Тебе много надо молиться. Ты не только бого-
хульствовала, произведя ложный облик, но и в своем высоко-
мерии ты препятствовала закону и согрешила в мыслях. Я
милостивый человек и не проклинаю тебя за это. В твоей
воле очиститься: падай на колени, молись, молись, чтобы
этот твой грех и другие твои грехи были прощены.
Послышались два легких шага. Ребенок издал слабый
звук, когда тетя Гэррист закутывала его. Она подошла к
двери, отодвинула задвижкую потом сказала:
- Я буду молиться. Да, я буду молиться.
Она помолчала и продолжила крепнущим голосом:
- Я буду молиться, чтобы бог послал немного милосердия
в этот ужасный мир. И сочувствия к слабости, и любви к
несчастным. Я попрошу его - если это действительно его
воля, чтобы ребенок страдал, и его душа была проклята из-за
маленького недостатка в теле... Я буду молить его, чтобы
сердца самоуверенных людей разбились...
Двери закрылись, и я увидел, как она медленно идет по
коридору.
Я осторожно вернулся к окну и смотрел, как она вышла и
заботливо уложила белый сверток в коляску. Несколько секунд
она смотрела в землю, потом отвязала лошадь, взяла в руки
сверток и завернула его в полу своего плаща.
Она обернулась и такой навсегда осталась в моей памя-
ти. С ребенком на руках, в полураспахнутом плаще, из-под
которого была видна верхняя часть широкого коричневого
креста на ее желтовато-коричневом платье, ничего не видящие
глаза, и лицо, как будто высеченное из гранита...
Потом она взяла вожжи и уехала.
В соседней комнате за моей спиной отец сказал:
- Брось! Попытку замены следовало предвидеть. У женщин
иногда бывают странные идеи. Я готов был бы простить ей,
если б она об_явила о ребенке. Но ересь - совсем другое
дело. Она опасная и бесстыдная женщина, я никогда не думал,
что твоя сестра проявит такую слабость. И как она посмела
подумать, что ты покроешь ее преступление. Она же знала,
что ты сама дважды подвергалась эпитимье. Говорить ересь в
моем доме. Этого нельзя допустить!
- Может быть, она не понимала, что говорит, - неуве-
ренно произнесла моя мать.
- Теперь поймет. Наш долг позаботиться, чтобы она
поняла.
Мать начала что-то говорить и вдруг заплакала. Я
никогда раньше не слышал, чтобы она плакала. Голос отца
продолжал об_яснять необходимость чистоты в мыслях, так же
как и в сердце, особенно для женщин. Он все еще говорил об
этом, когда я на цыпочках убежал.
Мне интересно было знать, что неправильного было на
теле у ребенка - может, это был лишний палец на ноге, как у
Софи. Я так никогда и не узнал об этом.
Когда на следующий день разнеслась новость, что тело
тети Гэррист нашли в реке, никто не упомянул о ребенке.
ГЛАВА 8.
Когда пришла эта новость, отец включил имя тети
Гэррист в нашу вечернюю молитву, но после этого оно никогда
не упоминалось. Как-будто кто-то стер его из памяти всех,
кроме моей. В моей памяти оно, однако, оставалось такой,
какой я впервые увидел ее. Я помнил ее лицо, озаренное
надеждой, помнил голос, произносящий: "мне нечего стыдится
- я только несчастна". Я помнил ее в последний момент,
когда она, обернувшись, глядела на дом.
Никто не говорил мне, как она умерла, но я знал, что
это не было несчастным случаем. В том, что я случайно услы-
шал, мне многое было неясно, однако это было сильное
впечатление - оно тревожило меня, внушая чувство неуверен-
ности по каким-то неясным мне причинам, гораздо больше, чем
случай с Софи. В течении нескольких дней я видел во сне
тетю Гэррист, лежащую в реке, все еще сжимающую в руке
белый сверток, а вода развевала волосы вокруг ее бледного
лица и ее широко открытые глаза ничего не видели. Я был
испуган...
Все случилось потому, что у ее ребенка было незначи-
тельное отличие от других детей. У него было что-то, или
ему недоставало чего-то, что несоответствовало определению
человека. Какое-то незначительное отклонение делало его
неправильным, не таким, как все дети...
Мутант - так мой отец назвал его. Мутант! Я подумал о
настенных надписях. И я вспомнил проповедь гостящего у нас
проповедника, отвращение в его голосе, когда он говорил с
кафедры:
- Проклятие мутантам!
Проклятые мутанты... Мутант, он враг не только челове-
ческой расы, но и всех пород, созданных господом богом,
семя дьявола, вечно старавшегося нарушить божественный
порядок и превратить нашу землю, твердыню господа, в
непристойный хаос, подобный окраинам. Превратить ее в место
без законов, подобно южным землям, о которых мне рассказы-
вал дядя Аксель, где растения, люди и звери являют собой
пародии, где правильный образ уступил место немыслимым
созданиям, где процветают отвратительные существа, и где
дух зла издевается над господом своими непристойными изме-
нениями.
