Уэллспринг – родом из Цепи миров. Его настоящее имя – Абеляр Малкольм Тайлер Линдсей.
– Поразительно.
– Уэллспринг играет весьма тонко. Его терранское прошлое только камуфляж.
– Вы меня удивляете.
– Легок на помине, – заметил Наварре. Из туннеля слева от Линдсея вырвалась шумная толпа. Это с группой студентов, раскрасневшихся и громко хохочущих, прямо с какой-то попойки прибыл Уэллспринг. Молодые цикады в длинных развевающихся пальто, штанах с разрезами и блестящих жилетах из кожи рептилий казались живописным подвижным зелено-голубым клубком.
Заметив Линдсея, Уэллспринг поплыл к нему. Матовая грива его черных волос была охвачена венцом из меди и платины. Поверх рукава костюма, украшенного печатным орнаментом из листьев, была надета повязка-плейер, извергавшая оглушительную квазимузыку из треска сучьев и криков животных.
– Линдсей! – заорал он. – Линдсей! Вот ты и снова с нами! – Он крепко обнял Линдсея и пристегнулся к сиденью.
С виду Уэллспринг был пьян. Лицо раскраснелось, ворот распахнут, что-то копошится в бороде – какие-то крохотные существа, похоже – металлические блохи.
– Как съездил? – спросил Линдсей.
– Совет Колец – тоска зеленая! Извини, не успел тебя встретить. – Он подозвал официанта. – Что ты пьешь? Фантастический все-таки кратер, этот Маринер, верно? Даже его ответвления и те размером с Гранд-Каньон в Аризоне. – Он указал за спину Линдсея, на расщелину между отвесных стен, с которых ледяной ветер сдувал клубы тонкой охряной пыли. – Представь там водопад; такие радуги выйдут! Дрожь берет, как подумаешь.
– Да, конечно, – снисходительно улыбнулся Наварре.
– Есть у меня, – сообщил Уэллспринг Линдсею, – упражненьице для духа маловеров вроде Евгения. Следует каждый день повторять про себя: «Столетья.., столетья.., столетья…»
– Я – человек прагматичный, – сказал Наварре, поймав взгляд Линдсея и значительно приподнимая бровь. – Жизнь течет ото дня к дню, а не от столетия к столетию. Энтузиазма на столетия не хватает. Плоть и кровь такого не вынесут. Ваши амбиции, – он обратился к Уэллспрингу, – просто не уместятся в жизнь.
– Естественно. Как и положено. Жизнь они включают в себя.
– Совет управляющих более практичен, – заметил Наварре, глядя на Уэллспринга с высокомерием.
Авторитет Совета управляющих со времен основания Царицына Кластера значительно вырос, и Уэллспринг предпочитал не бороться за власть, но уступить. И теперь, пока Совет возился во дворце царицы с повседневными управленческими мелочами, Уэллспринг дневал и ночевал в догтаунах и приватах. Зачастую он пропадал на целые месяцы, чтобы появиться потом, ведя за собой банду каких-нибудь темных постлюдей и странных личностей, навербованных на дне общества. Наварре это шокировало.
– Мне нужна должность, – сказал Линдсей Уэллспрингу. – Только без политики.
– Найдем, обязательно найдем.
Линдсей огляделся по сторонам и вдруг понял:
– Не нравится мне этот Марс…
Уэллс сразу посерьезнел:
– Ты сознаешь, что все судьбы будущего могут споткнуться на этом сиюминутном высказывании? Именно из таких семян свободной воли, следуя законам причинности, и произрастает будущее.
– Там слишком сухо, – улыбнулся Линдсей. Как раз в этот момент толпа ахнула: камера быстро скользнула вниз по ненадежному склону, и весь мир зашатался. – И еще он дергается.
Уэллспринг был обеспокоен. Он застегнул ворот, но Линдсей успел заметить на его шее небольшой кровоподтек со следами зубов.
