бледные, обросшие, с бисерами гнид на лице, с синими жесткими губами, ввалившимися глазами. Идёт перекличка по формулярам. Отвечают еле слышно. Карточки, на которые отклика нет, откладываются в сторону. Так и выясняется, кто остался в штабелях - избежавшие следствия.
Все, пережившие Оротукан, говорят, что предпочитают газовую камеру...
Следствие? Оно идет так, как задумал следователь. С кем идет не так те уже не расскажут. Как говорил оперчек Комаров: "Мне нужна только твоя правая рука - протокол подписать..." Ну, пытки, конечно, домашние, примитивные - защемляют руку дверью, в таком роде всё (попробуйте, читатель).
Суд? Какая-нибудь Лагколлегия, - это подчиненный Облсуду постоянный суд при лагере, как нарсуд в районе. Законность торжествует! Выступают и свидетели, купленные III Отделом за миску баланды.
В Буреполоме частенько свидетелями на своих бригадников бывали бригадиры. Их заставлял следователь - чуваш Крутиков. "А иначе сниму с бригадиров, на Печору отправлю!" Выходит такой бригадир Николай Ронжин (из Горького) и подтверждает: "Да, Бернштейн говорил, что зингеровские швейные машины хороши, а подольские не годятся". Ну, и довольно! Для выездной сессии Горьковского Облсуда (председатель - Бухонин, да две местных комсомолки Жукова и Коркина) - разве не довольно? Десять лет!
Еще был в Буреполоме такой кузнец Антон Васильевич Балыбердин (местный, таншаевский) - так он выступал свидетелем вообще по всем лагерным делам. Кто встретит - пожмите его честную руку!
Ну, и наконец, - еще один этап, на другой лагпункт, чтобы ты не вздумал считаться со свидетелями. Это этап небольшой - каких-нибудь четыре часа на открытой платформе узкоколейки.
А теперь - в больничку. Если же нога ногу минует - завтра с утра тачки катать.
Да здравствует чекистская бдительность, спасшая нас от военного поражения, а оперчекистов - от фронта!
___
Во время войны (если не говорить о тех республиках, откуда мы поспешно отступали) расстреливали мало, а всё больше клепали новые сроки: не уничтожение этих людей нужно было оперчекистам, а только раскрытие преступлений. Осужденные же могли трудиться, могли умереть - это уж вопрос производственный.
Напротив, в 1938-м году верховное нетерпение было - расстреливать! Расстреливали посильно во всех лагерях, но больше всего пришлось на Колыму (расстрелы "гаранинские") и на Воркуту (расстрелы "кашкетинские").
Кашкетинские расстрелы связаны с продирающим кожу названием Старый Кирпичный Завод. Так называлась станция узкоколейки в двадцати километрах южнее Воркуты.
После "победы" троцкистской голодовки в марте 1937 года, и обмана её, прислана была из Москвы "комиссия Григоровича" для следствия над бастовавшими. Южнее Ухты, невдалеке от железнодорожного моста через реку Ропча в тайге поставлен был тын из бревен и создан новый изолятор Ухтарка. Там вели следствие над троцкистами южной части магистрали. А в саму Воркуту послан был член комиссии Кашкетин. Здесь он протягивал троцкистов через "следственную палатку" (применял порку плетьми!) и, не очень даже настаивая, чтобы они признали себя виновными, составлял свои "кашкетинские списки".