Маленькое отличие было первым шагом к этому...
В эту ночь я искренне молился:
- О, боже, - говорил я, - пожалуйста, боже, позволь
мне быть таким же, как и все люди. Я не хочу быть другим.
Сделай так, чтобы проснувшись утром, я был бы как все,
пожалуйста. Боже, пожалуйста.
Но утром, проверяя свои способности, я поговорил с
Розалиндой и с другими, после чего понял, что молитва не
принесла мне никаких изменений. Я оставался тем же самым,
что был вчера. Я отправился на большую кухню и ел завтрак,
глядя на стену и на надпись:
"Прокляты мутанты перед лицом господа и человека."
И я продолжал бояться.
После того, как молитвы в течении пяти ночей ничего не
изменили, дядя Аксель после завтрака попросил помочь емы
исправить плуг. Поработав около часа, он об_явил перекур.
Мы начали молча жевать принесенную еду, так прошло две -
три минуты. Потом он сказал:
- Ну, в чем же дело, Дэви?
- Как в чем? - Тупо спросил я.
- Почему в последние дни ты выглядишь так, как-будто
все время чего-нибудь ищешь? И что тебя беспокоит? Кто-
нибудь узнал?
- Нет, - ответил я.
Он вздохнул с облегчением.
- Тогда в чем же дело?
Я рассказал ему о тете Гэррист и ребенке. Заканчивая
рассказ, я говорил сквозь слезы - таким облегчением для
меня было разделить эту тяжесть с кем-то.
- Ее лицо все время передо мной, - об_яснил я ему. - Я
никогда не видел такого лица. Я вижу его в воде.
Я поглядел на него и замолчал. Лицо его было хмуро,
углы рта печально опустились.
- Вот оно что, - сказал он раз или два, кивнув голо-
вой.
- И все потому, что ребенок отличался, - повторил я. -
Как было и с Софи. Я не понимаю... Я... Я боюсь, дядя
Аксель. Что они сделают, если узнауют о моем отличии?
Он положил мне руку на плечо.
- Никто не знает об этом, - сказал он убежденно. -
Никто, кроме меня, а я не так уж и опасен.
- Но ведь один из нас замолчал, - напомнил я ему, -
возможно, о нем узнали...
Он покачал головой.
- Я думаю, что об этом можно не беспокоиться, Дэвид. Я
узнал, что в то время, о котором ты говорил, был убит
мальчик. Его звали Уолтер Брент, ему было девять лет. Он
бродил без дела там, где расчищали лесной участок, и его
придавило упавшее дерево.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
хульствовала, произведя ложный облик, но и в своем высоко-
мерии ты препятствовала закону и согрешила в мыслях. Я
милостивый человек и не проклинаю тебя за это. В твоей
воле очиститься: падай на колени, молись, молись, чтобы
этот твой грех и другие твои грехи были прощены.
Послышались два легких шага. Ребенок издал слабый
звук, когда тетя Гэррист закутывала его. Она подошла к
двери, отодвинула задвижкую потом сказала:
- Я буду молиться. Да, я буду молиться.
Она помолчала и продолжила крепнущим голосом:
- Я буду молиться, чтобы бог послал немного милосердия
в этот ужасный мир. И сочувствия к слабости, и любви к
несчастным. Я попрошу его - если это действительно его
воля, чтобы ребенок страдал, и его душа была проклята из-за
маленького недостатка в теле... Я буду молить его, чтобы
сердца самоуверенных людей разбились...
Двери закрылись, и я увидел, как она медленно идет по
коридору.
Я осторожно вернулся к окну и смотрел, как она вышла и
заботливо уложила белый сверток в коляску. Несколько секунд
она смотрела в землю, потом отвязала лошадь, взяла в руки
сверток и завернула его в полу своего плаща.
Она обернулась и такой навсегда осталась в моей памя-
ти. С ребенком на руках, в полураспахнутом плаще, из-под
которого была видна верхняя часть широкого коричневого
креста на ее желтовато-коричневом платье, ничего не видящие
глаза, и лицо, как будто высеченное из гранита...
Потом она взяла вожжи и уехала.
В соседней комнате за моей спиной отец сказал:
- Брось! Попытку замены следовало предвидеть. У женщин
иногда бывают странные идеи. Я готов был бы простить ей,
если б она об_явила о ребенке. Но ересь - совсем другое
дело. Она опасная и бесстыдная женщина, я никогда не думал,
что твоя сестра проявит такую слабость. И как она посмела
подумать, что ты покроешь ее преступление. Она же знала,
что ты сама дважды подвергалась эпитимье. Говорить ересь в
моем доме. Этого нельзя допустить!
- Может быть, она не понимала, что говорит, - неуве-
ренно произнесла моя мать.
- Теперь поймет. Наш долг позаботиться, чтобы она
поняла.
Мать начала что-то говорить и вдруг заплакала. Я
никогда раньше не слышал, чтобы она плакала. Голос отца
продолжал об_яснять необходимость чистоты в мыслях, так же
как и в сердце, особенно для женщин. Он все еще говорил об
этом, когда я на цыпочках убежал.
