гуще от дыма костра, разведенного прямо у воды. В этом тумане угадывалось какое-то движение. Элеонора продолжала стоять, напряженно вглядываясь и пытаясь разобрать, кто там. Но это оказался олень с парой самок и молодым олененком, пришедшие на водопой.
Топот лошадиных копыт, медленно приближавшийся, возвестил о появлении Санчеса и Пабло. Они вели четырех лошадей — одну навьюченную и трех под седлами. Жалкая фигура Хуаниты приникла к лошадиной шее, лицо — в синяках, распухшее до неузнаваемости. Кто-то набросил на нее одеяло, но оно съехало, открыв блузку, висевшую клочьями, и окровавленную спину. Ремни из сыромятной кожи обхватывали ее талию и привязывали к седлу, чтобы она не упала. Глаза ее были закрыты, возможно, женщина оставалась без сознания. Если она и ощущала боль, то никак этого не проявляла.
Закусив губу, Элеонора отвела глаза. Слим подошел к ней своей прыгающей походкой с тарелкой и двумя чашками кофе. Она взяла чашку, но, решительно покачав головой, отказалась от еды. Луис взял свой кофе и кивнул в сторону Хуаниты.
— Она подписала признание?
— Подписала, — мрачно подтвердил житель долин.
— Дайте ей чего-нибудь выпить, если собираетесь довезти до Гранады.
— Все, что есть, это кофе, — пожал плечами Слим, искоса взглянув на Элеонору,
— Ну так дайте ей, — распорядился Луис.
— Слим, — окликнула Элеонора, когда он повернулся, чтобы уйти.
— Да, мэм?
— Вы не видели моего брата?
— Вы можете найти его за хижиной, мэм. Он ушел туда после того, как его стало выворачивать от последней бутылки виски из моих запасов, которую он прикончил. Но я бы не советовал вам идти туда, зрелище не из приятных. Он упал, и мы оставили его в покое, пускай проспится. Это для него сейчас самое лучшее.
Элеонора отвела взгляд, избегая проницательных серо-голубых глаз, в которых сквозило презрение.
— Да, пожалуй.
Пабло, в своем щеголеватом сомбреро, возглавлял небольшую процессию из долины, ведя за собой вьючную лошадь. За ним следовала Хуанита, а Санчес с вытянутым угрюмым лицом замыкал шествие.
После небольшого совещания их решено было отправить в Гранаду. Со стратегической точки зрения это была хорошая идея, но с точки зрения практической — трудно быть уверенным в успехе миссии, думала Элеонора, глядя им вслед. Выслушает ли их Уильям Уокер? Или Нинья Мария настолько властвует над ним, что не позволит ему разрушить то, что она создала? Но ничего, кроме ожидания, не оставалось. Глядя на черную кофейную гущу на дне чашки, Элеонора не могла отыскать там ответа на свой вопрос.
Поднимающееся солнце дошло до горных вершин, окружавших долину, и смотрело оттуда красным глазом. Его лучи пронзали утреннюю дымку, высекая медные искры прямо на поверхности озера, высвечивая удалявшиеся фигуры на лошадях. На солнце бледное лицо Курта, сидевшего в свете костра и наблюдавшего за Элеонорой, покрылось карминными пятнами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96