Я вижу, что она уже потеряла компактность строя и, сбросив бомбы, разворачивается на запад. Затлела слабая надежда отразить налет третьей группы. Ю-87 очень уязвимы и робки. Их стоит только тряхнуть — и они наутек.
— Пошли, Игорь, разгоним последнюю армаду, — говорю Кустову.
— Не могу! Всё!..
Через какую-то, минуту-две из боя без горючего уходят еще несколько самолетов. Мы остаемся вдвоем с Суламом. На нас сверху наваливается целая свора «фоккеров». Вести с ними бой бессмысленно, а к бомбардировщикам они не дают даже повернуться. Теперь на их стороне все преимущества. У нас же вот-вот кончится бензин. Последняя надежда на свежие силы.
Взглянул на часы. Тринадцать минут идет бон. По расчету, помощь должна уже подоспеть. Я и мысли не допускал, что она не придет. Жду. Наши истребители могут появиться где-нибудь в стороне. На поиск противника они не должны тратить ни секунды. Я обязан навести их на бомбардировщиков. Только при атаке с ходу наши истребители не позволят отбомбиться врагу. Вдвоем вертимся с «фоккерами». Мы теперь для них — единственный объект «развлечения». Солнце уже скрылось. Хотя наверху еще и светло, но на землю уже легла ночь. Как в темноте сядет Судам? У него сейчас остановится мотор, а он все еще продолжает драться. Больше его задерживать нельзя.
— Судам, иди домой! — говорю ему, досадуя на себя, что в азарте боя не отослал его раньше.
— Есть домой! — отвечает он.
Его «як» вываливается из окружения «фоккеров» и погружается в пучину уже потемневших облаков.
Увертываясь от фейерверка огня вражеских истребителей, я продолжаю метеором носиться в зоне прикрытия, ожидая помощи. Но где же она? Сколько можно ждать!
Третья стая «юнкерсов», никем не атакованная, уже подплывает к линии, за которой кончаются облака. Дальше открытая земля. На ней войска 38-й армии.
— Скоро ли придет помощь? — запрашиваю тревожно землю.
Все тот же голос спокойно отвечает:
— Мы не видим самолетов противника.
Словно от этих слов, мой «як» взревел и, будто захлебнувшись от злости, стих. Слух резанул чужой вой, вой «фоккеров». Остановка мотора не удивила. Меня взорвало поведение наземного командного пункта.
— Ах, вы не видите? Так полюбуйтесь! А я — на отдых!
«На отдых». Зачем сказал так? Сорвался. Гнев ослепляет, но, к сожалению, не лишает дара речи.
Заглохший мотор целиком захватил меня. Сейчас придется садиться в темноте. На пути до дома Днепр и Десна, леса и болота, поля, изрытые окопами и блиндажами. Встреча с такой землей ночью крайне опасна. Нужно обязательно долететь до аэродрома. А хватит ли высоты? Самолет безудержно падает вниз, и не в моей власти затормозить его снижение.
«Фоккеры», видимо, поняли, что у меня остановился мотор, и на какие-то секунды отступились. Для решительного и последнего удара им нужен разгон. Мое спасение в облаках. Только в облаках. Успею ли скрыться в них?
Тучи сразу охватили сыростью и темнотой, отгородив меня от огненного и опасного мира. Но одиночество усилило тревогу. Как найти аэродром? А вдруг на выходе из облачности меня уже караулят «фоккеры»? Я для них сейчас просто мишень. и мишень единственная.
Мысли одна за другой теснились в голове. Их оборвал огонь, ударивший прямо в глаза. Я ослеплен. Что это? Очевидно, разорвавшийся перед лицом какой-то снаряд. Но никакой боли не чувствую. А огонь льется прямо в глаза, и огонь холодный. Вон оно что — оказывается, я выскочил из облаков и уперся в луну. Она невозмутимо сияла передо мной. А внизу лежала черная, притаившаяся земля. Страшная, огромная. Что ждет меня там? Отыскиваю, куда направить нос самолета. А если выпрыгнуть с парашютом? Нет, с поврежденным позвоночником мне нельзя. Надо только приземляться.
