В этом убедило признание Леонтьева, которое проливало свет на связь кружков с Солоновичем.
"Кружок мистико-анархического направления, именуемый «Орденом Света», — писал Леонтьев, — ставил своей задачей ознакомление с этикой мистического анархизма. В основе ее лежала христианская этика, очищенная от примесей церковного догматизма. В образе «рыцаря» мыслился человек самоотверженный, осуществляющий любовь и добро в жизни. Одним из основных положений этой этики было то, что как в жизни личной, так и общественной — в политике, цель не может оправдывать средства. Это значит, что как бы ни была высока цель, она не может осуществляться нечистыми средствами, как, например, ложь, насилие над совестью, спекуляция на народной темноте и дурных человеческих инстинктах.
Занятия кружка и заключались в том, чтобы во время встреч, которые происходили раз или два раза в месяц, разбирались те или иные вопросы этики, возникающие при чтении и рассказывании легенд и лекций А. А. Солоновичем".
Признания Леонтьева в известной мере размыкали замкнутый предшествующими показаниями круг. Остановившись на людях, так или иначе связанных с домом моих родителей, я поначалу упустил из виду факт, который привлек мое внимание, когда я еще знакомился со списком арестованных. Там были названы лица, чьих имен я никогда не слышал. Больше того, читая их показания, я видел, что и они, со своей стороны, не знали ни моих родителей, ни тех людей, которые входили в «отряды рыцарей» ордена. Не знали их и «рыцари» — ни те, кто принимал посвящение, ни те, кто посвящал и руководил кружками. Например, я с удивлением узнал, что А. И. Смоленце-ва, близкая подруга моей матери еще по Беломорканалу, познакомилась с ней даже не в камере, а уже в «пересылке» Бутырской тюрьмы. А знакомство моих родителей с ее мужем, И. Е. Рытавцевым, произошло только во второй половине 30-х годов. По-видимому, также не были они знакомы с Богомоловым, Аскаровым, а возможно, и с Андреевым — анархистами по преимуществу, у которых превалировала политическая сторона дела.
Только позже, анализируя имена, названные в показаниях арестованных, удалось проследить «связь» Смоленцевой и ее мужа — через студента МВТУ Маклецова — с Е. К. Бреневым, к которому тот одно время заходил. Далее нить тянулась к Солоновичу, Бему и Ляшуку, которых Смоленцева тоже не знала. Последние уже напрямую были связаны с анархистами Кропоткинского и Карелинского комитетов и с Музеем Кропоткина, то есть с Андреевым, Аносовым, Богомоловым. Г. Ильин входил в группу Н. Р. Ланга, работавшую в библиотеке-читальне музея. Если же к этому добавить, что Ильин был сыном того самого инженера Ильина, который уступил моим родителям в доме на Арбате одну из своих комнат, то круг знакомств окажется дважды замкнутым.
Иными словами, собранные осенью 1930 года в Бутырской тюрьме люди, с точки зрения органов ОГПУ, представляли собой некое «единство» — хотя и разноликое в политическом отношении, но вписывающееся в представления следствия. Однако действительный интерес вызывает не «поляризация» этих двух все же разнородных групп, а те контакты между ними, которые координировались Никитиным, Завадским, Аренским, Смышляевым. За ними же начинает вырисовываться фигура Аполлона Андреевича Карелина.
С ним были связаны и анархисты старшего поколения. Андреев, попавший в 1919 году в засаду ЧК на квартире Карелина и арестованный, затем являлся членом Секретариата «Черного Креста» и Комитета по увековечению памяти Карелина. То же самое относится и к Аносову, работавшему в Секретариате ВФАК вместе с Богомоловым. У Карелина встречались Бренев, Солонович, Преферансов, Аренский и Смышляев. Завадский же прямо указывал на него как на первоначальный источник легенд.
"Не помню, при каких условиях я познакомился с Карелиным, — писал режиссер, — кто и когда меня к нему привел, знаю только, что он мне представлялся человеком, принятым Советской властью и вполне лояльным. Он жил в 1-м Доме Советов (гостиница «Националь». — А. Н.) и сам мне рассказывал о своих хороших отношениях с А. С. Енукидзе, которому, в свою очередь, я как-то рассказал о своем знакомстве с Карелиным… В те времена, воспитанный моим учителем по театру Е. Б. Вахтанговым в большой мере идеалистически, я интересовался всевозможными философскими и мистическими проблемами. Карелин меня тогда заинтересовал своей философией — я сейчас совершенно не в силах восстановить в памяти (так это для меня далеко сейчас) подробное содержание его взглядов, но помню только, что они были очень отвлеченными и туманными, касались главным образом проблем подсознательной работы, проблем душевных и духовных сущностей и т. д.
У Карелина я встречал Смышляева, жену Солоновича, мою сестру — В. А. Завадскую, Аренского и ряд лиц, которые, промелькнув, вовсе не остались в моей памяти. Белая роза — его любимый цветок — часто стояла у него на столе. Карелин рассказывал легенды, потом слушатели задавали вопросы и беседовали… Иногда вместо Карелина у него в квартире вел с нами так,ие беседы Солонович…"
И наконец, в показаниях А. С. Поля содержится прямое утверждение, что возникновение «Ордена Света» связано с возвращением из Франции в Россию Карелина, который во время вынужденной эмиграции был посвящен в тайны ордена, достиг известных степеней и принес в Москву его легенды и структуру.
Но кто такой Карелин? Вопрос этот, как мне представляется, занимал тогда многих людей, и в первую очередь следователей ОГПУ, почему-то с особой настойчивостью расспрашивавших, кто присутствовал на похоронах Карелина, какие цветы лежали на его гробе, какая музыка исполнялась и почему пели «не наш гимн» и на каком-то другом языке… Создавалось впечатление, что, по мере того как увеличивалось пространство времени, отделявшее смерть Карелина в марте 1926 года от последующих событий, интерес к этой фигуре у следователей возрастал, причем уже чисто профессиональный, хотя о покойном вожде анархо-коммунистов ничего порочащего вроде бы сказано не было.
Поэтому ответ на вопросы о Карелине приходилось искать в других источниках. На этот раз — у анархистов.

Рыцарь Сантей
История русского анархизма, очень разнообразного по своим лозунгам и целям, вряд ли будет написана в ближайшее время. Препятствием служит как бедность документальных материалов, так и традиционный взгляд на анархизм как на политическое учение. Я полагаю, что это — скорее одно из религиозно-мистических движений нового времени, задрапированное в политические лозунги для оправдания своего крайнего радикализма.
В самом деле, несмотря на ярко выраженную антисоциальную (и даже террористическую) деятельность, на конспирацию, группировки, союзы и прочие признаки политической организации, анархисты — даже их «левое» крыло — не выработали позитивной программы развития общества. Они выступали против всего, что обеспечивает его развитие, — против государственной организации, централизованного управления и прочее. Что же касается их призывов и обещаний, то последние принадлежат скорее области религиозно-этических учений, а не социальных реформ.
Задумаемся над "идеями «безвластия», «экспроприации экспроприаторов», «уничтожения частной собственности», «свободы, равенства, братства и справедливости», несущих в себе несовместимые требования («равенство» исключает «справедливость» и наоборот).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189