Все они были порублены без пощады от разгневанных ятвягов, и царевна Любана, ожидавшая нового сражения на приступе к своей столице, к удовольствию своему увидела Мирослава, Слотана и вельмож своих, встречающих ее с радостию и поздравляющих ее с совершенным освобождением царства ее от неприятелей. Таковым образом кончилась сия война, и победители торжественно вошли в избавленную ятвяжскую столицу.
Не можно изобразить благодарности, приносимые признательною царевною к одолжившим ее богатырям.
— Чрез вас, возлюбленный мой князь,— говорила Любана,— приведена я в состояние заплатить вам одолжения ко мне. Но что я благодарю вас! — продолжала она к Тарбелсу с нежным взглядом.— Вы для себя возвратили престол ятвяжский, ибо я не буду владеть оным, разве раз-деля его с вами.
Страстный поцелуй был ответом на сие объяснение Звенислав поистине заслуживал всю честь великой победы, но он не принимал никаких награждений от людей, им обязанных; он чаял исполнять свою должность, под вергая жизнь свою опасности для славы и добродетели, и не хотел быть никому обязанным, кроме возлюбленной своей Алзаны. Сия готова была жертвовать ему своею жизнью, ибо он ее удержал, но богатырь с восхищением благодарил богов, что толь удачно срубил голову Куресу
— Ах, сударыня,— говорил он, целуя руку княжны Ал заны,—я ничего не сделал, как защитил собственное мое сердце; ваше соединено с оным толь крепко, что рана одного должна быть смертию и для другого.
Словом, обстоятельства так были способны, что не оставалось больше, как любовницам наградить своих любовников; сие заключено, и брак их отложен только до возвращения Слотана, коего послали в обры испросить на оное дозволения от родителей Тарбелса и Алзаны.
Между тем мудрый Мирослаг не могши отговориться от возлагаемого на него тяжкого бремени правления, по повелению ятвяжских государей трудился восстановить истерзанное врагами царство. Он вскоре учинился необходим для сей области; ятвяги увидели в нем отца и не хотели бы называть сим именем свою царевну, если бы великодушный Мирослав не производил своих благодетельных попечений от имени престола. Он умел довольствоваться одною добродетелию и укреплять счастливый союз любви между государем и подданными. Сколь мало в свете вельмож, имеющих сии намерения! Но да подаст небо, чтоб одно только самолюбие и тщеславие их к тому побуждало, ибо честолюбие, корыстолюбие и предприимчивость еще оных опаснее.
Вскоре ятвяги забыли изнурение тиранств, разорение прияло помощь, возвращенные из рук неприятельских народные сокровища не были употребляемы, как в награду верным, сражавшимся за отечество ратникам, на довольствование сирот, коих мужья и родители в том погибли, и на восстановление упавших домов. Селения возвысились, торговля зацвела, поля покрылись стадами и нивами, представляющими изобилие, и радостные восклицания колебали воздух на тех местах, где незадолго вдыхали оный со стенанием.
Слотан возвратился. Князи обрские едва остались живы от сей счастливой вести, кою привез им любимец их сына; они радовались о благополучии детей своих, которых считали погибшими, и с удовольствием позволили увенчать свои желания славным браком. Единое убеждение их было, чтоб не замедлили они утешить родителей своих свиданием. Но рок, располагающий участью человеков, который равномерно подвергает определениям своим и монархов, отлагал ожидание сие еще надолго.
Приуготовления к сугубому браку и венчанию Тарбелса и Алзаны на царство сделаны. Торжество началось; народ толпился окрест великого храма, в коем готовились любовники принести клятвы о вечной верности, и восклицал на небо от чувств чистого усердия. Уже Тарбелс и Любана увенчаны были диадемою и обще со Звениславом и Алзаною повторили пред алтарем клятвы, кои сердца их давно уже изрекли во внутренности душ своих. Торжественный крик воинов, соединенный со звуком биения в щиты, и музыкальных орудий, и простосердечным воплем радующейся черни, проводил новобрачных во дворец.
Пиршество началось, усердные вельможи пили для очевидного благополучия дому царей ятвяжских, и счастливые супруги ожидали минуты, в кою начнут они жить новою жизнию. Но, о суетность человеческих ожиданий! Мгновение, коего мы с восхищением ожидаем, не редко бывает то, в коем мы приемлем несносные удары в грудь нашу. О Звенислав! О Тарбелс! Какой гром стремится оглушить вас! Ах, если б вы ведали, что следует в сию минуту, когда вы готовитесь принять лучшие дарования неба, вы бы согласились умереть за несколько минут прежде, чтоб умереть в радости.
