— Пожалуй, не сердись, сестрица,— говорила другая.
— Люди, живущие за озером, имеют очень странный вкус: должно смеяться слепоте их. Мы, кажется, уже привыкли; очень часто видим мы пленников, и все они оказывают только почтение к нашим мнимым летам.
— К нашим летам!—вскричала одна с негодующей улыбкою.— Если б сии бедняки ведали, чего требуют наши сердца, что б подумали они, когда б узнали, кем пленяются и что пренебрегают! Слова сии возбудили мое любопытство, я убеждал их меня в том удовольствовать и открыть, где я, кто они, что со мною предприемлют и не назначена ль мне судьба того старика, которого секли розгами.
— Может быть еще хуже,— сказала одна старуха,— но не все можно объявлять, что известно: мы также не очень сведущи о предбудущем, и только в рассуждении молодых твоих лет и бодрого вида... Однако знай, что дозволено: ты находишься в острове, обитаемом одними женщинами. Здесь мужчины так редки, что всякий впадший в руки связавших тебя рассыльщиц под смертною казнью должен быть препровождаем к нашей госпоже. Какова она, ты сам увидишь, ибо мы следуем к ней. Здесь все походит на очарование, например: мы кажемся тебе по виду прабабушками тех, кои тебя нам вручили, но сие действие некоторого порошка; госпожа наша натирает оным всех своих подданных, кои попадаются в плен ее с довольными прелестями, чтоб тем обращать нас в старух и самой блистать цветом молодости. Красавицы ж, тебя связавшие, не что иное, как заслуженные ее старушки, и лет чрез семьдесят мы будем натерты некоторою особливою мазью, имеющею представлять нас в том образе, в коем, без сомнения, они вас обворожили; тогда получим мы свободу выезжать за озеро. Бедная вольность, когда уже природа требует уединения! Но какова ни есть сия вольность, однако оная обязывает ловить мужчин во угождение нашей госпоже. Сия нарочно располагает своим искусством, чтоб прелестный вид обвороженных старух принуждал вашу братию отдаваться без сопротивления. Они умеют пленять вас, не имея сами в игре сей участия, кроме чтоб утешаться вашим замешательством. Напротив, мы, несчастные, возбуждаем в вас только отвращение, когда прикосновение к вам сжигает сердца наши, и с досадою принуждаемся вручать вас той, кою мы ненавидим. Она избирает из предводимых себе супруга, ибо видит, что время не медлит затем, что она еще не замужем. По сих пор еще не была она счастлива кому-нибудь понравиться, однако не теряет надежды и продолжает покушения свои. Молодые люди не находят удовольствия искать благосклонности ее, а стариков не считает она достойными и для того отсылает их из острова, причем получают они на дорогу от мнимых молодых девиц розги. Впрочем, не старайся узнать, какой собственно сей остров и кто его госпожа: мы сами о том не ведаем, понеже мы тут не рождаемся, а похищают или покупают нас из разных мест для услуг ее посылаемые непригожие, обыкновенно окружающие ее женщины.
По окончании сего достигли мы к великолепному дому. Караул у оного составляли женщины с длинными булавками. Нам дозволили вход, и меня повели чрез ряд комнат. Богатые уборы не привлекали моих взоров, они приготовлены были к лучшему ожиданию, для того что я не очень доверял словам старух и думал, что госпожа толь прекрасных перевозчиц должна превосходить их прелестями.
Мы вошли в зал, убранный картинами, изображающими счастливых любовников; все украшения, казалось, соединены были к тому, чтоб приуготовлять чувства к восхищению. Я не размышлял о судьбе моей и занимался только ожиданием. Пошли известить о моем прибытии, и вскоре потом одна стена залы, которую всю закрывал занавес, раздвинулась и представила глазам моим еще комнату. Я не мог разбирать блестящих в оной богатств; лучший предмет привлек мои взоры: женщина, или девица, невоображаемой красоты предстала оным. Окружающие ее служительницы дурнообразием своим составляли как бы тень, чтобы прелести ее совершеннейшим блистали светом. «А,— думал я, быв вне себя от радости,— теперь разумею я вас, почтенные старушки; по счастию, я не так легковерен, чтоб предупредиться вашею ненавистию к сей богине». Я не дождался, чтоб меня наставляли, каким образом приступить к началу, бежал и, повергшись на колено пред красавицею, говорил:
— Кто б вы ни были, несравненная ль из смертных или божество, владычествующее в местах сих, я приношу вам на жертву обвороженное вами мое сердце.