– Ты знаешь, что нельзя одновременно считать два мира лучшими, – сказал Уэллспринг, выключая нарукавник.
Наварре недоверчиво рассмеялся.
Линдсей, не обращая внимания на Уэллспринга, глядел ему за спину и рассматривал его спутников. Молодой шейпер в форме Космоситета с ворсистыми липучими налокотниками зарылся лицом в разлетевшиеся светло-рыжие кудри молодой женщины. Склонив голову набок, она восторженно хохотала. Позади нее Линдсей разглядел печальную физиономию Абеляра Гомеса. Его сопровождали два пса-наблюдателя, скорчившихся на стене, сверкая металлическими ребрами и фиксируя мордами-камерами любое его движение. Линдсеем овладела жалость и тоска о мимолетности вечных человеческих истин.
А Уэллспринг, со страстью пустившись в спор, извергал мощный фонтан риторики, сметавшей и крушившей ехидные замечания Наварре. Он соловьем разливался про астероиды – глыбы льда, с хороший город каждая, которые, будучи обрушены на поверхность Марса по нисходящим кривым, всеми своими камнедробильными мегатоннами вобьют в пустыню оазисы влажности. Пар и прочие летучие вещества насытят истощенную атмосферу, а ледяные полярные шапки превратятся в газообразную двуокись углерода. Появятся реки, озера. Воронки с оазисами будут укомплектованы бригадами ученых, которые вызовут к жизни целые экосистемы. В первый раз человечество станет превыше жизни: целый живой мир будет обязан своим существованием человеку, а не наоборот. Это Уэллспринг рассматривал как моральную обязанность, как уплату долга. Расходы не имеют значения: деньги – лишь символ. Реальна единственно жизнь.
– Но человеческий фактор, – перебил его Наварре, – победит вас! Вы забыли о материальных стимулах – обычная ошибка всех реформаторов. Вы могли бы править Царицыным Кластером. Вместо этого вы упустили власть, и теперь Совет управляющих, эти механистские… – заметив псов, сопровождающих Гомеса, Наварре осекся, – ..джентльмены управляют государством с присущим им умением. Но, абстрагируясь от политики, ваш вздор лишает ЦК возможности заниматься достойными науками! Реальными разработками, приносящими новые изобретения для защиты ЦК от врагов. Мы расшвыриваем ресурсы на терраформинг, в то время как милитанты – и шейперские, и механистские – строят против нас заговор за заговором. Да, я согласен, эта ваша мечта очень мила. Да, она даже общественно полезна как относительно безвредная государственная идеология. Но в конце концов она лопнет, а вместе с ней – и ЦК.
Глаза Уэллспринга сверкнули.
– Ты, Евгений, переутомился и потерял широту взглядов. Возьми отпуск лет этак на десять; как знать, может, время даст новое направление твоим мыслям.
Наварре побагровел.
– Видите? – воззвал он к Линдсею. – Катаклизм! Последнее замечание – вы сами слышали – не что иное, как намек на ледовое убийство! Идемте, Милош! Вам, безусловно, нельзя оставаться с этими бездельниками и пустозвонами!
Линдсей не реагировал. В былые времена он смог бы обратить эту беседу к собственной выгоде, но теперь навыки пропали. И возобновлять их ему не хотелось.
Что толку в словах? К черту слова! Словами его больше не возьмешь. Он понял, что здесь нужно отбросить всякие правила.
Взлетев в воздух, он принялся срывать с себя одежду.
Наварре, кипя от возмущения, ушел. Одежды Линдсея разлетелись по помещению, пиджак и брюки медленно кружили над соседними столиками. Посетители со смехом уворачивались. Вскоре Линдсей остался совершенно голым. Нервозный смех публики стих; воцарилось неуверенное беспокойство. Отодвигаясь от псов Гомеса, посетители смущенно шептались.
Не обращая на них внимания, Линдсей поудобнее устроился в воздухе и, закинув ногу на ногу, принялся рассматривать стену. Студенты Уэллспринга, бормоча извинения и оглядываясь, покинули бар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
– Поразительно.