В эти секунды я позабыл о противнике, весь сосредоточившись на спасении самолета и своей жизни. И вдруг в наушниках раздался тревожный крик:
— Ворожейкин! Ворожейкин! Почему ушли? Нас бомбят! Идите скорее к нам!
Снижаясь, я оглянулся через плечо. На фоне потухающей зари парит косяк «юнкерсов». Самолеты один за другим отрываются от него и, словно с горы, катятся по стенке облаков вниз. На берегу Днепра фонтанами брызжет огонь, сотрясая воздух и землю.
Гнетущее, тяжелое чувство охватило меня. Выслали бы на помощь всего пару или четверку истребителей — и этой трагедии могло бы не быть.
…Мой «як», будто во сне, чуть посапывая, планирует на разноцветные яркие шарики, висящие над аэродромом. Там меня ждут и ракетами показывают путь. Ох и здорово хочется добраться до этих домашних огоньков! А там, кажется, сяду даже с закрытыми глазами.
Все летчики приземлились нормально. Правда, двоим с остановленными моторами не хватило высоты, и они сели поперек старта, слегка повредив машины. Но это мелочь. Могло кончиться гораздо хуже.
В свете луны, висевшей где-то за аэродромом, мы собрались у КП и обсуждали проведенный бой. Все возмущались, почему нам не выслали помощь.
— Что за «умник» сидел на капэ? — гневно высказался Игорь Кустов. — Деремся за линией фронта километрах в пятидесяти, да еще за облаками, а он захотел видеть нас! Таких нельзя допускать на капэ на пушечный выстрел!
— А может быть, какой-нибудь подлец специально дурачком прикинулся? — предположил Лазарев. — Ведь агенты Гитлера не бездействуют.
На разборе присутствовал командир полка. Он прекрасно понимал наше состояние и никого не осуждал за резкие слова.
— Это какое-то недоразумение, — выслушав нас, сказал он. — Скорее всего, на капэ наземной армии находился кто-то из командиров, плохо знающих тактику авиации, и не сумел разобраться в обстановке. Ведь общевойсковые армии совсем недавно начали держать связь с нами в воздухе.
— Может быть, — отозвался я. — Но почему же бездействовал наш авиационный командный пункт? Он-то уж не мог меня не слышать. Вы далеко были от нас, на аэродроме, и то все наши переговоры по радио поняли хорошо.
— Командный пункт дивизии принял твою просьбу о помощи, — сказал майор. — Начальник связи говорил мне об этом.
— А кто из командования был на капэ?
— Полковник Герасимов.
— Не может быть! — Зная решительный характер командира дивизии и его опыт, я не поверил, чтобы он мог не разобраться в особенностях боя и не выслать истребителей. — Он, наверное, сам лично на капэ не был. Скорее всего, нашу просьбу ему передали радисты и что-нибудь напутали, — сказал я.
Василяка редко высказывал критические замечания о старших штабах. И сейчас, не желая говорить об этом, он махнул рукой:
— Пускай в этом деле разбирается большое начальство. Мне пока ясно одно — никто из вас ни в чем не виноват. В это время его срочно позвали к телефону.
— Заканчивайте разбор — и на ужин, — сказал майор и опустился в землянку.
Забравшись в кузов грузовой машины, мы ждали командира полка. Скамеек не было. Кто стоял, опираясь на кабину, кто сел прямо на пол. Рядом со мной прикорнул Сулам. Сейчас, когда все волнения остались позади, я почувствовал, что он для меня стал очень близким и дорогим человеком. Этот бой нас словно сроднил. Я понимал, как трудно было Суламу, как много пришлось ему пережить, но он ни разу не дрогнул. Даже когда у него кончилось горючее, он не попросил разрешения уйти на аэродром. Наверное, не хотел показать, что боится вынужденной посадки. Умеет владеть собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96