Мне интересно было знать, что неправильного было на
теле у ребенка - может, это был лишний палец на ноге, как у
Софи. Я так никогда и не узнал об этом.
Когда на следующий день разнеслась новость, что тело
тети Гэррист нашли в реке, никто не упомянул о ребенке.
ГЛАВА 8.
Когда пришла эта новость, отец включил имя тети
Гэррист в нашу вечернюю молитву, но после этого оно никогда
не упоминалось. Как-будто кто-то стер его из памяти всех,
кроме моей. В моей памяти оно, однако, оставалось такой,
какой я впервые увидел ее. Я помнил ее лицо, озаренное
надеждой, помнил голос, произносящий: "мне нечего стыдится
- я только несчастна". Я помнил ее в последний момент,
когда она, обернувшись, глядела на дом.
Никто не говорил мне, как она умерла, но я знал, что
это не было несчастным случаем. В том, что я случайно услы-
шал, мне многое было неясно, однако это было сильное
впечатление - оно тревожило меня, внушая чувство неуверен-
ности по каким-то неясным мне причинам, гораздо больше, чем
случай с Софи. В течении нескольких дней я видел во сне
тетю Гэррист, лежащую в реке, все еще сжимающую в руке
белый сверток, а вода развевала волосы вокруг ее бледного
лица и ее широко открытые глаза ничего не видели. Я был
испуган...
Все случилось потому, что у ее ребенка было незначи-
тельное отличие от других детей. У него было что-то, или
ему недоставало чего-то, что несоответствовало определению
человека. Какое-то незначительное отклонение делало его
неправильным, не таким, как все дети...
Мутант - так мой отец назвал его. Мутант! Я подумал о
настенных надписях. И я вспомнил проповедь гостящего у нас
проповедника, отвращение в его голосе, когда он говорил с
кафедры:
- Проклятие мутантам!
Проклятые мутанты... Мутант, он враг не только челове-
ческой расы, но и всех пород, созданных господом богом,
семя дьявола, вечно старавшегося нарушить божественный
порядок и превратить нашу землю, твердыню господа, в
непристойный хаос, подобный окраинам. Превратить ее в место
без законов, подобно южным землям, о которых мне рассказы-
вал дядя Аксель, где растения, люди и звери являют собой
пародии, где правильный образ уступил место немыслимым
созданиям, где процветают отвратительные существа, и где
дух зла издевается над господом своими непристойными изме-
нениями.
Маленькое отличие было первым шагом к этому...
В эту ночь я искренне молился:
- О, боже, - говорил я, - пожалуйста, боже, позволь
мне быть таким же, как и все люди. Я не хочу быть другим.
Сделай так, чтобы проснувшись утром, я был бы как все,
пожалуйста. Боже, пожалуйста.
Но утром, проверяя свои способности, я поговорил с
Розалиндой и с другими, после чего понял, что молитва не
принесла мне никаких изменений. Я оставался тем же самым,
что был вчера. Я отправился на большую кухню и ел завтрак,
глядя на стену и на надпись:
"Прокляты мутанты перед лицом господа и человека."
И я продолжал бояться.
После того, как молитвы в течении пяти ночей ничего не
изменили, дядя Аксель после завтрака попросил помочь емы
исправить плуг. Поработав около часа, он об_явил перекур.
Мы начали молча жевать принесенную еду, так прошло две -
три минуты. Потом он сказал:
- Ну, в чем же дело, Дэви?
- Как в чем? - Тупо спросил я.
- Почему в последние дни ты выглядишь так, как-будто
все время чего-нибудь ищешь? И что тебя беспокоит? Кто-
нибудь узнал?
- Нет, - ответил я.
Он вздохнул с облегчением.
- Тогда в чем же дело?
Я рассказал ему о тете Гэррист и ребенке. Заканчивая
рассказ, я говорил сквозь слезы - таким облегчением для
меня было разделить эту тяжесть с кем-то.
- Ее лицо все время передо мной, - об_яснил я ему. - Я
никогда не видел такого лица. Я вижу его в воде.
Я поглядел на него и замолчал. Лицо его было хмуро,
углы рта печально опустились.
- Вот оно что, - сказал он раз или два, кивнув голо-
вой.
- И все потому, что ребенок отличался, - повторил я. -
Как было и с Софи. Я не понимаю... Я... Я боюсь, дядя
Аксель. Что они сделают, если узнауют о моем отличии?
Он положил мне руку на плечо.
- Никто не знает об этом, - сказал он убежденно. -
Никто, кроме меня, а я не так уж и опасен.
- Но ведь один из нас замолчал, - напомнил я ему, -
возможно, о нем узнали...
Он покачал головой.
- Я думаю, что об этом можно не беспокоиться, Дэвид. Я
узнал, что в то время, о котором ты говорил, был убит
мальчик. Его звали Уолтер Брент, ему было девять лет. Он
бродил без дела там, где расчищали лесной участок, и его
придавило упавшее дерево.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61