Анна Михайловна, со своими хлопотами о закупках для магазина, часто уклонялась от так называемого Дорою "шлянья" и предоставляла сестре мыкаться по Парижу с одним Долинским. Знакомство этих трех лиц в этот промежуток времени, действительно, перешло в самую короткую и искреннюю дружбу.
- Чудо, как весело мы теперь живем! - восклицала Дора.
- Это правда,- отвечал необыкновенно повеселевший Нестор Игнатьевич.
- А все, ведь, мне, всем обязаны.
- Ну, конечно-с, вам, Дарья Михайловна.
- Разумеется; а не будь вы такой пентюх, все могло бы быть еще веселее.
- Что ж я, например, должен бы делать, если б не имел чина пентюха?
- Это вы не можете догадаться, что бы вы должны делать? Вы, милостивый государь, даже из вежливости должны бы в которую-нибудь из нас влюбиться,-говорила ему не раз, расшалившись, Дорушка.
- Не могу,- отвечал Долинский.
- Отчего это не можете? Как бы весело-то было, чудо?
- Да вот видеть чудес-то я именно и боюсь.
- Э, лучше скажите, что просто у вас, батюшка мой, вкуса нет,- шутила Дора.
- Ну, как тебе не стыдно, Дора, уши, право, вянут слушать, что ты только врешь,- останавливала ее в таких случаях скромная Анна Михайловна.
- Стыдно, мой друг, только красть, лениться да обманывать,- обыкновенно отвечала Дора.
Мрачное настроение духа, в котором Дорушка, по ее собственным словам, была грозна и величественна, во все это время не приходило к ней ни разу, но она иногда очень упорно молчала час и другой, и потом вдруг разрешалась вопросом, показывавшим, что она все это время думала о Долинском.
- Скажите мне, пожалуйста, вы в самом деле женаты? - спросила она его однажды после одного такого раздумья.
- Без всяких шуток,- отвечал ей Долинский.
Дорушка пожала плечами.
- Где же теперь ваша жена? - спросила она опять после некоторой паузы.
- Моя жена? Моя жена в Москве.
- И вы с ней не видались четыре года?
- Да, вот скоро будет четыре года.
- Что ж это значит? Вы с нею, вероятно, разошлись?
- Дора! - остановила Анна Михайловна.
- Что ж тут такого обидного для Нестора Игнатьича в моем вопросе? Дело ясное, что если люди по собственной воле четыре года кряду друг с другом не видятся, так они друг друга не любят. Любя - нельзя друг к другу не рваться.
- У Нестора Игнатьича здесь дела.
- Нет, что ж, Анна Михайловна, я, ведь, вовсе не вижу нужды секретничать. Вопрос Дарьи Михайловны меня нимало не смущает: я, действительно, не в ладах с моей женой.
- Какое несчастье,- проговорила с искренним участием Анна Михайловна.
- И вы твердо решились никогда с нею не сходиться? - допрашивала, серьезно глядя, Дора.
- Скорее, Дарья Михайловна, земля сойдется с небом, чем я со своей женой.
- А она любит вас?
- Не знаю; полагаю, что нет.
- Что ж, она изменила вам, что ли?
- Дора! Ну, да что ж это, наконец, такое! - сказала, порываясь с места, Анна Михайловна.
- Не знаю я этого, и знать об этом не хочу,- отвечал Долинский,- какое мне до нее теперь дело, она вольна жить, как ей угодно.
- Значит, вы ее не любите? - продолжала с прежним спокойствием Дорушка.
- Не люблю.
- Вовсе не любите?
- Вовсе не люблю.
- Это вам так кажется, или вы в этом уверены?
- Уверен, Дарья Михайловна.
- Почему же вы уверены, Нестор Игнатьич?
- Потому, что... я ее ненавижу.
- Гм! Ну, этого еще иногда бывает маловато, люди иногда и ненавидят, и презирают, а все-таки любят.
- Не знаю; мне кажется что даже и слова ненавидеть и любить в одно и то же время вместе не вяжутся.
- Да, рассуждайте там, вяжутся или не вяжутся; что вам за дело до слов, когда это случается на деле; нет, а вы попробовали ли себя спросить, что если б ваша жена любила кого-нибудь другого?
- Ну-с, так что же?