Внезапу виющаяся молния с ужасным треском мимо ушей торжествующих пролетает; потолок залы разверзается, и огненновидные облака расстилаются над головами изумленного общества возлежавших на пиршестве. Каждый видит гнев, трепещет и упадает вниз лицом. Тарбелс заботится о своей Любане и, не могши выразить своего смятения, сжимает только в объятиях свою дражайшую супругу. Один лишь неустрашимый Звенислав подает руку своей возлюбленной Алзане, а другую наносит, чтоб защитить ее от ожидаемого с небес удара; Алзана для него все на свете, и он довольно смел сражаться за нее со всею природою.
— Алзана! — говорит он спокойным видом.—Я с тобою, и нам опасаться не должно.
Она взирает на верх храмины и, вострепетав, упадает в объятия своего супруга. Он устремляет взор в страну, откуда поразил ее ужас, и видит страшную- богиню плодородия, окруженную бессмертным блеском, спустившуюся на облаке.
— Познай, дерзкий Звенислав, раздраженную тобою Дидилию,—говорила богиня.—Ты плод явного ко мне непочитания и осквернивший празднество мое своим зачатием. Я довольствовалась малым мщением — лишить твоих родителей воззрения на тебя до тридцатилетнего твоего возраста; но ты, дерзновенный, до сего времени хочешь вкусить благополучие; сего не будет: ты определен к трудам и опасностям и не увидишь долго твою Алзану... Что до тебя, Тарбелс, ты мне жалок, но и друг Звениславов должен принять участие в его наказании.
Окончив сие, бросила она густой облак, который сокрыл в себя Алзану и Любану и учинился невидим.
— Ах, жестокая богиня!— вскричал Звенислав.— Я ничем не оскорблял тебя, но я всему подвергаюсь; карай меня всем, кроме разлуки с моею возлюбленною.
— Уже определено,— отвечала ему удаляющаяся богиня.— Будь терпелив; дружество твое с Тарбелсом наградит урон сей, но я не запрещаю вам искать супруг ваших. Гнев богов умягчается великодушием и добродетельными подвигами.
После сего все явление сокрылось, храмина стала по-прежнему, но наполненная жалостными воплями сетующих о похищении Любаны и Алзаны. Звенислав со всем своим мужеством окаменел и не мог произнести ни одного слова; он глядел неподвижно на своего друга, который также на нем остановил свои взоры.
— Дидилия! Ты дозволяешь искать нам наших возлюбленных супруг,— сказал наконец Звенислав, вздохнувши,— но ты их похитила, и можно ль смертному разрушить определение судеб богов?
— Да, любезный друг,— говорил Тарбелс, отирая слезы, кои текли из глаз его,— мы пойдем искать их, нам сие повелено. Бесплодно ожидать нам отрады в одних сетованиях, когда, может быть, возлюбленные наши имеют нужду в нашей помощи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Не можно изобразить благодарности, приносимые признательною царевною к одолжившим ее богатырям.
— Чрез вас, возлюбленный мой князь,— говорила Любана,— приведена я в состояние заплатить вам одолжения ко мне. Но что я благодарю вас! — продолжала она к Тарбелсу с нежным взглядом.— Вы для себя возвратили престол ятвяжский, ибо я не буду владеть оным, разве раз-деля его с вами.
Страстный поцелуй был ответом на сие объяснение Звенислав поистине заслуживал всю честь великой победы, но он не принимал никаких награждений от людей, им обязанных; он чаял исполнять свою должность, под вергая жизнь свою опасности для славы и добродетели, и не хотел быть никому обязанным, кроме возлюбленной своей Алзаны. Сия готова была жертвовать ему своею жизнью, ибо он ее удержал, но богатырь с восхищением благодарил богов, что толь удачно срубил голову Куресу
— Ах, сударыня,— говорил он, целуя руку княжны Ал заны,—я ничего не сделал, как защитил собственное мое сердце; ваше соединено с оным толь крепко, что рана одного должна быть смертию и для другого.
Словом, обстоятельства так были способны, что не оставалось больше, как любовницам наградить своих любовников; сие заключено, и брак их отложен только до возвращения Слотана, коего послали в обры испросить на оное дозволения от родителей Тарбелса и Алзаны.
Между тем мудрый Мирослаг не могши отговориться от возлагаемого на него тяжкого бремени правления, по повелению ятвяжских государей трудился восстановить истерзанное врагами царство. Он вскоре учинился необходим для сей области; ятвяги увидели в нем отца и не хотели бы называть сим именем свою царевну, если бы великодушный Мирослав не производил своих благодетельных попечений от имени престола. Он умел довольствоваться одною добродетелию и укреплять счастливый союз любви между государем и подданными. Сколь мало в свете вельмож, имеющих сии намерения! Но да подаст небо, чтоб одно только самолюбие и тщеславие их к тому побуждало, ибо честолюбие, корыстолюбие и предприимчивость еще оных опаснее.
