— Мой мир теперь — за кульманом, моя душа — тот же чертежный карандаш. Я погрузилась в свою стихию, будто русалка.
— А ребенок? — спросил он.
Они вышли на окраину, где она жила. Было темно, в
воздухе висел туман, и только отсвет витрины падал на дверь, к которой прислонилась Виктория.
— А в следующее воскресенье? — спросил Ганс, когда она обернулась.
— В следующее воскресенье опять будут цветы для Ани,— съязвила она.
Он кивнул и принялся машинально рассматривать витрину: фотоаппараты, линзы, словно слепые, мертвые глаза. На какую-то ничтожную долю секунды ему показалось, будто он видит себя и Викторию этими глазами: две смутные тени, поспешно уходящие друг от друга, а между ними пропасть, Зерранское озеро, дно морское.
— Но я полагаю,— спокойно и уверенно сказала она, отпирая дверь (правда, подбирала слова дольше обычного),— я полагаю, мы понимаем друг друга хотя бы в том, что нам не придется вечно стоять на страже у детской кроватки. Моя жизнь не вечно будет вертеться вокруг нее, твоя тоже. Каждый из нас, в том числе и ребенок, должен жить своей жизнью, не так ли?
Последнее, что он видел, была протянутая рука Виктории.
Прикосновение ее обдало холодом. Он сказал «да», думая «нет».
Потом кивнул и быстро зашагал прочь.
9. — Мир тесен,— сказала Виктория при расставании.
— Виктория, ну что ты говоришь? — воскликнул он. И ее имя, и вообще все на свете казалось ему сомнительным: «Виктория», «победительница». Спору нет, мир стал тесен: один час полета до Праги, один день — до Мехико, а сообщение о смерти Кеннеди облетело мир за минуту. Но в этот день летом тысяча девятьсот шестьдесят первого года о смерти и речи не было. Виктория радовалась ребенку — Ане исполнилось три с половиной месяца.
— В чем дело? — спросила Виктория.— Да не смотри на меня так, это просто смешно, и вообще тебе лучше сейчас уйти.
— Нет, это ты сейчас уходишь,— сказал Ганс. Она улыбнулась:
— Да, конечно. И тебе меня не удержать. Вообще-то она собиралась уехать лишь завтра или
послезавтра. Она говорила об этом, словно о каком-нибудь пустяке, забывая, что тесный мир, о котором она
толковала, состоял из двух миров с разными человеческими законами. В тот далекий августовский день они стояли у окна старенького дома в Доббертине, где Виктория снимала квартиру. За окном тихо и неподвижно, словно навеки застыв, лежал городок. Хозяйка открыла дверь, заметила: «Как-никак, а ребенок такой славный» — и предложила Гансу переночевать. Старушка внесла поднос с кофе и пирогом, и это отсрочило расставание. Сегодня Виктория должна была вернуться в сосновый лес, в барак, к чертежной доске. Завтра или послезавтра будет уже бессмысленно просить толстого шефа отпустить проектировщицу Линднер на два часа с работы. Проектировщицы Линднер уже не будет в Доббертине. В лучшем случае в шкафу останется ее белый халат, в плане — фамилия, несколько незавершенных чертежей перекочует на другие доски, а в этой комнате сохранится разве что стопка журналов, связка книг да какое-нибудь платье, не поместившееся в чемодане.
«Барышня выехала, совершенно неожиданно,— скажет хозяйка.— И вы тоже не знаете куда? Разве она не взяла своего ребенка? Странно...»
Кофе был хороший, и пирог хозяйка сама испекла. OHII отчаянно старались быть любезными друг с другом, пока хозяйка оставалась в комнате, не замечая, что крадет у них драгоценные минуты. Может быть, у Виктории было иное чувство, чем у него. Она была победительницей, до сих пор ей все удавалось: «отлично» на всех экзаменах, лучшая дипломная работа, да и здесь, в конструкторском бюро фабрики, ее считали лучшей среди молодых проектировщиков. Шеф не раздумывая дал ей два часа на улаживание личных дел — ведь она все равно успеет выполнить свою часть работы.
