Но мы понимали, что на нас, истребителях, лежит основная тяжесть борьбы с авиацией противника. А легче всего уничтожать ее на аэродромах. Она там, при хорошей организации удара, беспомощна, поэтому мы охотно летали на такие задания.
За завтраком все были молчаливы и сосредоточенны. Это всегда бывает, когда летчики внутренне собранны и настроены на боевой вылет. Хотя в такую рань обычно и нет аппетита, сейчас же, понимая, что для большого полета потребуется много сил, ели капитально.
Темны предрассветные минуты. При побудке луна еще сидела на горизонте, а сейчас скрылась. И звезды, словно устав за ночь, потускнели. Все укрыла предрассветная темень. С трудом нахожу свой «як». Тишина. Ничто не шелохнется. Только прогретый мотор самолета, остывая, как бы во сне, слегка похрапывает.
Мушкин расстелил под крылом зимний чехол мотора и предложил отдохнуть. Как хорошо спится на рассвете! В эти минуты вся природа в наиполнейшем покое. И только война не спит.
Летчики полка в кабинах «яков». Прохладно. На востоке замаячила заря. Сколько раз приходилось ее наблюдать! И никогда она не оставляет тебя равнодушным. И суть не только в изумительной, неповторимой ее красоте: она часто является для нас и верным метеорологом. Вечером предсказывает погоду на завтра, утром уточняет свои предсказания.
Вчера закатное небо было багрово-красным. Вестник плохой погоды. Но сейчас нигде ни тучки. Небо чисто, воздух прозрачен. И восток золотисто-розовый, предвещающий ясный день. Значит, вчера заря ошиблась. Впрочем, не она виновата, виновата война. Фронт, находящийся от нас на западе, загрязнил воздух, сквозь него и небо казалось не таким, каким оно было вдали. На войне на все надо смотреть через войну.
Где-то надо мной, заливаясь, поет жаворонок. Как ни задирал я голову, не мог обнаружить этого азартного певца. И вероятно, потому подумалось, что вовсе и нет никакого жаворонка, а звенит в тишине своей прозрачностью сам воздух. И только когда солнце позолотило птичку, я заметил ее.
Жаворонок висел неподвижно. Видимо, он, как и я, любовался зарей и восходом солнца. И не знаю почему, мне стало завидно, что он увидел солнце раньше нас. Ничего, успокаиваю себя, зато мы поднимаемся выше, и на такую высоту, которая для жаворонка вообще недоступна.
Наконец полк в воздухе. Встреча с бомбардировщиками над нашим аэродромом. Они появились колонной из восьми девяток. Дивизия. Большая сила. При удачном бомбометании на фашистском аэродроме мало уцелеет самолетов.
Однако километрах в пятидесяти за линией фронта образовался туман. Земля не просматривалась, и бомбардировщики высыпали груз на запасную цель.
Сели.
Вскоре снова раздалась команда «По самолетам!». Мы с Лазаревым шли молча. На аэродроме тишина. Воздух от испарения помутнел. Небо потеряло свою утреннюю прозрачность, посерело и как бы застыло в своем таинственном спокойствии. И это-то спокойствие насторожило нас. Только неопытный солдат в такой момент тишину может принять за тишину, а не за паузу, когда копятся силы к новым боям.
Тишина. На фронте она часто раздражает авиаторов. Когда над головой гудит парочка «яков», приятно. Это музыка силы, охраняющей тебя. Фронт в двадцати километрах. Противнику две-три минуты лету. За это время мы, получив команду на взлет, в воздух подняться не успеем.
Опасаясь внезапного налета вражеской авиации, мы постоянно держали над собой одну-две пары «яков». Нагрузка была большая. Уставали. Зато ни один гитлеровец и носу не показывал вблизи Тернополя.
Однако постоянный патруль мог сам привлечь внимание противника, и командование призвало на помощь новую технику — радиолокаторы. Замысел неплохой. Радиоглаз может издалека обнаружить приближение самолетов. Пока противник долетит до нас, мы успеем перехватить его еще на подходе. И сегодня с утра у нас нет над аэродромом истребителей. Они дежурят на земле.
Теоретически все правильно. Однако мне в академии довелось хорошо изучить эту технику, и я знаю, что обхитрить локатор не так уж сложно. Стоит прийти вражеским самолетам на небольшой высоте — и ни один радиоглаз их своевременно не заметит. А сегодняшний неудачный вылет мог выдать наши намерения. Почему бы противнику не нанести ответный визит? Погода у него плохая только вдали, а вблизи от фронта, где базируются истребители, — хорошая. И враг не может не понимать, что сейчас большинство наших истребителей еще не готовы к повторному вылету; заправляются бензином.
От таких мыслей ноги понесли меня еще быстрее к своему «яку». На фронте, когда оружие под рукой, самочувствие как-то лучше. И вдруг необычная картина. Спрятавшись за заднюю стенку капонира, в котором стоял мой самолет, сидели переукладчица парашютов Надя Скребова, оружейницы Тамара Кочетова и Аня Афанасьева. Они кокетливо смотрелись в зеркальце. На их головах — венки из цветов. В золотистые кольца из одуванчиков вплетены ландыши, сверкающие белизной, что делало венки похожими на сказочные короны, а девушек в синих комбинезонах — на прелестных заговорщиц. До чего же они хороши своей девичьей непосредственностью и какой-то детской наивностью!
— Красавицы!
— Ой, товарищ майор! — по-ивановски окая, раньте всех опомнилась Надя Скребова. — Мы вас и не заметили.
Девушки, сняв с головы венки, быстро надели пилотки и встали. Они, как и положено солдатам, стояли в полной форме, держа в руках только что сплетенные венки.
В этот момент послышался подозрительный шум моторов. Все порывисто взглянули на восток. Немцы!
На старте в готовности к немедленному взлету стояла эскадрилья Сачкова. Она и без сигнала могла бы взлететь на перехват этой пары, но, видимо, не слышала звука вражеских истребителей, так тихо подкравшихся к нам.
Догнать их было уже невозможно, но осторожность вражеских самолетов навела на мысль: не пришли ли они, чтобы оценить обстановку на аэродроме и передать своей низко летящей ударной группе, с какого направления лучше нанести удар? Я кинулся к телефону, чтобы доложить командиру о противнике и предложить поднять Сачкова в воздух. В этот момент со стороны солнца, из нашего тыла, откуда только что прошмыгнули разведчики, на аэродром с бреющего полета выскочило около полусотни фашистских самолетов. Посыпались бомбы.
Взлетать уже поздно. Прыжок — и я за стенкой капонира в яме. Яма широкая и глубокая. Она образовалась, когда делали насыпь капонира. Со мной Мушкин и девушки.
От взрыва бомб тяжело ухнула и застонала земля. За бомбами хлынули волны снарядов и пуль. Прижавшись ко дну ямы, посмотрел вверх. Один за другим, дыша огнем, проносились лобастые тела «фоккеров». Я знал, что стенки капонира и ямы надежно укрыли нас от снарядов и пуль. А от бомб? Вот они…
На высоте метров двухсот — четыре «фоккера», летящих строем. От каждого отваливаются и рассыпаются по два контейнера с мелкими бомбами, и они, широко разлетевшись по небу, черной тучей несутся на нас.
Смерть? Жизнь научила меня не подчиняться смерти и бороться с ней до конца, пока есть силы. Безвыходного положения в полете не бывало, а вот на земле… Более трехсот бомб над нами. Они загородили все небо и через се куклу накроют нас. Неужели смерть? Казалось, я вижу ее. Вот она, в этой страшной, роковой туче. И от нее не успеешь убежать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96