Вскоре ятвяги забыли изнурение тиранств, разорение прияло помощь, возвращенные из рук неприятельских народные сокровища не были употребляемы, как в награду верным, сражавшимся за отечество ратникам, на довольствование сирот, коих мужья и родители в том погибли, и на восстановление упавших домов. Селения возвысились, торговля зацвела, поля покрылись стадами и нивами, представляющими изобилие, и радостные восклицания колебали воздух на тех местах, где незадолго вдыхали оный со стенанием.
Слотан возвратился. Князи обрские едва остались живы от сей счастливой вести, кою привез им любимец их сына; они радовались о благополучии детей своих, которых считали погибшими, и с удовольствием позволили увенчать свои желания славным браком. Единое убеждение их было, чтоб не замедлили они утешить родителей своих свиданием. Но рок, располагающий участью человеков, который равномерно подвергает определениям своим и монархов, отлагал ожидание сие еще надолго.
Приуготовления к сугубому браку и венчанию Тарбелса и Алзаны на царство сделаны. Торжество началось; народ толпился окрест великого храма, в коем готовились любовники принести клятвы о вечной верности, и восклицал на небо от чувств чистого усердия. Уже Тарбелс и Любана увенчаны были диадемою и обще со Звениславом и Алзаною повторили пред алтарем клятвы, кои сердца их давно уже изрекли во внутренности душ своих. Торжественный крик воинов, соединенный со звуком биения в щиты, и музыкальных орудий, и простосердечным воплем радующейся черни, проводил новобрачных во дворец.
Пиршество началось, усердные вельможи пили для очевидного благополучия дому царей ятвяжских, и счастливые супруги ожидали минуты, в кою начнут они жить новою жизнию. Но, о суетность человеческих ожиданий! Мгновение, коего мы с восхищением ожидаем, не редко бывает то, в коем мы приемлем несносные удары в грудь нашу. О Звенислав! О Тарбелс! Какой гром стремится оглушить вас! Ах, если б вы ведали, что следует в сию минуту, когда вы готовитесь принять лучшие дарования неба, вы бы согласились умереть за несколько минут прежде, чтоб умереть в радости.
Внезапу виющаяся молния с ужасным треском мимо ушей торжествующих пролетает; потолок залы разверзается, и огненновидные облака расстилаются над головами изумленного общества возлежавших на пиршестве. Каждый видит гнев, трепещет и упадает вниз лицом. Тарбелс заботится о своей Любане и, не могши выразить своего смятения, сжимает только в объятиях свою дражайшую супругу. Один лишь неустрашимый Звенислав подает руку своей возлюбленной Алзане, а другую наносит, чтоб защитить ее от ожидаемого с небес удара; Алзана для него все на свете, и он довольно смел сражаться за нее со всею природою.
— Алзана! — говорит он спокойным видом.—Я с тобою, и нам опасаться не должно.
Она взирает на верх храмины и, вострепетав, упадает в объятия своего супруга. Он устремляет взор в страну, откуда поразил ее ужас, и видит страшную- богиню плодородия, окруженную бессмертным блеском, спустившуюся на облаке.
— Познай, дерзкий Звенислав, раздраженную тобою Дидилию,—говорила богиня.—Ты плод явного ко мне непочитания и осквернивший празднество мое своим зачатием. Я довольствовалась малым мщением — лишить твоих родителей воззрения на тебя до тридцатилетнего твоего возраста; но ты, дерзновенный, до сего времени хочешь вкусить благополучие; сего не будет: ты определен к трудам и опасностям и не увидишь долго твою Алзану... Что до тебя, Тарбелс, ты мне жалок, но и друг Звениславов должен принять участие в его наказании.
Окончив сие, бросила она густой облак, который сокрыл в себя Алзану и Любану и учинился невидим.
— Ах, жестокая богиня!— вскричал Звенислав.— Я ничем не оскорблял тебя, но я всему подвергаюсь; карай меня всем, кроме разлуки с моею возлюбленною.
— Уже определено,— отвечала ему удаляющаяся богиня.— Будь терпелив; дружество твое с Тарбелсом наградит урон сей, но я не запрещаю вам искать супруг ваших. Гнев богов умягчается великодушием и добродетельными подвигами.
После сего все явление сокрылось, храмина стала по-прежнему, но наполненная жалостными воплями сетующих о похищении Любаны и Алзаны. Звенислав со всем своим мужеством окаменел и не мог произнести ни одного слова; он глядел неподвижно на своего друга, который также на нем остановил свои взоры.
— Дидилия! Ты дозволяешь искать нам наших возлюбленных супруг,— сказал наконец Звенислав, вздохнувши,— но ты их похитила, и можно ль смертному разрушить определение судеб богов?
— Да, любезный друг,— говорил Тарбелс, отирая слезы, кои текли из глаз его,— мы пойдем искать их, нам сие повелено. Бесплодно ожидать нам отрады в одних сетованиях, когда, может быть, возлюбленные наши имеют нужду в нашей помощи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56