«Храбрый победитель Дуберзая невцинского достоин владеть царевною ятвяжскою»,— скончался.
Вложа мою саблю и закинув щит, спешил я освободить избавленную мною царевну, но что я восчувствовал при взоре на оную? Душа моя смутилась от красоты лица ее, коего прелести умножались величеством, блистающим из очей ее, и печаль, распростертая по оному, столь чувствительна учинилась моему сердцу, что оное с того мгновения отдалось ей в вечный плен.
Вы, Звенислав, оправдаете мое признание,— говорил Тарбелс,— и согласитесь, что жертва сия к царевне ятвяжской достойна прелестной Любаны, ибо она была, кою я имел счастье избавить.
Звенислав и его любовница отдали справедливость совершенствам Любаны, и сия царевна приняла сие с целомудренной стыдливостью.
Князь обрский продолжал:
— Развязав шелковую вервь, коею она прикреплена была к дереву, бросился я пред нею на колено, поздравлял ее с победою над ее врагами и просил, чтоб она позволила мне быть во всю жизнь мою исполнителем ее повелений и проводить туда, куда угодно ей будет назначить.
— Великодушный незнакомец! — отвечала она мне.— Небо наградит вашу добродетель, но несчастная царевна, лишенная родителей своих и государства, не может воздать вам ничем, кроме благодарности. Я не знаю, о чем вас просить и куда прибегнуть. Но чтоб вы лучше уразумели о моих обстоятельствах, я открою вам бедственные мои случаи.
Я единочадная дочь и наследница ятвяжского царя Крепостана. Родитель мой находил во мне все свое утешение и любил меня яко единственный залог нежного своего брака с княжною радимичских славян; он воспитывал меня для степени, к коему готовила моя природа. Я взросла посреди счастия и не помышляла, кроме о забавах, приличных моему полу. Между тем я слыхала, что о мне говорили с похвалою и называли меня великою красавицею; я не уважала слов сих, считая оные происходящими от ласкательства.
Однако ж скоро после того начались мои бедствия. Светан, сын великого спальника, влюбился в меня; он довольно был дерзок не токмо питать страсть к дочери своего государя, но и мне открыться во оной. Я запретила ему о сем мыслить, не хотя из великодушия предать его наслуженному наказанию, но грозила открыть немедленно родителю, кой час примечу в нем следы сей непростительной глупости. Казалось, что с того времени он раскаялся, но сие было его притворство, а внутри души своей питал отчаянное предприятие; он заключил увезти меня разбойничий остров в Варяжском море. Едва не успел он в сем злодеянии: прогуливаясь в саду с двумя только моими девицами и подшед к воротам, находящимся к рощам, была я схвачена четырьмя вооруженными плутами, коих лица были завязаны и кои порубили находившихся у ворот часовых; хищники посадили меня на лошадь и поскакали во всю прыть удаленными от больших дорог местами. Ко умножению моего ужаса, увидела я, что досталась в добычу злодею моему Светану; сей смеялся слезам моим и был глух к приносимым мною убеждениям.
По счастию, встретились мы с государственным сыщиком, который выехал для поиску появившихся разбойников и, узнав меня, тотчас окружил злодеев моих; оные оборонялись отчаянно и были побиты и переловлены, кроме одного Светана, который спасся бегством в густине леса.
Переловленные из хищников были разбойники и в допросах показали, что подкуплены были Светаном и затем нарочно приехали с своего острова, чтоб препроводить его на оный, если удастся им похитить меня; они казнены, и взяты всевозможные предосторожности противу толь вредных предприятий скрывшегося злодея. Но оный был создан на произведение бедствий нашему дому: спасши жизнь свою, не оставил он намерения овладеть мною и для того удалился к вечному нашему неприятелю, певцинскому князю Куресу. Там принимали всех, кто только зло мыслил ятвягам, и Светан подбился в особливую милость к княжему сыну Дуберзаю. Он расположил предприятие свое весьма хитрым образом: ведая неприязнь народа сего к своему, знал он, что никак не отдадут меня в супружество за наследника певцинского, если бы стал он того требовать, и что отказ таковой влечет за собой неминуемую войну; для того описал он меня Дуберзаю таковою красавицею, что оный не мог не восчувствовать склонности ко мне, а показанный Светаном ему портрет мой произвел в нем такую ко мне любовь, которую не могли истребить рассуждения, предлагающие ему тысячу препон. Из сей войны ожидал Светан полезных для себя последствий, а именно: в смятениях, долженствующих произойти от оной, уповал он опять похитить меня. Намерения его были удачливы. Дуберзай открылся отцу своему, что он не может быть спокоен, поколь не учинится моим супругом. Князь Курес бесплодно старался отвратить его неудобовозможные желания и принужден был наконец послать торжественное посольство к родителю моему с требованием меня в супружество.