Зимой 1937-38 года из разных мест сосредоточения - из палаток в устье Сыр-Яги, с Кочмаса, из Сивой Маски, из Ухтарки, троцкистов да еще и децистов2 стали стягивать на Старый Кирпичный Завод (иных - и безо всякого следствия). Несколько самых видных взяли в Москву в связи с процессами. Остальных к апрелю 1938-го набралось на Старом Кирпичном 1053 человека. В тундре, в стороне от узкоколейки, стоял старый длинный сарай. В нем и стали поселять забастовщиков, а потом, с пополнениями, поставили рядом еще две старых рваных ничем не обложенных палатки на 250 человек каждая. Как их там содержали, мы уже можем догадаться по Оротукану. Посреди такой палатки 20х6 метров стояла одна бензиновая бочка вместо печи, а угля отпускалось на неё в сутки - ведро, да еще бросали в неё вшей, подтапливали. Толстый иней покрывал полотнище изнутри. На нарах не хватало мест, и в очередь лежали или ходили. Давали хлеба в день трехсотку и один раз миску баланды. Иногда, не каждый день, по кусочку трески. Воды не было, а раздавали кусочками лёд как паёк. Уж разумеется никогда не умывались, и бани не бывало. По телу проступали цынготные пятна.
Но что было здесь тяжелее Оротукана - к троцкистам подбросили лагерных штурмовиков - блатных, среди них и убийц, приговоренных к смерти. Их проинструктировали, что вот эту политическую сволочь надо давить, и за это им, блатным, будет смягчение. За такое приятное и вполне в их духе поручение блатные взялись с охотой. Их назначили старостами (сохранилась кличка одного - "Мороз") и подстаростами, они ходили с палками, били этих бывших коммунистов и глумились как могли: заставляли возить себя верхом, брали чьи-нибудь вещи, испражнялись в них и опаливали в печи. В одной из палаток политические бросились на блатных, хотели убить, те подняли крик, и конвой извне открыл огонь в палатку, защищая социально-близких.
Этим глумлением блатных были особенно сломлены единство и воля недавних забастовщиков.
На Старом Кирпичном Заводе, в холодных и рваных убежищах, в убогой негреющей печке догорали революционные порывы жестокостей и переустройств двух десятилетий.
И традиция русской политической борьбы, тоже, казалось, доживала последние дни.
Всё же, по человеческому свойству надеяться, заключённые Старого Кирпичного ждали, что их направят на какой-то новый объект. Уже несколько месяцев они мучились здесь, и было невыносимо. И действительно, рано утром 22 апреля (нет полной уверенности в дате, а то ведь - день рождения Ленина) начали собирать этап - 200 человек. Вызываемые получали свои мешки, клали их на розвальни. Конвой повел колонну на восток, в тундру, где близко не было совсем никакого жилья, а вдалеке был Салехард. Блатные позади ехали на санях с вещами. Одну только странность заметили остающиеся: один, другой мешок упал с саней, и никто их не подобрал.
Колонна шла бодро: ждала их какая-то новая жизнь, новая деятельность, пусть изнурительная, но не хуже этого ожидания. А сани далеко отстали. И конвой стал отставать - ни впереди, ни сбоку уже не шел, а только сзади. Что ж, слабость конвоя - это тоже добрый признак. Светило солнце.
И вдруг по чёрной идущей колонне невидимо откуда, из ослепительной снежной пелены, открыт был частый пулемётный огонь. Арестанты падали, другие еще стояли, и никто ничего не понимал.
Смерть пришла в солнечно-снежных ризах, безгрешная, милосердная.
Это была фантазия на тему будущей войны. Из временных снежных укреплений поднялись убийцы в полярных балахонах (говорят, что большинство из них были грузины), бежали к дороге и добивали кольтами живых.
А недалеко были заготовлены ямы, куда подъехавшие блатные стали стаскивать трупы. Вещи же умерших к неудовольствию блатных были сожжены.
23-го и 24-го апреля там же и так же расстреляли еще 760 человек.
А девяносто трех вернули этапом на Воркуту. Это были блатные и, очевидно, стукачи-провокаторы.3
Таковы были главные кашкетинские расстрелы.4
Но с дальних командировок этапы смертников опоздали, они продолжали поступать по 5-10 человек. Отряд убийц принимал их на станции Кирпичный Завод, вёл к старой бане - будке, изнутри в три-четыре слоя обитой одеялами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394 395 396 397 398 399 400 401 402 403 404 405 406 407 408 409 410 411 412 413 414 415 416 417 418 419 420 421 422 423 424 425 426 427 428 429 430 431 432 433 434 435 436 437 438 439 440 441
Все, пережившие Оротукан, говорят, что предпочитают газовую камеру...
