) (одни уходили в землю, Машина приволакивала новых). И не больше половины из них было политических. Шесть миллионов - что ж, это маленькая страна, Швеция или Греция, там многие знают друг друга. Немудрено же, что попади в любую камеру любой пересылки, послушай, разговорись - и обязательно найдешь с однокамерниками общих знакомых. (Да что там, если Д., в одних одиночках год пересидел, попадает после Сухановки, после рюминских избиений и больницы, в лубянскую камеру, называет себя - и шустрый Ф. сразу ему навстречу: "А-а, так я вас знаю!" "Откуда? - дичится Д. - Вы ошибаетесь." "Ничуть. Ведь это вы тот самый американец Алескандр Д., о котором буржуазная пресса лгала, что вас похитили, а ТАСС опровергало. Я был на воле и читал.") Люблю этот момент, когда в камеру впускают новенького (не новичка - тот входит подавлено, смущенно, а уже сиделого зэка). И сам люблю входить в новую камеру (впрочем, Бог помилуй, больше бы и не входил) - беззаботная улыбка, широкий жест: "Здорово, братцы!" Бросил свой мешочек на нары, "Ну, какие новости за последний год в Бутырках?" Начинаем знакомиться. Какой-то парень, Суворов, 58-я статья. На первый взгляд ничем не примечателен, но лови, лови: на Красноярской пересылке был с ним в камере некий Махоткин... - Позвольте, не полярный летчик? - Да-да, его имени... - ... остров в Таймырском заливе. А сам он сидит по 58-10. Так скажите, значит пустили его в Дудинку? - Откуда вы знаете? Да. Прекрасно. Еще одно звено в биографии совершенно неизвестного мне Махоткина. Я никогда его не встречал, никогда может быть и не встречу, но деятельная память все отложила, что я знаю о нем: Махоткин получил червонец, а остров нельзя переименовать, потому что он на картах всего мира (это же - не гулаговский остров). Его взяли на авиационную шарашку в Болшино, он там томился, летчик среди инженеров, летать же не дадут. Ту шарашку делили пополам, Махоткин попал в таганрогскую половину, и кажется все связи с ним обрезаны. В другой половине, в рыбинской, мне рассказали, что просился парень летать на Дальний Север. Теперь вот узнаю, что ему разрешили. Мне это - ни за чем, но я все запомнил. А через десять дней я окажусь в одном бутырском банном боксе (есть такие премиленькие боксы в Бутырках с кранами и шайкой, чтобы большой бани не занимать) и еще с неким Р. Этого Р. я тоже не знаю, но оказывается, он полгода лежал в бутырской больнице, а теперь едет на рыбинскую шарашку. Еще три дня - и в Рыбинске, в закрытом ящике, где у зэков обрезана всякая связь с внешним миром станет известно и о том, что Махоткин в Дудинке, и о том куда взяли меня. Это и есть арестантский телеграф: внимание, память и встречи. А этот симпатичный мужчина в роговых очках? Гуляет по камере и приятным баритоном напевает Шуберта: "И юность вновь гнетет меня,
И долог путь к могиле..." - Царапкин, Серней Романович. - Позвольте, так я вас хорошо знаю. Биолог? Невозвращенец? Из Берлина? - Откуда вы знаете? - Ну как же, мир тесен! В сорок шестом году с Николаем Владимировичем Тимофеевым-Рессовским... ... Ах, что это была за камера! - не самая ли блестящая в моей тюремной жизни?.. Это было в июле. Меня из лагеря привезли в Бутырки по загадочному "распоряжению министра внутренних дел". Привезли после обеда, но такая была нагруженность в тюрьме, что одиннадцать часов шли приемные процедуры, и только в три часа ночи, заморенного боксами меня впустили в 75-ю камеру. Освещенная из-под двух куполов двумя яркими электрическими лампами, камера спала вповалку, мечась от духоты: горячий июльский воздух не проходил через окна, забранные "намордниками". Неугомонные мухи наполняли воздух жужжанием и спящие вздрагивали, когда мухи садились на них. Лица некоторых арестантов были покрыты носовыми платками, чтобы свет не бил в глаза. Смердила параша - в такой жаре все быстро разлагалось. Восемьдесят человек были втиснуты камеру, рассчитанную на двадцать пять - и это был далеко не предел. Люди лежали на кроватях слева и справа, плотно прижатые друг ко другу, и даже на досках, проложенных поперек проходов, и отовсюду из-под коек торчали