Не пощажено богатых даров, ни в грамоте убедительных причин, для коих союз сей долженствует быть полезен обеим державам; но посол возвратился с презрительным отказом. Сие раздуло давно уже горящий огнь ненависти, и страшная война началась неукоснительно. Сильные певцинские рати пошли к царству нашему, подкрепляемые воинами наемными, а наиболее предводительством Куреса, сего состарившегося в войнах и победах князя.
Дуберзай начальствовал передовыми полками, и Светан был лучшим его советником. Сей предложил ему способ, на который, кроме варварского печенега, никто бы не согласился: заключено подослать лазутчика, который бы отравил моего родителя, и Светан сделал оному надлежащие наставления. Сей лазутчик был любимец Дуберзаев и снял на себя услужить своему государю, подвергая жизнь свою опасности. Оный отправлен был прежде, нежели войска вступили в поход, и соглашено так, чтоб убийство сие произвел он ко времени, когда войска вступят в область ятвяжскую, чтоб оною, лишенною своего государя, без труда овладеть было можно.
Злодей отправился, прибыл в нашу столицу и, назвавшись греческим садовником, чрез деньги сыскал себе место главного учредителя в саду иностранных древес. Он имел в сем сведение, и родитель мой доволен был его искусством. Услышав, что войска печенежские напали на наши земли, приготовил он два благовонные цветка, напоенные толь ядовитым порошком, что обоняющий цветок долженствовал в то ж мгновение умереть. По определению судеб, родитель мой, занятый трудами распоряжений к обороне от неприятеля, пожелал прогуляться в саду для отдохновения; родительница моя не отставала от него никогда, и они пришли как невинные агнцы под лютый нож немилосердого убийцы. Оный подал им цветки сии, и родители мои, понюхав оные, не успели сойти с места и попадали бездушны. Шум о сем несчастии распространился в мгновение по дворцу. Злодей старался отвратить казнь свою бегством, но работники, приметившие причину погибели своих государей, схватили его и вручили сбежавшейся страже и вельможам. Убийца в пытке открыл все обстоятельства и злобу Светанову; он был казнен мучительною смертью.
Оставшись сиротою и правительницею смятенного царства, я проливала только слезы и едва упросила вельмож, хотевших возложить на меня корону, чтоб они отложили сие до времени, когда освободят отечество от неприятелей, чтоб они пеклись о том сами и что ни пол мой, ни печаль моя не дозволяют мне теперь быть им в том помощницею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Вложа мою саблю и закинув щит, спешил я освободить избавленную мною царевну, но что я восчувствовал при взоре на оную? Душа моя смутилась от красоты лица ее, коего прелести умножались величеством, блистающим из очей ее, и печаль, распростертая по оному, столь чувствительна учинилась моему сердцу, что оное с того мгновения отдалось ей в вечный плен.
Вы, Звенислав, оправдаете мое признание,— говорил Тарбелс,— и согласитесь, что жертва сия к царевне ятвяжской достойна прелестной Любаны, ибо она была, кою я имел счастье избавить.
Звенислав и его любовница отдали справедливость совершенствам Любаны, и сия царевна приняла сие с целомудренной стыдливостью.
Князь обрский продолжал:
— Развязав шелковую вервь, коею она прикреплена была к дереву, бросился я пред нею на колено, поздравлял ее с победою над ее врагами и просил, чтоб она позволила мне быть во всю жизнь мою исполнителем ее повелений и проводить туда, куда угодно ей будет назначить.
— Великодушный незнакомец! — отвечала она мне.— Небо наградит вашу добродетель, но несчастная царевна, лишенная родителей своих и государства, не может воздать вам ничем, кроме благодарности. Я не знаю, о чем вас просить и куда прибегнуть. Но чтоб вы лучше уразумели о моих обстоятельствах, я открою вам бедственные мои случаи.
Я единочадная дочь и наследница ятвяжского царя Крепостана. Родитель мой находил во мне все свое утешение и любил меня яко единственный залог нежного своего брака с княжною радимичских славян; он воспитывал меня для степени, к коему готовила моя природа. Я взросла посреди счастия и не помышляла, кроме о забавах, приличных моему полу. Между тем я слыхала, что о мне говорили с похвалою и называли меня великою красавицею; я не уважала слов сих, считая оные происходящими от ласкательства.
