Рядом сражались Раносбат и Виштаспа.
Отряд "бессмертных" - личных телохранителей Куруша, ободренный
примером государя, вырвался, убивая саков, хуваров, бактров и сугдов,
далеко вперед, чуть ли не к шатру Томруз.
Персы одолевали!
Продолжая успешно и неутомимо пробиваться к гребню холма, царь царей
с ходу наткнулся на прислоненный к выступу скалы тяжелый сакский щит.
Он резко споткнулся и выронил меч.
Опрокинулся навзничь и покатился вниз по склону.
С маху ударился о торчащий камень.
Голова его странно выкрутилась и подвернулась под левое плечо. Широко
раскинутые руки и ноги задергались, на губах выступила кровавая пена,
глаза вылезли из орбит.
Саки из последних сил навалились на "бессмертных" и столкнули их,
сами падая и задыхаясь, обратно в котловину. И так всю битву - персы
упорно лезли из котловины, как свора свирепых джинов из случайно
раскупоренной бутылки, а саки еще более упорно старались отбросить,
спихнуть, вколотить их назад, в бутыль.
Кучка уцелевших персов пустилась бежать к устью лощины - может, хоть
там найдется лазейка?
Раносбат и Гау-Барува задержались на миг возле все еще живого царя
царей.
- Что с ним такое? - услышал Куруш сквозь охватывающий его смертный
сон голос верного Раносбата.
- Споткнулся о сакский щит и сломал шею. Обошел полмира - и не
споткнулся. А здесь...
А, это друг Гау-Барува. Друг Гау-Барува. Он поможет. Он не оставит
повелителя умирать под ногами у саков.
- Унесем? - нерешительно сказал Раносбат. - Что ни говори, долг есть
долг.
- Э! - рассердился Гау-Барува. - Пропади он пропадом! Теперь нам с
тобой... Самим бы ноги унести как-нибудь.
Они убежали.
- О Куруш! - Перед царем, жалобно причитая, опустился на колени
Виштаспа. - О родич мой бедный, мой несчастный государь...
Виштаспа воровато оглянулся.
Никто не глядит, все бегут.
Он отвел руку далеко назад и, коротко крякнув, всадил меч по рукоять
в спину царя царей.

Старый осел, многократно битый хозяином, терпеливо и долго копил
обиду и силу. И однажды, когда человек очутился на краю обрыва, осел
примерившись, так крепко лягнул хозяина, что тот с визгом свалился в
пропасть.
Выслушав перса - одного-единственного из тысяч! - сумевшего убежать
от саков и добраться до переправы, Крез скорчился от смеха. Его крутило,
трясло, бросало, швыряло из стороны в сторону. Лягнул-таки он царя царей!
"Нерадивый осел готов хребет сломать, лишь бы хозяину досадить".
До того дохохотался счастливый Крез, что у него затрещали ребра,
лопатки застучали, суставы выскочили из гнезд, вертлюги, атланты и
астрагалы чуть не рассыпались горстью игральных костей.
Так тешился хищник гибелью соперника - хищника сильного.
Под конец лидийца хватил удар. Очнувшись, он проскрипел:
- Теперь, друзья-персы, можете меня сжечь. Хе-хе-хе!
У переправы показался отряд косматых конников в рогатых шапках. То
были хорезмийцы. Персы разрушили новый мост, сожгли стенобитные орудия и
двинулись домой.
Лидийцы везли умирающего Креза в царской колеснице.
Обгоняя Креза, обгоняя мужей арийских, понуро ковылявших по сыпучим
барханам, летела на запад молва о гибели Кира. Она дошла до Варканы, до
молодого Дариявуша, сына Виштаспы, и впал в глубокую задумчивость
Дариявуш. Она дошла до Хагматаны, до свирепого Камбуджи, и грозно и
радостно сверкнул глазами Камбуджи.
И вздохнули облегченно тысячи тысяч людей "от зубчатых скал Памира до
Кипра, окруженного со всех сторон водою..."

Михр-Бидада ранили в ногу.