Хозяйка довольна была сим приветствием и не допустила меня далее оставаться в унизительном положении; она, подняв меня, посадила близ себя и, дав мне несколько пламенных поцелуев, сказала:
— Незнакомый красавец! Не удивляйся, что я следую чувствованиям моим противу обыкновения женщин, обитающих вне сего острова; я предаюсь тебе без околичностей, ибо ты мне кажешься того достоин. Ваши женщины делают то ж, но с некоторыми обрядами; они имеют одни намерения, но стараются раздавать свои благосклонности за искания. Они тщатся учинить то милостию, для чего повсеминутно сами готовы быть рабами; они искусно умеют мучить самих себя и обожателей своих взводить на крайний степень нетерпеливости. Что до меня, я удалена от всех притворств; хочешь ли ты быть моим мужем, и ныне ж счастливый брак соединит нас?
Я толь восхищен был сею искренностию, что не мог ей выразить удовольствия моего, как только схватя ее в мои объятия. Не удивляйтесь, что я не располагал моею участию и слепо следовал представшему мне счастию: сидя с ласковою женщиною, не можно иметь употребления разума. Природа нарочно постаралась взять сию предосторожность, понеже, впрочем, мужчины много бы наделали хлопот ее расположениям; однако происходит то, как предуставлено: женщины ласковы, а мужчины чувствительны. Я забыл о всем и занят был одними желаниями. Я клялся ей, что не воображаю о лучшем счастии, как владеть ею, и наговорил ей всего того, что в таковых обстоятельствах обыкновенно говорят люди нашего пола. Но не распространяя, скажу, что торжество началось: танцовщицы плясали, музыкальные орудия гремели, певицы пели, и напитки подвеселили всех.
Настал час, в который ожидал я учиниться счастливейшим из смертных, и нас проводили в опочивальню. Мне весьма хотелось взять отдохновение, но любезная моя просила меня, чтоб я помог ей раздеться. Нас было только двое, и я принял должность сию охотно; супруга моя, во-первых, сняла с головы своей накладку, за которую следовали прекрасные ее виющиеся на плеча локоны, и представили глазам моим голый и ясный шарик. Таковое преткновение ожиданиям моим много унесло пылкости в жарчаиших моих желаниях. Плешивая красавица должна не скидать с головы своей повязки или ожидать разборчивости в щекотливом вкусе своих почитателей. Между тем богиня моя приметила происходящее от сего в мыслях моих; она повязала голову платком, не сказав о том ни слова, и, употребя ко успокоению моему несколько ласкательств, вынула у себя один глаз, несколько зубов и, сняв перчатку, осталась без левой руки по самую кисть. Я начал приходить в себя из моих любовных восторгов, но составная красавица не допустила меня употребить рассуждения:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
— Люди, живущие за озером, имеют очень странный вкус: должно смеяться слепоте их. Мы, кажется, уже привыкли; очень часто видим мы пленников, и все они оказывают только почтение к нашим мнимым летам.
— К нашим летам!—вскричала одна с негодующей улыбкою.— Если б сии бедняки ведали, чего требуют наши сердца, что б подумали они, когда б узнали, кем пленяются и что пренебрегают! Слова сии возбудили мое любопытство, я убеждал их меня в том удовольствовать и открыть, где я, кто они, что со мною предприемлют и не назначена ль мне судьба того старика, которого секли розгами.
— Может быть еще хуже,— сказала одна старуха,— но не все можно объявлять, что известно: мы также не очень сведущи о предбудущем, и только в рассуждении молодых твоих лет и бодрого вида... Однако знай, что дозволено: ты находишься в острове, обитаемом одними женщинами. Здесь мужчины так редки, что всякий впадший в руки связавших тебя рассыльщиц под смертною казнью должен быть препровождаем к нашей госпоже. Какова она, ты сам увидишь, ибо мы следуем к ней. Здесь все походит на очарование, например: мы кажемся тебе по виду прабабушками тех, кои тебя нам вручили, но сие действие некоторого порошка; госпожа наша натирает оным всех своих подданных, кои попадаются в плен ее с довольными прелестями, чтоб тем обращать нас в старух и самой блистать цветом молодости. Красавицы ж, тебя связавшие, не что иное, как заслуженные ее старушки, и лет чрез семьдесят мы будем натерты некоторою особливою мазью, имеющею представлять нас в том образе, в коем, без сомнения, они вас обворожили; тогда получим мы свободу выезжать за озеро. Бедная вольность, когда уже природа требует уединения! Но какова ни есть сия вольность, однако оная обязывает ловить мужчин во угождение нашей госпоже. Сия нарочно располагает своим искусством, чтоб прелестный вид обвороженных старух принуждал вашу братию отдаваться без сопротивления. Они умеют пленять вас, не имея сами в игре сей участия, кроме чтоб утешаться вашим замешательством. Напротив, мы, несчастные, возбуждаем в вас только отвращение, когда прикосновение к вам сжигает сердца наши, и с досадою принуждаемся вручать вас той, кою мы ненавидим. Она избирает из предводимых себе супруга, ибо видит, что время не медлит затем, что она еще не замужем. По сих пор еще не была она счастлива кому-нибудь понравиться, однако не теряет надежды и продолжает покушения свои. Молодые люди не находят удовольствия искать благосклонности ее, а стариков не считает она достойными и для того отсылает их из острова, причем получают они на дорогу от мнимых молодых девиц розги. Впрочем, не старайся узнать, какой собственно сей остров и кто его госпожа: мы сами о том не ведаем, понеже мы тут не рождаемся, а похищают или покупают нас из разных мест для услуг ее посылаемые непригожие, обыкновенно окружающие ее женщины.
