С той тоже была вода. Похоже, мы оказались на болотистом, заросшем тростником берегу речки, отделенном от материка паршивым ручейком, который-то и ручейком нельзя назвать, так, грязная лужа. Пройти через эту лужу можно было по тем жалким мосткам, которые проломились под Люциной. А хуже всего было то, что, выйдя на противоположную сторону кочки, мы увидели отца.
Отец стоял на другой кочке, поменьше. Держась одной рукой за рахитичное деревцо, он другой отчаянно размахивал, сжимая в ней свои ботинки, и кричал слабым голосом:
- Эй! Алло! Эй! Вы слышите меня? Перебросьте какую-нибудь доску, я не могу пройти! Тут грязно!
Мы с Люциной оторопели и не сразу откликнулись на призывы. Вид у отца был жалкий: закатанные до колен брюки, грязные босые ноги, дрожащие руки, пиджак накинут на плечи. От его движений ходуном ходило не только рахитичное деревцо, но и вся кочка. Как-то подозрительно она хлюпала под ним, прогибалась...
- Все правильно, - обретя способность говорить, констатировала Люцина. - Мы здесь, отец там. А твоя мать сидит на лугу и не может отойти от машины, ведь ключи ты наверняка прихватила с собой. Запереть ее не сможет, а незапертую ни в жизнь не покинет.
- И тем не менее, согласись, она в самом лучшем положении, отозвалась я. - У нее есть еда, питье, матрас и свобода передвижения. Теперь, наверное, придется ждать, что Тереса нас найдет и вызволит.
Поскольку отец все махал и звал на помощь, громогласным криком в два голоса мы известили его, что слышим и спасем, а вообще, что он там делает? Отец пояснил - искал место, откуда можно забросить удочку в чистую воду, но его какая-то пакость укусила за подмышку, когда он забрасывал, поэтому немного промахнулся, и крючок зацепился за что-то вот у этого деревца. Очень хороший крючок, не мог он его оставить, перешел на кочку но какой-то колоде, которая сразу утонула, так что вернуться обратно он никак не может.
Проклятие какое, что ли, тяготеет над нами?
- Не знаю, что и придумать, - сказала Люцина. - Идиотское положение! Ты видишь выход?
Выход я видела, но жутко трудоемкий. Вздохнув, я ответила:
- Придется как следует потрудиться. Пошли, понадобится твоя помощь.
Сколько сил потребовалось для отдирания одной из Люцининых досок, чтобы переправить по ней отца - я описать просто не в силах. С доской мы помчались к отцу. Тот терпеливо ждал у рахитичного деревца. Я сняла туфли и вынуждена была войти в воду, предупредив Люцину, что произойдет, если меня укусит хоть одна пиявка. Слава богу, такое испытание нам не было суждено. Отец переправился без особого труда, правда, чуть не утопил и эту доску. Тогда мы до конца дней своих не вернулись бы на материк.
Общими усилиями уложили мы спасательную доску на прежнее место и теперь вдвоем с отцом, с превеликим трудом, переправили Люцину. При этом в грязный ручей свалился пиджак отца, который у него был наброшен на плечи. С помощью палок, тростника, удочки нам наконец удалось его выудить.
- Почему ты не надел пиджак нормально? - злилась я.
- Не мог, болела рука. Куда меня эта пакость укусила.
Сказать, что по завершении всех этих операции мы были грязными, как на редкость неряшливые свиньи - значит, ничего не сказать. Выяснилось - отца укусила оса, он сразу стал распухать. Мамуля оказалась на высоте, и но сравнению с тем скандалом, который она закатила нам на лугу, уже не столь страшной представлялась перспектива утонуть в болоте. Естественно, в таком виде сесть в машину мы не могли, надо было хотя бы смыть с себя грязь. Да, правильно я подумала - торчать нам тут до конца века.