ноги, стандартный бутырский стол был отодвинут к параше. Как раз здесь и оставалось свободное местечко на полу, где я и пристроился. И тем, кто вставал по нужде, приходилось перешагивать через меня. Когда в кормушку проорали "Подъем!" камера засуетилась: были сняты доски, перекрывающие проходы, стол пододвинут к окну. Арестанты стали прощупывать меня - чтобы понять: новичок я или старожил. Оказалось, что в камере слились два потока: поток свежеосужденных - в лагерь по этапу и обратный поток лагерников - технических специалистов: физиков, химиков, математиков, конструкторов - отправлявшихся неизвестно куда в некие научно-исследовательские институты. (И здесь я успокоился: министр не собирался повесить на меня новый срок). Ко мне подошел средних лет человек, широкоплечий, но очень истощенный, с небольшой горбинкой на носу: "Профессор Тимофеев-Рессовский, президент научно-технического общества камеры No75. Наше общество собирается каждый день после утренней раздачи хлеба возле левого окна. Вероятно, Вы прочтете нам лекцию? О чем конкретно? Захваченный врасплох, я стоял перед ним в длинной замызганной шинели и ушанке (арестованные зимой обречены были ходить в зимней одежде и летом). Чтобы за доклад я мог сделать? И тут я вспомнил, что в лагере получил на две ночи доклад Смита - официальное сообщение Министерства Обороны Соединенных Штатов о первой атомной бомбе, - принесенный с воли. Книга была опубликована этой весной. Видел ли кто-нибудь ее? Это был бесполезный вопрос. Конечно же никто. Так судьба сыграла со мной свою шутку, вынуждая меня окунуться в ядерную физику, в ту же область, по которой я зарегистрировался в гулаговской учетной карточке. После раздачи хлеба научно-техническое общество, включающее около десяти человек, собралось у левого окна, я сделал свое сообщение и был принят в это сообщество. Кое-что я забыл, кое-что не совсем понял и Тимофеев-Рессовский, несмотря на то, что уже как год был арестован, смог восполнить недостающие места моего доклада. Моей доской была пустая коробка из-под сигарет, мелом - огрызок грифеля. Николай Владимирович выхватывал его, зарисовывал и прерывал меня, комментируя так уверенно, как будто бы он сам был из группы лос-аламосских физиков. Он действительно работал на одном из первых циклотронов в Европе, только изучал воздействие радиации на живое. Он был биологом, одним из мощнейших генетиков нашего времени. Он уже был в тюрьме, когда Зебрак, не зная (о, несомненно, зная), имел смелость написать в канадском журнале: "Русская биология не отвечает за Лысенко; русскя биология - это Тимофеев-Рессовский". (И Зебрак поплатился за это во время уничтожения советской биологии в 1948 году.) Шредингер в своей маленькой книжке "Что есть Жизнь?" дважды цитировал Тимофеева-Рессовского, который уже задолго до этого был посажен. И теперь он был перед нами, и просто взрывался научной информацией по всем возможным наукам. У него был такой широкий научный кругозор, какой последующим поколениям ученых даже и не снился. (Или же изменились условия для осуществления такой универсальности?) А тем более сейчас, когда голодовка ослабила его во время следствия, эти заседания общества были утомительны для него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394 395 396 397 398 399 400 401 402 403 404 405 406 407 408 409 410 411 412 413 414 415 416 417 418 419 420 421 422 423 424 425 426 427 428 429 430 431 432 433 434 435 436 437 438 439 440 441
И долог путь к могиле..." - Царапкин, Серней Романович. - Позвольте, так я вас хорошо знаю. Биолог? Невозвращенец? Из Берлина? - Откуда вы знаете? - Ну как же, мир тесен! В сорок шестом году с Николаем Владимировичем Тимофеевым-Рессовским... ... Ах, что это была за камера! - не самая ли блестящая в моей тюремной жизни?.. Это было в июле. Меня из лагеря привезли в Бутырки по загадочному "распоряжению министра внутренних дел". Привезли после обеда, но такая была нагруженность в тюрьме, что одиннадцать часов шли приемные процедуры, и только в три часа ночи, заморенного боксами меня впустили в 75-ю камеру. Освещенная из-под двух куполов