Когда хозяйка вышла, он задал вопрос, еще раз сблизивший их:
— Что будет с ребенком?
— Аня в хороших руках,— ответила она и отошла к окну. В сбсновом лесу вырубили просеку для новой фабрики. В маленьком городе рядами поднимались новые дома.
— Я свихнусь, вечно видя перед собой одно и то же,—- сказала она.— Я не могу больше жить здесь, в этом скучном захолустье. Планы, планы и занудливый новый мир.
Все это возмущало ее, хотя она и знала, сколько по-
началу нужно квартир, пусть даже в типовых домах, достоинства которых всегда подсчитывал Ганс.
— У тебя в голове вообще нет ничего, кроме твоей занудливой экономики
В городе сохранилось лишь несколько старых кирпичных домов с потрескавшимися стенами, да еще Дом ребенка, бывший замок. Он весь сиял яркой голубизной, как небо в этот день.
— Да, дом действительно красивый,— сказала она.— Я позже заберу малышку. Сначала надо там прочно стать на ноги, вообще обрести почву под ногами.
Здесь у нее всегда была почва под ногами Она купила себе несколько кресел, стол и книжные полки, но теперь не могла взять их с собой. Вещи для нее ничего не значили — так уж она была устроена. Можно ведь снова приобрести все это — в другом мире. Наверное, у нее будет комната в чистеньком городе, с красивым видом из окна и строительная площадка — не чета здешней. Несколько раз она повторила:
— Как только смогу, заберу Аню.
Ему оставалось только пообещать чаще заглядывать к ребенку.
— Я же буду проходить здесь практику,— сказал он,— и после окончания института начну тут работать.
Но для Виктории это ничего не меняло.
— Через несколько месяцев я возьму дочь к себе,— заявила она — Если бы я могла поехать, например, в Берлин, Росток или даже в тайгу, где жизнь действительно бьет ключом, на душе у меня было бы по-другому. Я не желаю здесь отупеть. Я слишком долго ждала чуда в этой дыре.
— Но ведь у тебя была работа,— возразил Ганс. Она отрицательно покачала головой:
— Победила экономика: я отстала на дистанции. Победил ты.
Съедена только половина пирога, кофе не допит. Ясно было, что молодая проектировщица намерена посвятить вычерчиванию общих видов или фасадов нового поселка в Доббертине лишь остаток этого дня.
— Я провожу тебя до барака,— сказал он.— Хочу посмотреть планы.
— Ты что, в самом деле думаешь, будто сможешь здесь жить?
— Да
— Боже мой, для тебя все только теория.
— Я же говорил, сегодня мы еще не можем строить иначе.
— Но города строят для будущего, для Ани и прочих детей из сказки.— Она подняла руку, расставив пальцы не то для присяги, не то в знак победы наперекор всему.— Я напишу тебе сразу по приезде. Аню я ни за что не брошу.
И теперь он понял: Виктория, никто тебя не удержит. Тебе бы жить в другом мире, которого вообще не существует. Ты уже глуха к словам, доводам рассудка, трезвым фактам. Ты не хотела ребенка — ведь он на несколько месяцев оторвал тебя от кульмана, от замыслов, не нашедших воплощения. Может быть, ты не смогла бы привыкнуть и к соснам, песку, грязи, рядам типовых домов в тайге или там, куда тебя влечет сейчас. В Зерране в последний день отпуска ты стояла у окна и твердила: «Я все себе представляла совсем иначе».
— Пойдем,— сказала она и пошла к двери. На губах у нее застыла недовольная усмешка — усталое, вымученное воспоминание, все, что осталось от былой любви. Да еще остался ребенок, который родился уже после того, как двум людям стало ясно, что мечта и реальность не одно и то же, что кое-что может и разбиться при их столкновении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— А ребенок? — спросил он.
