Их тоже очень много, и они, конечно, сделают все, чтобы не допустить нас к бомбардировщикам. Надежда только на то, что мы к «юнкерсам» несколько ближе, чем они. Нужно воспользоваться этой разностью в расстоянии и немедленно атаковать.
— Тимоха, бей левого заднего! Я — правого! Выборнов, прикрой нас! — передаю по радио, позабыв сообщить об истребителях противника.
А мысль тревожно бьется. В голове, опережая события, уже разворачивается картина боя. Только бы успеть нанести удар до нападения немецких истребителей! А если они подойдут при атаке? Надежда на Выборнова. В его власти задержать их на одну-две секунды. Но на подходе и вторая группа бомбардировщиков. Как быть с ней? Может, подоспеет Козловский? Удастся ли ему оторваться от «мессершмиттов» и помочь нам?
— Ваня! — тороплю его. — Скорей спускайся к нам! Здесь «юнкерсы»!
Бомбардировщик передо мной увеличивается в размерах, растет. Я приближаюсь к нему сзади снизу. Здесь нет у него защитного огня. Для меня «юнкере» безопасен: пулемет у него сверху.
Моя жертва летит крыло в крыло с другим «юнкерсом», а там еще и еще, и все сомкнуты. Строй слитен, точно гигантский клин из самолетов.
Целюсь. Чувствую дрожь в руках. Хочется обернуться назад: может, там уже сидит немец. Нельзя — упустишь время! Точку перекрестия прицела исправляю прямо в мотор неуклюжей туши «юнкерса». С силой нажимаю на гашетки пушки и двух пулеметов. Бомбардировщик разваливается. Одно крыло с черным крестом проносится мимо. Едва успеваю отскочить от обломков вверх. Теперь можно и оглянуться.
Сзади меня — никого. Где же Выборнов? Тоже бьет «лапотников». Не видя истребителей противника, он счел излишним прикрывать нас и бросился на «юнкерсов». Соблазн велик: бомбардировщиков противника полно, бей только.
Бросаю взгляд на Тимонова — в хвосте у него уже сидит «мессершмитт». У меня — тоже. Резкий доворот — и я отгоняю немца от Тимонова. Таким же маневром он отгоняет «мессершмитта» от меня. Выручили друг друга.
Из-за Выборнова мы чуть было не стали жертвами вражеских истребителей. Но и к нему сзади уже подбирается истребитель противника. Одновременно с Тимоновым длинными очередями отгоняем его. А Выборнов, ничего не замечая, поливает огнем «юнкерсов».
Строй «лапотников» от удара Выборнова теряет компактность и сбрасывает бомбы. Пары три-четыре немецких истребителей набрасываются на нас. Козловский связан боем и не может прийти к нам на помощь.
Вторая группа бомбардировщиков уже начала разворачиваться на бомбометание. В воздухе становится тесно. Пенясь черно-серой лавиной, вскипает от бомб земля. Кругом сверкает огонь. В клокочущем кусочке пространства, сияя нежной белизной шелка, висят два парашютиста. А вот три купола красных. У нас красных парашютов нет. Белые и красные парашюты в этом смрадном дыму кажутся цветочками, хрупкими и беспомощными. Невольно думается о том, что они сейчас сгорят в этом свирепом огне.
Как же быть со второй группой бомбардировщиков? На секунду бросаю взгляд на нее. Сейчас подойти к ней невозможно: не дадут истребители. В бешеном круговороте они связали нас боем. Около меня дерется Тимонов. Защитив его от «мессера», передаю, чтобы он напал на свежую группу «юнкерсов». Николай мгновенно выполняет команду. Я прикрываю его. Вижу, как он уперся носом в «юнкере» и бьет. Вражеский самолет вспыхивает. И все же бомбардировщики идут к цели. Идут стройно.
Больше я уже не в силах оборонять Тимонова: нас обоих атакуют истребители противника. Николай бросает «юнкерсов». Со мной вертится тройка «мессершмиттов».