- Как бы вы, например, смотрели, если бы ваша жена целовала своего любовника, или... так, вышла что ли бы из его спальни?
- Дора! Да ты, наконец, решительно несносна! - воскликнула Анна Михайловна и, вставши со своего места, подошла к окошку.
- Смотрел бы с совершенным спокойствием,- отвечал Долинский на последний вопрос Дорушки.
- Да, ну, если так, то это хорошо! Это, значит, дело капитальное,-протянула Дора.
- Но смешно только,- отозвалась со своего места Анна Михайловна,- что ты придаешь такое большое значение ревности.
- Гадкому чувству, которое свойственно только пустым, щепетильно-самолюбивым людишкам,- подкрепил Долинский.
- Толкуйте, господа, толкуйте; а отчего, однако, это гадкое чувство переживает любовь, а любовь не переживает его никогда?
- Но, тем не менее, все-таки оно гадко.
- Да я же и не говорю, что оно хорошо; я только хотела пробовать им вашу любовь, и теперь очень рада, что вы не любите вашей жены.
- Ну, а тебе что до этого? - укоризненно качая головой, спросила Анна Михайловна.
- Мне? Мне ничего, я за него радуюсь. Я вовсе не желаю ему несчастия.
- Какие ты сегодня глупости говорила, Дора,- сказала Анна Михайловна, оставшись одна с сестрою.
- Это ты о Долинском?
- Да, разумеется. Почем ты знаешь, какая его жена? Может быть, она самая прекрасная женщина.
- Нет, этого не может быть: он не такой человек, чтобы мог бросить хорошую женщину.
- Да откуда ты его знаешь?
- Ах, господи боже мой, разве я дура, что ли?
- Ну, а бог его знает, какой у него характер?
- Детский; да, впрочем, какой бы ни был, это ничего не значит: ум и сердце у него хорошие,- это все, что нужно.
- Нет; а ты пресентиментальная особа, Аня,- начала, укладываясь в постель, Дорушка.- У тебя все как бы так, чтоб и волк наелся и овца б была целою.
- А, конечно, это всего лучше.
- Да, очень даже лучше, только, к несчастью, вот досадно, что это невозможно. Уж ты поверь мне, что его жена - волк, а он - овца. В нем есть что-то такое до беспредельности мягкое, кроткое, этакое, знаешь, как будто жалкое, мужской ум, чувства простые и теплые, а при всем этом он дитя, правда?
- Да, кажется. Мне и самой иногда очень жаль его почему-то.
- А, видишь! Мы - чужие ему, да нам жаль его, а ей не жаль. Ну, что ж это за женщина?
Анна Михайловна вздохнула.
- Страшный ты человек, Дора,- проговорила она после минутного молчания.
- Поверь, Аничка,- отвечала, приподнявшись с подушки на локоть, Дора,-что вот этакое твое мягкосердечие-то иной раз может заставить тебя сделать более несправедливости. А по-моему, лучше кого-нибудь спасать, чем над целым светом охать.
- Я живу сердцем, Дора, и, может быть, очень дурно увлекаюсь, но уж такая я родилась.
- А я разве не сердцем живу, Аня? - ответила Дорушка и заслонила рукою свечку.
- А, ведь, он очень хорош,- сказала через несколько минут Дора.
- Да, у него довольно хорошее лицо,- тихо отвечала Анна Михайловна.
- Нет, он просто очаровательно хорош.
- Да, хорош, если хочешь.
- Какие-то притягивающие глаза,- произнесла после короткой паузы Дора, щуря на огонь свои собственные глазки, и молча задула свечу.
- Люблю такие тихие, покорные лица,- досказала она, ворочаясь впотьмах с подушкой.
- Ну, что это, Дора, сто раз повторять про одно и то же! Спи, сделай милость,- отвечала ей Анна Михайловна.
Глава шестая
РОМАН ЧУТЬ НЕ ПРЕРЫВАЕТСЯ В САМОМ НАЧАЛЕ
Доходил второй месяц знакомству Долинского с Прохоровыми, и сестры стали собираться назад в Россию. Долинский помогал им в их сборах. Он сдал комиссионеру все покупки, которые нужно было переслать Анне Михайловне через все таможенные мытарства в Петербург; даже помогал им укладывать чемоданы;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79