Однако ж скоро после того начались мои бедствия. Светан, сын великого спальника, влюбился в меня; он довольно был дерзок не токмо питать страсть к дочери своего государя, но и мне открыться во оной. Я запретила ему о сем мыслить, не хотя из великодушия предать его наслуженному наказанию, но грозила открыть немедленно родителю, кой час примечу в нем следы сей непростительной глупости. Казалось, что с того времени он раскаялся, но сие было его притворство, а внутри души своей питал отчаянное предприятие; он заключил увезти меня разбойничий остров в Варяжском море. Едва не успел он в сем злодеянии: прогуливаясь в саду с двумя только моими девицами и подшед к воротам, находящимся к рощам, была я схвачена четырьмя вооруженными плутами, коих лица были завязаны и кои порубили находившихся у ворот часовых; хищники посадили меня на лошадь и поскакали во всю прыть удаленными от больших дорог местами. Ко умножению моего ужаса, увидела я, что досталась в добычу злодею моему Светану; сей смеялся слезам моим и был глух к приносимым мною убеждениям.
По счастию, встретились мы с государственным сыщиком, который выехал для поиску появившихся разбойников и, узнав меня, тотчас окружил злодеев моих; оные оборонялись отчаянно и были побиты и переловлены, кроме одного Светана, который спасся бегством в густине леса.
Переловленные из хищников были разбойники и в допросах показали, что подкуплены были Светаном и затем нарочно приехали с своего острова, чтоб препроводить его на оный, если удастся им похитить меня; они казнены, и взяты всевозможные предосторожности противу толь вредных предприятий скрывшегося злодея. Но оный был создан на произведение бедствий нашему дому: спасши жизнь свою, не оставил он намерения овладеть мною и для того удалился к вечному нашему неприятелю, певцинскому князю Куресу. Там принимали всех, кто только зло мыслил ятвягам, и Светан подбился в особливую милость к княжему сыну Дуберзаю. Он расположил предприятие свое весьма хитрым образом: ведая неприязнь народа сего к своему, знал он, что никак не отдадут меня в супружество за наследника певцинского, если бы стал он того требовать, и что отказ таковой влечет за собой неминуемую войну; для того описал он меня Дуберзаю таковою красавицею, что оный не мог не восчувствовать склонности ко мне, а показанный Светаном ему портрет мой произвел в нем такую ко мне любовь, которую не могли истребить рассуждения, предлагающие ему тысячу препон. Из сей войны ожидал Светан полезных для себя последствий, а именно: в смятениях, долженствующих произойти от оной, уповал он опять похитить меня. Намерения его были удачливы. Дуберзай открылся отцу своему, что он не может быть спокоен, поколь не учинится моим супругом. Князь Курес бесплодно старался отвратить его неудобовозможные желания и принужден был наконец послать торжественное посольство к родителю моему с требованием меня в супружество.
Не пощажено богатых даров, ни в грамоте убедительных причин, для коих союз сей долженствует быть полезен обеим державам; но посол возвратился с презрительным отказом. Сие раздуло давно уже горящий огнь ненависти, и страшная война началась неукоснительно. Сильные певцинские рати пошли к царству нашему, подкрепляемые воинами наемными, а наиболее предводительством Куреса, сего состарившегося в войнах и победах князя.
Дуберзай начальствовал передовыми полками, и Светан был лучшим его советником. Сей предложил ему способ, на который, кроме варварского печенега, никто бы не согласился: заключено подослать лазутчика, который бы отравил моего родителя, и Светан сделал оному надлежащие наставления. Сей лазутчик был любимец Дуберзаев и снял на себя услужить своему государю, подвергая жизнь свою опасности. Оный отправлен был прежде, нежели войска вступили в поход, и соглашено так, чтоб убийство сие произвел он ко времени, когда войска вступят в область ятвяжскую, чтоб оною, лишенною своего государя, без труда овладеть было можно.
Злодей отправился, прибыл в нашу столицу и, назвавшись греческим садовником, чрез деньги сыскал себе место главного учредителя в саду иностранных древес. Он имел в сем сведение, и родитель мой доволен был его искусством. Услышав, что войска печенежские напали на наши земли, приготовил он два благовонные цветка, напоенные толь ядовитым порошком, что обоняющий цветок долженствовал в то ж мгновение умереть. По определению судеб, родитель мой, занятый трудами распоряжений к обороне от неприятеля, пожелал прогуляться в саду для отдохновения; родительница моя не отставала от него никогда, и они пришли как невинные агнцы под лютый нож немилосердого убийцы. Оный подал им цветки сии, и родители мои, понюхав оные, не успели сойти с места и попадали бездушны. Шум о сем несчастии распространился в мгновение по дворцу. Злодей старался отвратить казнь свою бегством, но работники, приметившие причину погибели своих государей, схватили его и вручили сбежавшейся страже и вельможам. Убийца в пытке открыл все обстоятельства и злобу Светанову; он был казнен мучительною смертью.
Оставшись сиротою и правительницею смятенного царства, я проливала только слезы и едва упросила вельмож, хотевших возложить на меня корону, чтоб они отложили сие до времени, когда освободят отечество от неприятелей, чтоб они пеклись о том сами и что ни пол мой, ни печаль моя не дозволяют мне теперь быть им в том помощницею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56