Они вышли на окраину, где она жила. Было темно, в
воздухе висел туман, и только отсвет витрины падал на дверь, к которой прислонилась Виктория.
— А в следующее воскресенье? — спросил Ганс, когда она обернулась.
— В следующее воскресенье опять будут цветы для Ани,— съязвила она.
Он кивнул и принялся машинально рассматривать витрину: фотоаппараты, линзы, словно слепые, мертвые глаза. На какую-то ничтожную долю секунды ему показалось, будто он видит себя и Викторию этими глазами: две смутные тени, поспешно уходящие друг от друга, а между ними пропасть, Зерранское озеро, дно морское.
— Но я полагаю,— спокойно и уверенно сказала она, отпирая дверь (правда, подбирала слова дольше обычного),— я полагаю, мы понимаем друг друга хотя бы в том, что нам не придется вечно стоять на страже у детской кроватки. Моя жизнь не вечно будет вертеться вокруг нее, твоя тоже. Каждый из нас, в том числе и ребенок, должен жить своей жизнью, не так ли?
Последнее, что он видел, была протянутая рука Виктории.
Прикосновение ее обдало холодом. Он сказал «да», думая «нет».
Потом кивнул и быстро зашагал прочь.
9. — Мир тесен,— сказала Виктория при расставании.
— Виктория, ну что ты говоришь? — воскликнул он. И ее имя, и вообще все на свете казалось ему сомнительным: «Виктория», «победительница». Спору нет, мир стал тесен: один час полета до Праги, один день — до Мехико, а сообщение о смерти Кеннеди облетело мир за минуту. Но в этот день летом тысяча девятьсот шестьдесят первого года о смерти и речи не было. Виктория радовалась ребенку — Ане исполнилось три с половиной месяца.
— В чем дело? — спросила Виктория.— Да не смотри на меня так, это просто смешно, и вообще тебе лучше сейчас уйти.
— Нет, это ты сейчас уходишь,— сказал Ганс. Она улыбнулась:
— Да, конечно. И тебе меня не удержать. Вообще-то она собиралась уехать лишь завтра или
послезавтра. Она говорила об этом, словно о каком-нибудь пустяке, забывая, что тесный мир, о котором она
толковала, состоял из двух миров с разными человеческими законами. В тот далекий августовский день они стояли у окна старенького дома в Доббертине, где Виктория снимала квартиру. За окном тихо и неподвижно, словно навеки застыв, лежал городок. Хозяйка открыла дверь, заметила: «Как-никак, а ребенок такой славный» — и предложила Гансу переночевать. Старушка внесла поднос с кофе и пирогом, и это отсрочило расставание. Сегодня Виктория должна была вернуться в сосновый лес, в барак, к чертежной доске. Завтра или послезавтра будет уже бессмысленно просить толстого шефа отпустить проектировщицу Линднер на два часа с работы. Проектировщицы Линднер уже не будет в Доббертине. В лучшем случае в шкафу останется ее белый халат, в плане — фамилия, несколько незавершенных чертежей перекочует на другие доски, а в этой комнате сохранится разве что стопка журналов, связка книг да какое-нибудь платье, не поместившееся в чемодане.
«Барышня выехала, совершенно неожиданно,— скажет хозяйка.— И вы тоже не знаете куда? Разве она не взяла своего ребенка? Странно...»
Кофе был хороший, и пирог хозяйка сама испекла. OHII отчаянно старались быть любезными друг с другом, пока хозяйка оставалась в комнате, не замечая, что крадет у них драгоценные минуты. Может быть, у Виктории было иное чувство, чем у него. Она была победительницей, до сих пор ей все удавалось: «отлично» на всех экзаменах, лучшая дипломная работа, да и здесь, в конструкторском бюро фабрики, ее считали лучшей среди молодых проектировщиков. Шеф не раздумывая дал ей два часа на улаживание личных дел — ведь она все равно успеет выполнить свою часть работы.