Теперь уже не до бомбардировщиков. «Иди на все, но чтоб ни одной бомбы они не сбросили», — приходят на память слова командира полка. «Ни одной бомбы…» А как это сделать? Нужно немедленно оторваться от немецких истребителей. Облака! Спасение — в них.
Мой «як» послушно уходит вверх. Меня тут же обдало прохладой. Мир сразу показался другим — тихим, застывшим, без огня и тревог. Даже рев моего мотора и то куда-то отдалился. Ничего не видя, рассчитывая только на собственное чутье, спешно поворачиваю самолет в сторону, где должна находиться вторая группа бомбардировщиков. Нужно вывалиться точно на нее. Догонять или же подворачивать не позволят «мессеры». Да и поздно будет: бомбы посыплются на наши войска.
Подо мной снова дым, копоть, огонь и впереди крутящиеся вихрем наши и фашистские истребители. А где же «юнкерсы»? Проскочил? Кладу самолет на крыло. Вот они — подо мной. Глаза разбежались. По какому бить? Сейчас надо по ведущему. Хотя это и небезопасно, но зато быстрее можно принудить фашистов сбросить бомбы. А время дорого.
Снова атака, только на этот раз сверху. По мне бьют воздушные стрелки. Понимаю, что меня могут сбить раньше, чем я доберусь до бомбардировщиков. Но другого выхода сейчас уже нет. Надежда только на свою быстроту. Пря стремительной атаке вражеские стрелки не успеют прицелиться.
Повторить нападение уже не удастся, поэтому начал огонь с порядочной дальности. А выпустил одну очередь за другой… От ведущего «юнкерса» полетели ошметки, и из правого крыла вырвались черные клубы дыма. Надеясь на то, что самолет, рассыплется и обломки повредят другие машины, все бью и бью… Но цель угрожающе выросла в прицеле. Увлекся! Можно врезаться в «юнкере». Рывком вывожу «як» из пикирования.
Земля, кипящая огнем, переломилась, подо мной. Строя «юнкерсов» исчез — все пропало внизу. Мой самолет, задрав нос, на какое-то мгновение застыл. — ни вверх, ни вниз. Знаю, это равновесие сил. Момент — и, преодолев инерцию снижения, «як» метнется вверх. И тут раздался какой-то глухой взрыв, меня обдало жаром и заволокло чем-то горячим, серым… Не успел выйти из атаки и столкнулся с вражеским самолетом? Однако не чувствую удара, только нечем дышать, нестерпимо жжет лицо, горло, легкие… Сбит? Горю? Скорее прыгать! А позвоночник? Мне прыгать нельзя. Сжариться живым — тоже никакого желания. А если попаду к фашистам? Вспомнился капитан Гастелло, горящий самолет, колонна немцев… А куда я могу направить свою машину, когда ничего не вижу, только чувствую, что жарюсь в кабине.
Надежда на то, что позвоночник все же выдержит и я окажусь на своей территории (ветер снесет или еще что-нибудь такое случится), заставила действовать. Отстегиваю привязные ремни. Скорее из пекла! Пытаюсь открыть фонарь — ни с места. Что за черт! Снова пытаюсь — безрезультатно. Грохочу кулаком, дергаю руками — фонарь точно приварен к машине.
В кабине нестерпимо жарко. Неужели она станет для меня гробом и я не увижу больше ни земли, ни солнца? Что же случилось? Оглушая рассудок, охватывает какое-то отчаяние, страх. Ничего не соображая, со страшной силой ударяю головой по фонарю, пытаясь его проломить. Из глаз брызнули искры, и тут же все потухло. Я погрузился в какую-то мглу. Тело ослабло, руки опустились, как плети, Нет желания даже пошевелиться. Вялость, безразличие овладели мной. «Погибнешь», — нашептывает чуть тлеющее сознание. Но меня это уже не касается, я ко всему равнодушен. Тишина. Спокойная тишина. Хочется спать…
Меня кто-то трясет, щекочет, наконец, бьет больно по щекам. Я просыпаюсь и, защищаясь, закрываю лицо руками.
В глазах снова белесая пелена, по-прежнему что-то жжет лицо, горло. Значит, после попытки выломать головой фонарь я опомнился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96