– Да уж об этом вы не хлопочите: я его сам ненавижу, поверьте, не менее вашего.
– Он такой негодяй!.. мне даже один вид его вселяет отвращение.
– Конечно, вид его прегнусный.
– Ну уж я не знаю, но я его всегда терпеть не могла, а в теперешнем моем положении…
– Да, в теперешнем вашем положении это совсем не годится. Ну, вы его зато более и не увидите. А во всем остальном прошу вас не того… не возмущаться. Что делать, судьба! помните, как это говорит прекрасная Елена: «Судьба!»
Княгиня покачала головой и хрустнула энергически пальцами, оглянулась по сторонам покоя и тяжело вздохнула, как бы от нестерпимой боли.
– Что-с? – шепнул ей в это время Горданов.
– Да ничего… «судьба… судьба!» Горданов встал и проговорил:
– А судьбе благоразумие велит покоряться. – Он протянул княгине руку.
– Я покоряюсь, – молвила в ответ княгиня.
Затем, когда был доставлен Бодростин и когда он был оставлен при требующей прощения и утешения княгине, Павел Николаевич в самые часы их нежных излияний друг пред другом предался неожиданному коварству.
Глава пятая
Рыбак рыбака видит
Горданов обещал княгине, что спрячет ее скрипача где-нибудь неподалеку за чертой Петербурга, но спрячет так удобно, что для влюбленных останется еще возможность хотя редких свиданий, но устроил все иначе.
Вместо того, чтобы хлопотать о перевозе счастливого артиста за городскую черту, Горданов, явясь к нему на другое утро, предъявил ему бумагу, по силе которой всякая полицейская власть обязана была оказывать Павлу Николаевичу содействие в поимке названного в ней артиста.
Тот оторопел и. растерявшись, только осматривал Горданова с ног до головы. Он, очевидно, никогда не видал птиц такого полета.
– Вы не выдумайте, однако, защищаться, – заговорил тихо Горданов, заметив, что артист, собравшись с мыслями, озирается по сторонам: – это будет бесполезно, потому что, во-первых, я не позволю вам сойти с места и у меня в кармане револьвер, а во-вторых, я совсем не то, за что вы меня принимаете. Вам этого не понять; я Федот, да не тот: а пришел вас спасти. Поняли теперь?
– Н… н… е… т, – беззвучно уронил потерявшийся артист.
– Нет? очень жаль, а мне разъяснять вам это некогда, но, впрочем, странно, что вы, будучи поляком, этого не понимаете: я иду дорогой, проложенною вашими же соотчичами, служу и вашим, и нашим. Бегите пока можете, я вас отпускаю, но бегите ловко, не попадайтесь под мой след, за вами могут пуститься другие охотники, не из наших… Те уж не будут так милостивы, как я.
– Но за что же вы ко мне так милостивы?
– Ну уж это мое дело. Я знаю, что вам меня вознаграждать нечем.
– Совершенно нечем.
– Но, однако, вы мне отдадите что у вас есть готового?
– То есть, что же такое вы желаете получить?
– То есть я желаю получить векселя княгини с бодростинскими надписями.
Артист начал было уверять, что у него ничего подобного нет, но когда
Горданов пугнул его обыском, то он струсил и смятенно подал два векселя, которые Павел Николаевич прочел, посмотрел и объявил, что работа в своем роде совершеннейшая, и затем спрятал векселя в карман, а артисту велел как можно скорее убираться, о чем тот и не заставлял себе более повторять.
Он одевался, лепеча Горданову, что, едучи в Россию, он никак не думал заниматься здесь подобными делами, но что его неудачи шли за неудачей, музыки его никто не хотел слушать и вот…
Горданов этому даже пособолезновал и сказал, что наша петербургская публика в музыкальном отношении очень разборчива, и что у нас немало европейских знаменитостей проваливалось, а затем дал артисту нотацию не бросаться ни на одну железную дорогу, ибо там ему угрожал бы телеграф, а посоветовал ему сесть на финляндский пароход и благополучно удирать в Стокгольм, а оттуда в любое место, где могут найтись охотники слушать его музыку.