двумя яркими электрическими лампами, камера спала вповалку, мечась от духоты: горячий июльский воздух не проходил через окна, забранные "намордниками". Неугомонные мухи наполняли воздух жужжанием и спящие вздрагивали, когда мухи садились на них. Лица некоторых арестантов были покрыты носовыми платками, чтобы свет не бил в глаза. Смердила параша - в такой жаре все быстро разлагалось. Восемьдесят человек были втиснуты камеру, рассчитанную на двадцать пять - и это был далеко не предел. Люди лежали на кроватях слева и справа, плотно прижатые друг ко другу, и даже на досках, проложенных поперек проходов, и отовсюду из-под коек торчали ноги, стандартный бутырский стол был отодвинут к параше. Как раз здесь и оставалось свободное местечко на полу, где я и пристроился. И тем, кто вставал по нужде, приходилось перешагивать через меня. Когда в кормушку проорали "Подъем!" камера засуетилась: были сняты доски, перекрывающие проходы, стол пододвинут к окну. Арестанты стали прощупывать меня - чтобы понять: новичок я или старожил. Оказалось, что в камере слились два потока: поток свежеосужденных - в лагерь по этапу и обратный поток лагерников - технических специалистов: физиков, химиков, математиков, конструкторов - отправлявшихся неизвестно куда в некие научно-исследовательские институты. (И здесь я успокоился: министр не собирался повесить на меня новый срок). Ко мне подошел средних лет человек, широкоплечий, но очень истощенный, с небольшой горбинкой на носу: "Профессор Тимофеев-Рессовский, президент научно-технического общества камеры No75. Наше общество собирается каждый день после утренней раздачи хлеба возле левого окна. Вероятно, Вы прочтете нам лекцию? О чем конкретно? Захваченный врасплох, я стоял перед ним в длинной замызганной шинели и ушанке (арестованные зимой обречены были ходить в зимней одежде и летом). Чтобы за доклад я мог сделать? И тут я вспомнил, что в лагере получил на две ночи доклад Смита - официальное сообщение Министерства Обороны Соединенных Штатов о первой атомной бомбе, - принесенный с воли. Книга была опубликована этой весной. Видел ли кто-нибудь ее? Это был бесполезный вопрос. Конечно же никто. Так судьба сыграла со мной свою шутку, вынуждая меня окунуться в ядерную физику, в ту же область, по которой я зарегистрировался в гулаговской учетной карточке. После раздачи хлеба научно-техническое общество, включающее около десяти человек, собралось у левого окна, я сделал свое сообщение и был принят в это сообщество. Кое-что я забыл, кое-что не совсем понял и Тимофеев-Рессовский, несмотря на то, что уже как год был арестован, смог восполнить недостающие места моего доклада. Моей доской была пустая коробка из-под сигарет, мелом - огрызок грифеля. Николай Владимирович выхватывал его, зарисовывал и прерывал меня, комментируя так уверенно, как будто бы он сам был из группы лос-аламосских физиков. Он действительно работал на одном из первых циклотронов в Европе, только изучал воздействие радиации на живое. Он был биологом, одним из мощнейших генетиков нашего времени. Он уже был в тюрьме, когда Зебрак, не зная (о, несомненно, зная), имел смелость написать в канадском журнале: "Русская биология не отвечает за Лысенко; русскя биология - это Тимофеев-Рессовский". (И Зебрак поплатился за это во время уничтожения советской биологии в 1948 году.) Шредингер в своей маленькой книжке "Что есть Жизнь?" дважды цитировал Тимофеева-Рессовского, который уже задолго до этого был посажен. И теперь он был перед нами, и просто взрывался научной информацией по всем возможным наукам. У него был такой широкий научный кругозор, какой последующим поколениям ученых даже и не снился. (Или же изменились условия для осуществления такой универсальности?) А тем более сейчас, когда голодовка ослабила его во время следствия, эти заседания общества были утомительны для него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394 395 396 397 398 399 400 401 402 403 404 405 406 407 408 409 410 411 412 413 414 415 416 417 418 419 420 421 422 423 424 425 426 427 428 429 430 431 432 433 434 435 436 437 438 439 440 441