В результате до Поляницы мы добрались только к концу дня. Директорская домработница с радостью встретила нас, хотя и была несколько удивлена тем, что мы вернулись раньше, чем предполагали. Она сама только что вернулась, ее не было целый день, и она, к сожалению, не знает, что здесь происходило. Вчера ее тоже не было. Дело в том, что пришла телеграмма от сестры, которая тяжело заболела, ей пришлось спешно выехать. Здоровье сестры улучшилось, и сегодня можно было вернуться в директорский домик. Домработница боялась надолго покидать его, хотя вместо себя и оставила "одну такую, деревенскую", правда, в дом ее не пустила, а попросила посторожить во дворе.
- Я не забыла о вашей просьбе, - очень довольная собой, сказала домработница, - и велела ей говорить всем, кто станет о вас спрашивать, что вы поехали в Чешин. И она всем говорила. Кажется, вас тут многие спрашивали.
- Моя сестра тоже? - обрадовалась мамуля.
- Не скажу, меня ведь не было. Может, и ваша сестра. Она говорит много людей спрашивало. А вы почему вернулись?
- Нам ничего не просили передать?
- Не знаю, меня же не было, а она ничего не передала.
Мы немедленно потребовали встречи с "одной такой деревенской". Ею оказалась девица неопределенного возраста от четырнадцати до двадцати лет, не очень понятливая. Она охотно прибежала из деревни, чтобы дать нам полный отчет о полутора днях дежурства в директорских владениях. К миссии своей она отнеслась очень ответственно и все запомнила. Визит милиционера, который спрашивал нас, она описала с волнением и даже ужасом, явно удивленная, что известие мы восприняли без этих эмоций. Зато излишек их проявился при описании девицей визита бабы. Оказывается, баба приходила два раза, один вчера, а один сегодня. И очень злилась. Сначала злилась потому, что нас нет, а потом потому, что мы уехали в Щецин.
- Куда? - одновременно воскликнули мы с мамулей.
- А в Щецин, - безмятежно ответила девица и продолжала рассказ.
Выяснилось, что упомянутая баба выглядела очень странно. На голове не платок, как положено, а прямо-таки тряпка, да еще большие черные очки. В брюки одета и красные туфли...
В ответ на это послышался единодушный протяжный стон. Отец тоже стонал, так как рассказывала "одна такая" пронзительным визгливым голосом и отец все расслышал. Мы стали задавать вопросы, чтобы убедиться - это была Тереса. И убедились.
- И ты, дитя мое, сказала ей, что мы поехали... куда? - голосом хорошо воспитанной каракатицы спросила Люцина.
- Дак я же говорю - в Щецин!
- Так сказала - в Щецин, а не в Чешин?
- Говорю же - в Щецин.
- А надо было говорить - в Чешин!
- Какая разница? - удивилась девица. Географию родного края она знала слабо, это факт. И подумать только, из-за нее мы не встретились с Тересой!
Трудно было пережить такой удар. Немало прошло времени, пока мы оказались в состоянии воспринимать дальнейшую информацию. А она была. Оказывается, два раза нас спрашивал какой-то молодой и два раза - старый. А еще раз баба, большая и толстая, в крупные горохи. Сама в брюках, а блузка в крупные горохи. Какие? Ясно, зеленые! И еще был такой молодой, но не тот, что перед этим приходил два раза. И все очень переживали, что нас нет, а больше всех - баба с тряпкой вместо платка, та прямо из себя выходила.
- И тоже на разные лады бубнила - Щецин, Чешин, или как их там, неодобрительно поведала девица, явно недовольная нашей дикцией.
- Одна надежда - Тереса догадалась, что речь идет не о Щецине, а о Чешине, - попыталась успокоить нас Люцина, когда, закончив нервотрепный разговор с девицей и смыв с себя остатки болотной грязи, мы сели за ужин.
- Что из того, в Чешине нас тоже нет, - отозвалась я печально. И поучающе добавила: - Вот, всегда так получается, когда с ходу меняем заранее разработанные планы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65