Следствие? Оно идет так, как задумал следователь. С кем идет не так те уже не расскажут. Как говорил оперчек Комаров: "Мне нужна только твоя правая рука - протокол подписать..." Ну, пытки, конечно, домашние, примитивные - защемляют руку дверью, в таком роде всё (попробуйте, читатель).
Суд? Какая-нибудь Лагколлегия, - это подчиненный Облсуду постоянный суд при лагере, как нарсуд в районе. Законность торжествует! Выступают и свидетели, купленные III Отделом за миску баланды.
В Буреполоме частенько свидетелями на своих бригадников бывали бригадиры. Их заставлял следователь - чуваш Крутиков. "А иначе сниму с бригадиров, на Печору отправлю!" Выходит такой бригадир Николай Ронжин (из Горького) и подтверждает: "Да, Бернштейн говорил, что зингеровские швейные машины хороши, а подольские не годятся". Ну, и довольно! Для выездной сессии Горьковского Облсуда (председатель - Бухонин, да две местных комсомолки Жукова и Коркина) - разве не довольно? Десять лет!
Еще был в Буреполоме такой кузнец Антон Васильевич Балыбердин (местный, таншаевский) - так он выступал свидетелем вообще по всем лагерным делам. Кто встретит - пожмите его честную руку!
Ну, и наконец, - еще один этап, на другой лагпункт, чтобы ты не вздумал считаться со свидетелями. Это этап небольшой - каких-нибудь четыре часа на открытой платформе узкоколейки.
А теперь - в больничку. Если же нога ногу минует - завтра с утра тачки катать.
Да здравствует чекистская бдительность, спасшая нас от военного поражения, а оперчекистов - от фронта!
___
Во время войны (если не говорить о тех республиках, откуда мы поспешно отступали) расстреливали мало, а всё больше клепали новые сроки: не уничтожение этих людей нужно было оперчекистам, а только раскрытие преступлений. Осужденные же могли трудиться, могли умереть - это уж вопрос производственный.
Напротив, в 1938-м году верховное нетерпение было - расстреливать! Расстреливали посильно во всех лагерях, но больше всего пришлось на Колыму (расстрелы "гаранинские") и на Воркуту (расстрелы "кашкетинские").
Кашкетинские расстрелы связаны с продирающим кожу названием Старый Кирпичный Завод. Так называлась станция узкоколейки в двадцати километрах южнее Воркуты.
После "победы" троцкистской голодовки в марте 1937 года, и обмана её, прислана была из Москвы "комиссия Григоровича" для следствия над бастовавшими. Южнее Ухты, невдалеке от железнодорожного моста через реку Ропча в тайге поставлен был тын из бревен и создан новый изолятор Ухтарка. Там вели следствие над троцкистами южной части магистрали. А в саму Воркуту послан был член комиссии Кашкетин. Здесь он протягивал троцкистов через "следственную палатку" (применял порку плетьми!) и, не очень даже настаивая, чтобы они признали себя виновными, составлял свои "кашкетинские списки".
Зимой 1937-38 года из разных мест сосредоточения - из палаток в устье Сыр-Яги, с Кочмаса, из Сивой Маски, из Ухтарки, троцкистов да еще и децистов2 стали стягивать на Старый Кирпичный Завод (иных - и безо всякого следствия). Несколько самых видных взяли в Москву в связи с процессами. Остальных к апрелю 1938-го набралось на Старом Кирпичном 1053 человека. В тундре, в стороне от узкоколейки, стоял старый длинный сарай. В нем и стали поселять забастовщиков, а потом, с пополнениями, поставили рядом еще две старых рваных ничем не обложенных палатки на 250 человек каждая. Как их там содержали, мы уже можем догадаться по Оротукану. Посреди такой палатки 20х6 метров стояла одна бензиновая бочка вместо печи, а угля отпускалось на неё в сутки - ведро, да еще бросали в неё вшей, подтапливали. Толстый иней покрывал полотнище изнутри. На нарах не хватало мест, и в очередь лежали или ходили. Давали хлеба в день трехсотку и один раз миску баланды. Иногда, не каждый день, по кусочку трески. Воды не было, а раздавали кусочками лёд как паёк. Уж разумеется никогда не умывались, и бани не бывало. По телу проступали цынготные пятна.