По окончании сего достигли мы к великолепному дому. Караул у оного составляли женщины с длинными булавками. Нам дозволили вход, и меня повели чрез ряд комнат. Богатые уборы не привлекали моих взоров, они приготовлены были к лучшему ожиданию, для того что я не очень доверял словам старух и думал, что госпожа толь прекрасных перевозчиц должна превосходить их прелестями.
Мы вошли в зал, убранный картинами, изображающими счастливых любовников; все украшения, казалось, соединены были к тому, чтоб приуготовлять чувства к восхищению. Я не размышлял о судьбе моей и занимался только ожиданием. Пошли известить о моем прибытии, и вскоре потом одна стена залы, которую всю закрывал занавес, раздвинулась и представила глазам моим еще комнату. Я не мог разбирать блестящих в оной богатств; лучший предмет привлек мои взоры: женщина, или девица, невоображаемой красоты предстала оным. Окружающие ее служительницы дурнообразием своим составляли как бы тень, чтобы прелести ее совершеннейшим блистали светом. «А,— думал я, быв вне себя от радости,— теперь разумею я вас, почтенные старушки; по счастию, я не так легковерен, чтоб предупредиться вашею ненавистию к сей богине». Я не дождался, чтоб меня наставляли, каким образом приступить к началу, бежал и, повергшись на колено пред красавицею, говорил:
— Кто б вы ни были, несравненная ль из смертных или божество, владычествующее в местах сих, я приношу вам на жертву обвороженное вами мое сердце.
Хозяйка довольна была сим приветствием и не допустила меня далее оставаться в унизительном положении; она, подняв меня, посадила близ себя и, дав мне несколько пламенных поцелуев, сказала:
— Незнакомый красавец! Не удивляйся, что я следую чувствованиям моим противу обыкновения женщин, обитающих вне сего острова; я предаюсь тебе без околичностей, ибо ты мне кажешься того достоин. Ваши женщины делают то ж, но с некоторыми обрядами; они имеют одни намерения, но стараются раздавать свои благосклонности за искания. Они тщатся учинить то милостию, для чего повсеминутно сами готовы быть рабами; они искусно умеют мучить самих себя и обожателей своих взводить на крайний степень нетерпеливости. Что до меня, я удалена от всех притворств; хочешь ли ты быть моим мужем, и ныне ж счастливый брак соединит нас?
Я толь восхищен был сею искренностию, что не мог ей выразить удовольствия моего, как только схватя ее в мои объятия. Не удивляйтесь, что я не располагал моею участию и слепо следовал представшему мне счастию: сидя с ласковою женщиною, не можно иметь употребления разума. Природа нарочно постаралась взять сию предосторожность, понеже, впрочем, мужчины много бы наделали хлопот ее расположениям; однако происходит то, как предуставлено: женщины ласковы, а мужчины чувствительны. Я забыл о всем и занят был одними желаниями. Я клялся ей, что не воображаю о лучшем счастии, как владеть ею, и наговорил ей всего того, что в таковых обстоятельствах обыкновенно говорят люди нашего пола. Но не распространяя, скажу, что торжество началось: танцовщицы плясали, музыкальные орудия гремели, певицы пели, и напитки подвеселили всех.
Настал час, в который ожидал я учиниться счастливейшим из смертных, и нас проводили в опочивальню. Мне весьма хотелось взять отдохновение, но любезная моя просила меня, чтоб я помог ей раздеться. Нас было только двое, и я принял должность сию охотно; супруга моя, во-первых, сняла с головы своей накладку, за которую следовали прекрасные ее виющиеся на плеча локоны, и представили глазам моим голый и ясный шарик. Таковое преткновение ожиданиям моим много унесло пылкости в жарчаиших моих желаниях. Плешивая красавица должна не скидать с головы своей повязки или ожидать разборчивости в щекотливом вкусе своих почитателей. Между тем богиня моя приметила происходящее от сего в мыслях моих; она повязала голову платком, не сказав о том ни слова, и, употребя ко успокоению моему несколько ласкательств, вынула у себя один глаз, несколько зубов и, сняв перчатку, осталась без левой руки по самую кисть. Я начал приходить в себя из моих любовных восторгов, но составная красавица не допустила меня употребить рассуждения:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56