Артист так и сделал. О княгине он было заикнулся, но Горданов так веско и внушительно помахал пальцем, что тот и язык потерял.
– Вы об этом и думать не смейте! И писать ей не смейте, иначе вы погибли, – наказывал Горданов.
– А она?
– О ней не беспокойтесь. Разве вы не понимаете, в чем дело и почему вас только высылают?
Артист при всем горестном своем положении осклабился.
– Она остается здесь, потому что ее присутствие тут доставляет удовольствие… – Тут Горданов пригнулся и шепнул что-то на ухо артисту. Тот даже присел. Через час он уже плыл под густым дымом финляндского парохода.
Выпроводив артиста с такими напутствиями, Павел Николаевич стройно установлял отношения Бодростина с княгиней Казимирой, которая хватилась скрипача на другой день, но, пометавшись всюду, убедилась, что его нет и искать его негде. Кризис разрешился у ней обилием нервных слез и припадком отчаянной раздражительности, которую Бодростин не знал как успокоить и искал в этом случае помощи и содействия Горданова, но тоже искал напрасно, потому что и Ропшин, и слуги, разосланные за Павлом Николаевичем, нигде его не могли отыскать.
Его лишь случайно нашел Кишенский на станции Варшавской железной дороги. Они оба столкнулись, отвернулись друг от друга и разошлись, но потом снова столкнулись и заговорили, когда поезд отъехал и они остались на платформе.
– Вы, верно, кого-нибудь хотели проводить? – спросил Кишенский, здравствуясь с Гордановым.
– Да-с, я-с хотел-с кого-то проводить; а вы тоже проводить желали? – отвечал не без насмешки в голосе Горданов.
– Да, и я.
– Только не удалось?
– Не удалось.
– Представьте, и мне тоже! Как вы думаете, где он теперь, каналья?
– Вы о ком же говорите?
– Да все о нем же, о нем.
– То есть…
– То есть о том, кого вы хотели встретить или проводить, да не проводили и не встретили. Скажите, дорого вам платят за вашу службу по этой части?
– Я думаю, столько же, сколько и вам.
– Столько же!.. ну, этого быть не может.
– А отчего вы так думаете?
– Да вы не стоите столько, сколько я.
– Вот как!
– Конечно! Я о вас полюбопытствовал: вы ведь употребляетесь для дел грязненьких, грубых этаких… да?
– Да-с; я языков не знаю, – отвечал спокойно Кишенский.
– Ну, не одно это только, что вы языков не знаете, а у вас… вообще, я думаю, очень многого недостает для тонких сношений.
– Например-с, чего же бы это еще мне недостает?
– Например? Нечего тут например! Например, вы вот совсем для хорошего общества не годитесь.
– Да я и не гонюсь-с за этим обществом-с, и не гонюсь-с; но вы напрасно тоже думаете, что вас озолотят. Надуют-с! Уж много таких же, как вы, франтов разлетались: думали тоже, что им за их бонтон невесть сколько отсыпят. Вздор-с! и здесь есть кому деньги-то забирать…
– Да вы много понимаете! – ответил с презрением Горданов.
– Я-то понимаю. Я знаю, из-за чего вы сюда ударились. – При этих словах Кишенский побагровел от досады и молвил: – но вы не беспокойтесь, кто бы вас ни защищал за ваши обещания открыть что-то важное, вы мне все-таки отдадите деньги, потому что вы их должны.
– Да, должен, не спорю, но отдам не скоро, – отвечал, насмехаясь над ним, Горданов.
– Да-с, отдадите.
– Только не скоро.
– И это же подло. Чем же вы хвастаетесь? Тем, что вам удалось представиться важным деятелем, способным обнаружить неведомо какие махинации, и что я принужден долг вам отсрочить как нужному человеку, я отсрочу-с, отсрочу; но… но мы с вами, господин Горданов, все-таки сочтемся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207