– Уэллспринг играет весьма тонко. Его терранское прошлое только камуфляж.
– Вы меня удивляете.
– Легок на помине, – заметил Наварре. Из туннеля слева от Линдсея вырвалась шумная толпа. Это с группой студентов, раскрасневшихся и громко хохочущих, прямо с какой-то попойки прибыл Уэллспринг. Молодые цикады в длинных развевающихся пальто, штанах с разрезами и блестящих жилетах из кожи рептилий казались живописным подвижным зелено-голубым клубком.
Заметив Линдсея, Уэллспринг поплыл к нему. Матовая грива его черных волос была охвачена венцом из меди и платины. Поверх рукава костюма, украшенного печатным орнаментом из листьев, была надета повязка-плейер, извергавшая оглушительную квазимузыку из треска сучьев и криков животных.
– Линдсей! – заорал он. – Линдсей! Вот ты и снова с нами! – Он крепко обнял Линдсея и пристегнулся к сиденью.
С виду Уэллспринг был пьян. Лицо раскраснелось, ворот распахнут, что-то копошится в бороде – какие-то крохотные существа, похоже – металлические блохи.
– Как съездил? – спросил Линдсей.
– Совет Колец – тоска зеленая! Извини, не успел тебя встретить. – Он подозвал официанта. – Что ты пьешь? Фантастический все-таки кратер, этот Маринер, верно? Даже его ответвления и те размером с Гранд-Каньон в Аризоне. – Он указал за спину Линдсея, на расщелину между отвесных стен, с которых ледяной ветер сдувал клубы тонкой охряной пыли. – Представь там водопад; такие радуги выйдут! Дрожь берет, как подумаешь.
– Да, конечно, – снисходительно улыбнулся Наварре.
– Есть у меня, – сообщил Уэллспринг Линдсею, – упражненьице для духа маловеров вроде Евгения. Следует каждый день повторять про себя: «Столетья.., столетья.., столетья…»
– Я – человек прагматичный, – сказал Наварре, поймав взгляд Линдсея и значительно приподнимая бровь. – Жизнь течет ото дня к дню, а не от столетия к столетию. Энтузиазма на столетия не хватает. Плоть и кровь такого не вынесут. Ваши амбиции, – он обратился к Уэллспрингу, – просто не уместятся в жизнь.
– Естественно. Как и положено. Жизнь они включают в себя.
– Совет управляющих более практичен, – заметил Наварре, глядя на Уэллспринга с высокомерием.
Авторитет Совета управляющих со времен основания Царицына Кластера значительно вырос, и Уэллспринг предпочитал не бороться за власть, но уступить. И теперь, пока Совет возился во дворце царицы с повседневными управленческими мелочами, Уэллспринг дневал и ночевал в догтаунах и приватах. Зачастую он пропадал на целые месяцы, чтобы появиться потом, ведя за собой банду каких-нибудь темных постлюдей и странных личностей, навербованных на дне общества. Наварре это шокировало.
– Мне нужна должность, – сказал Линдсей Уэллспрингу. – Только без политики.
– Найдем, обязательно найдем.
Линдсей огляделся по сторонам и вдруг понял:
– Не нравится мне этот Марс…
Уэллс сразу посерьезнел:
– Ты сознаешь, что все судьбы будущего могут споткнуться на этом сиюминутном высказывании? Именно из таких семян свободной воли, следуя законам причинности, и произрастает будущее.
– Там слишком сухо, – улыбнулся Линдсей. Как раз в этот момент толпа ахнула: камера быстро скользнула вниз по ненадежному склону, и весь мир зашатался. – И еще он дергается.
Уэллспринг был обеспокоен. Он застегнул ворот, но Линдсей успел заметить на его шее небольшой кровоподтек со следами зубов.
– Ты знаешь, что нельзя одновременно считать два мира лучшими, – сказал Уэллспринг, выключая нарукавник.