Рана была, видно, не опасной (иначе он давно истек бы кровью), но
зато столь болезненной, что как ни пытался молодой перс, он так и не сумел
выбраться до утра из-под трупа, лежавшего на нем поперек.
Всю ночь перед глазами Михр-Бидада сновали во мгле взад и вперед
сутулые ушастые фигуры гиен, набежавших с дальнего юга. Михр-Бидада
тошнило от их утробного урчанья и пронзительного хохота.
Там и тут раздавалось грозное рычание, визг, лай, вой, чавканье и
хруст костей. Звери пировали.
По краям котловины мелькали огоньки факелов, слышалось тихое пение -
должно быть, сакские женщины разыскивали трупы мужей.
"А меня... меня гиена съест, - вздохнул Михр-Бидад. - Фаризад далеко.
Кому я нужен, кто возьмется искать дурака Михр-Бидада?"
Он глядел на ущербный месяц и плакал от боли и от печали. Может, и
Фаризад, баюкая сына, смотрит сейчас на луну и плачет. И клянет мужа,
покинувшего семью ради легкой добычи.
Не меня ты кляни, Фаризад! Прокляни ты навек тех людей, что втравили
обманом мужа твоего в дело грязное. Прокляни Куруша - Пятнистую смерть
таким проклятием страшным, чтобы жгло оно его в аду три тысячи лет.
Нет, жена, прокляни и меня. За то, что дал себя обмануть чурбан
Михр-Бидад. За то, что был он слеп и глуп.
Бе! Перс тут же мысленно махнул рукой. А если б и зрячим, и умным был
- что из того? Стал бы слушать Куруш твое "не хочу"? Не пойдешь на войну
своей охотой - погонят бичами. Вот и все.
Почему на этой земле человек себе не хозяин?
Сколько неясного, нерешенного останется за черной чертой...
Жаль, что истинная мудрость приходит к человеку только перед смертью.
Мало ли времени подумать было у Михр-Бидада раньше? Не думал. Не старался
думать. И вот - расплачивается за глупость жизнью.
На заре в котловину слетелась вся крылатая крючконосая, когтистая
нечисть, обитающая в Туране. Коршуны. Грифы. Орлы степные. И самые гнусные
из их породы - черные стервятники.
Стервятник - птица, притворяющаяся безобидной курицей. И ходит почти
так же, как курица, и даже редкий хохолок у него на затылке похож на
куриный. Но завидит стервятник падаль - сразу превращается в хищника:
ссутулится, выгнет шею, сверкнет глазами и примется, придерживая цепкой
лапой, рвать гнилое мясо клювом кривым.
- Так и мы с Курушем, - горько усмехнулся Михр-Бидад. - Притворялись
людьми. И одежду человеческую носили, и говорили на человеческом языке. А
были - кем были? Стервятниками. Омерзительными пожирателями гнилого мяса.
...Напрасно думал Михр-Бидад, что никому здесь, в пустыне, не нужен и
никто не станет его искать.
Одному человеку - чужому - нужен он был не меньше, если не больше,
чем верной жене. И чужой человек разыскивал Михр-Бидада с таким старанием,
с таким нетерпением, с каким и Фаризад, пожалуй, не искала бы мужа.
"Обидишь кого по ту сторону гор - взыщет по эту".
- А! Наконец-то добрался я до тебя, - услышал Михр-Бидад чей-то
знакомый, но забытый голос. - Я приметил еще вчера, где ты упал, - следил
за тобой. Но на этой свалке легко заблудиться. К тому же, я ранен в ногу,
так что мне всю ночь пришлось где ползти, где ковылять, чтоб к тебе
добрести. Ну, верблюд паршивый, узнаешь меня?
Перед Михр-Бидадом, опираясь на дротик и пошатываясь от слабости,
стоял, туча тучей, как недобрый дух, дах Гадат.
- Ну, перс, сын перса, арий! - Гадат так заскрежетал зубами, что
сломал клык и резец. Он выплюнул зубы вместе с кровью в лицо Михр-Бидада.
Хищно пригнулся. Отбросил меч телохранителя в сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52