Когда хозяйка вышла, он задал вопрос, еще раз сблизивший их:
— Что будет с ребенком?
— Аня в хороших руках,— ответила она и отошла к окну. В сбсновом лесу вырубили просеку для новой фабрики. В маленьком городе рядами поднимались новые дома.
— Я свихнусь, вечно видя перед собой одно и то же,—- сказала она.— Я не могу больше жить здесь, в этом скучном захолустье. Планы, планы и занудливый новый мир.
Все это возмущало ее, хотя она и знала, сколько по-
началу нужно квартир, пусть даже в типовых домах, достоинства которых всегда подсчитывал Ганс.
— У тебя в голове вообще нет ничего, кроме твоей занудливой экономики
В городе сохранилось лишь несколько старых кирпичных домов с потрескавшимися стенами, да еще Дом ребенка, бывший замок. Он весь сиял яркой голубизной, как небо в этот день.
— Да, дом действительно красивый,— сказала она.— Я позже заберу малышку. Сначала надо там прочно стать на ноги, вообще обрести почву под ногами.
Здесь у нее всегда была почва под ногами Она купила себе несколько кресел, стол и книжные полки, но теперь не могла взять их с собой. Вещи для нее ничего не значили — так уж она была устроена. Можно ведь снова приобрести все это — в другом мире. Наверное, у нее будет комната в чистеньком городе, с красивым видом из окна и строительная площадка — не чета здешней. Несколько раз она повторила:
— Как только смогу, заберу Аню.
Ему оставалось только пообещать чаще заглядывать к ребенку.
— Я же буду проходить здесь практику,— сказал он,— и после окончания института начну тут работать.
Но для Виктории это ничего не меняло.
— Через несколько месяцев я возьму дочь к себе,— заявила она — Если бы я могла поехать, например, в Берлин, Росток или даже в тайгу, где жизнь действительно бьет ключом, на душе у меня было бы по-другому. Я не желаю здесь отупеть. Я слишком долго ждала чуда в этой дыре.
— Но ведь у тебя была работа,— возразил Ганс. Она отрицательно покачала головой:
— Победила экономика: я отстала на дистанции. Победил ты.
Съедена только половина пирога, кофе не допит. Ясно было, что молодая проектировщица намерена посвятить вычерчиванию общих видов или фасадов нового поселка в Доббертине лишь остаток этого дня.
— Я провожу тебя до барака,— сказал он.— Хочу посмотреть планы.
— Ты что, в самом деле думаешь, будто сможешь здесь жить?
— Да
— Боже мой, для тебя все только теория.
— Я же говорил, сегодня мы еще не можем строить иначе.
— Но города строят для будущего, для Ани и прочих детей из сказки.— Она подняла руку, расставив пальцы не то для присяги, не то в знак победы наперекор всему.— Я напишу тебе сразу по приезде. Аню я ни за что не брошу.
И теперь он понял: Виктория, никто тебя не удержит. Тебе бы жить в другом мире, которого вообще не существует. Ты уже глуха к словам, доводам рассудка, трезвым фактам. Ты не хотела ребенка — ведь он на несколько месяцев оторвал тебя от кульмана, от замыслов, не нашедших воплощения. Может быть, ты не смогла бы привыкнуть и к соснам, песку, грязи, рядам типовых домов в тайге или там, куда тебя влечет сейчас. В Зерране в последний день отпуска ты стояла у окна и твердила: «Я все себе представляла совсем иначе».
— Пойдем,— сказала она и пошла к двери. На губах у нее застыла недовольная усмешка — усталое, вымученное воспоминание, все, что осталось от былой любви. Да еще остался ребенок, который родился уже после того, как двум людям стало ясно, что мечта и реальность не одно и то же, что кое-что может и разбиться при их столкновении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40