Наварре недоверчиво рассмеялся.
Линдсей, не обращая внимания на Уэллспринга, глядел ему за спину и рассматривал его спутников. Молодой шейпер в форме Космоситета с ворсистыми липучими налокотниками зарылся лицом в разлетевшиеся светло-рыжие кудри молодой женщины. Склонив голову набок, она восторженно хохотала. Позади нее Линдсей разглядел печальную физиономию Абеляра Гомеса. Его сопровождали два пса-наблюдателя, скорчившихся на стене, сверкая металлическими ребрами и фиксируя мордами-камерами любое его движение. Линдсеем овладела жалость и тоска о мимолетности вечных человеческих истин.
А Уэллспринг, со страстью пустившись в спор, извергал мощный фонтан риторики, сметавшей и крушившей ехидные замечания Наварре. Он соловьем разливался про астероиды – глыбы льда, с хороший город каждая, которые, будучи обрушены на поверхность Марса по нисходящим кривым, всеми своими камнедробильными мегатоннами вобьют в пустыню оазисы влажности. Пар и прочие летучие вещества насытят истощенную атмосферу, а ледяные полярные шапки превратятся в газообразную двуокись углерода. Появятся реки, озера. Воронки с оазисами будут укомплектованы бригадами ученых, которые вызовут к жизни целые экосистемы. В первый раз человечество станет превыше жизни: целый живой мир будет обязан своим существованием человеку, а не наоборот. Это Уэллспринг рассматривал как моральную обязанность, как уплату долга. Расходы не имеют значения: деньги – лишь символ. Реальна единственно жизнь.
– Но человеческий фактор, – перебил его Наварре, – победит вас! Вы забыли о материальных стимулах – обычная ошибка всех реформаторов. Вы могли бы править Царицыным Кластером. Вместо этого вы упустили власть, и теперь Совет управляющих, эти механистские… – заметив псов, сопровождающих Гомеса, Наварре осекся, – ..джентльмены управляют государством с присущим им умением. Но, абстрагируясь от политики, ваш вздор лишает ЦК возможности заниматься достойными науками! Реальными разработками, приносящими новые изобретения для защиты ЦК от врагов. Мы расшвыриваем ресурсы на терраформинг, в то время как милитанты – и шейперские, и механистские – строят против нас заговор за заговором. Да, я согласен, эта ваша мечта очень мила. Да, она даже общественно полезна как относительно безвредная государственная идеология. Но в конце концов она лопнет, а вместе с ней – и ЦК.
Глаза Уэллспринга сверкнули.
– Ты, Евгений, переутомился и потерял широту взглядов. Возьми отпуск лет этак на десять; как знать, может, время даст новое направление твоим мыслям.
Наварре побагровел.
– Видите? – воззвал он к Линдсею. – Катаклизм! Последнее замечание – вы сами слышали – не что иное, как намек на ледовое убийство! Идемте, Милош! Вам, безусловно, нельзя оставаться с этими бездельниками и пустозвонами!
Линдсей не реагировал. В былые времена он смог бы обратить эту беседу к собственной выгоде, но теперь навыки пропали. И возобновлять их ему не хотелось.
Что толку в словах? К черту слова! Словами его больше не возьмешь. Он понял, что здесь нужно отбросить всякие правила.
Взлетев в воздух, он принялся срывать с себя одежду.
Наварре, кипя от возмущения, ушел. Одежды Линдсея разлетелись по помещению, пиджак и брюки медленно кружили над соседними столиками. Посетители со смехом уворачивались. Вскоре Линдсей остался совершенно голым. Нервозный смех публики стих; воцарилось неуверенное беспокойство. Отодвигаясь от псов Гомеса, посетители смущенно шептались.
Не обращая на них внимания, Линдсей поудобнее устроился в воздухе и, закинув ногу на ногу, принялся рассматривать стену. Студенты Уэллспринга, бормоча извинения и оглядываясь, покинули бар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87