Но что было здесь тяжелее Оротукана - к троцкистам подбросили лагерных штурмовиков - блатных, среди них и убийц, приговоренных к смерти. Их проинструктировали, что вот эту политическую сволочь надо давить, и за это им, блатным, будет смягчение. За такое приятное и вполне в их духе поручение блатные взялись с охотой. Их назначили старостами (сохранилась кличка одного - "Мороз") и подстаростами, они ходили с палками, били этих бывших коммунистов и глумились как могли: заставляли возить себя верхом, брали чьи-нибудь вещи, испражнялись в них и опаливали в печи. В одной из палаток политические бросились на блатных, хотели убить, те подняли крик, и конвой извне открыл огонь в палатку, защищая социально-близких.
Этим глумлением блатных были особенно сломлены единство и воля недавних забастовщиков.
На Старом Кирпичном Заводе, в холодных и рваных убежищах, в убогой негреющей печке догорали революционные порывы жестокостей и переустройств двух десятилетий.
И традиция русской политической борьбы, тоже, казалось, доживала последние дни.
Всё же, по человеческому свойству надеяться, заключённые Старого Кирпичного ждали, что их направят на какой-то новый объект. Уже несколько месяцев они мучились здесь, и было невыносимо. И действительно, рано утром 22 апреля (нет полной уверенности в дате, а то ведь - день рождения Ленина) начали собирать этап - 200 человек. Вызываемые получали свои мешки, клали их на розвальни. Конвой повел колонну на восток, в тундру, где близко не было совсем никакого жилья, а вдалеке был Салехард. Блатные позади ехали на санях с вещами. Одну только странность заметили остающиеся: один, другой мешок упал с саней, и никто их не подобрал.
Колонна шла бодро: ждала их какая-то новая жизнь, новая деятельность, пусть изнурительная, но не хуже этого ожидания. А сани далеко отстали. И конвой стал отставать - ни впереди, ни сбоку уже не шел, а только сзади. Что ж, слабость конвоя - это тоже добрый признак. Светило солнце.
И вдруг по чёрной идущей колонне невидимо откуда, из ослепительной снежной пелены, открыт был частый пулемётный огонь. Арестанты падали, другие еще стояли, и никто ничего не понимал.
Смерть пришла в солнечно-снежных ризах, безгрешная, милосердная.
Это была фантазия на тему будущей войны. Из временных снежных укреплений поднялись убийцы в полярных балахонах (говорят, что большинство из них были грузины), бежали к дороге и добивали кольтами живых.
А недалеко были заготовлены ямы, куда подъехавшие блатные стали стаскивать трупы. Вещи же умерших к неудовольствию блатных были сожжены.
23-го и 24-го апреля там же и так же расстреляли еще 760 человек.
А девяносто трех вернули этапом на Воркуту. Это были блатные и, очевидно, стукачи-провокаторы.3
Таковы были главные кашкетинские расстрелы.4
Но с дальних командировок этапы смертников опоздали, они продолжали поступать по 5-10 человек. Отряд убийц принимал их на станции Кирпичный Завод, вёл к старой бане - будке, изнутри в три-четыре слоя обитой одеялами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394 395 396 397 398 399 400 401 402 403 404 405 406 407 408 409 410 411 412 413 414 415 416 417 418 419 420 421 422 423 424 425 426 427 428 429 430 431 432 433 434 435 436 437 438 439 440 441