Со временем люди так вымотались, что стали, махнув рукой на всякий здравый смысл, действовать просто по схеме Ф. Ничего удивительного, что Гитлер часто насмехался над плохой работой абвера. Вплоть до конца 1944 года я неоднократно слышал такую фразу: «Абвер постоянно дает мне кучу разрозненных сообщений, предоставляя мне выискивать в ней то, что мне подходит. Нужно научить их лучше работать».
Канарис, в свою очередь, во время наших утренних прогулок верхом без всяких околичностей ругал высшее командование вермахта — по его мнению, было непростительным легкомыслием утверждать такого человека, как Гитлер, с помощью профессиональных аргументов в мысли о том, что русский поход можно совершить за несколько месяцев. Он не может разделять такого поверхностного оптимизма. И хотя ему известно, что на его постоянные предостережения смотрят со все большим неудовольствием, он не хочет молчать. Совсем недавно он говорил с Кейтелем, но получил отпор: «Мой дорогой Канарис, может быть, в разведке вы что-нибудь и понимаете, но уж как моряк избавьте нас от лекций по стратегическому планированию». Во время одной из наших встреч Канарис поднял вопрос об использовании частей полиции безопасности и СД, включенных в состав сухопутных войск, и высказал мнение, что это может привести к большим затруднениям. Я посоветовал ему еще раз поговорить об этом с Гейдрихом. Мой совет привел к тому, что между Канарисом и Гейдрихом состоялась беседа, в результате которой было решено созвать совместное совещание с lс/АО и участием как можно большего количества офицеров 1с из групп армий сухопутных войск и командирами частей полиции и СД (айнзатцгрупп и айнзатцкоманд). Насколько я помню, это совещание состоялось в первой половине июня; на нем, кроме отдельных специальных докладов, были сделаны сообщения, в общих чертах освещавшие оперативные планы войны с Россией. Сухопутные войска были представлены генерал-квартирмейстером, который при освещении технических вопросов сотрудничества опирался на проект приказа, выработанный по соглашению с Гейдрихом. Канарис и Гейдрих затронули специальные вопросы тесного взаимопонимания, «чувства локтя» между частями полиции безопасности, СД и так называемых «охранных частей» военной разведки.
Через несколько дней я с Гейдрихом явился на доклад к Гиммлеру. Нужно было обсудить меры по борьбе с русской разведкой. Обратившись ко мне, Гиммлер сказал: «Фюрер намеревается в день начала русского похода выступить с обращением к немецкому народу.
Так же, как и перед наступлением на Западе, обращение должна дополнять сводка верховного командования вермахта, а учитывая настоящие условия, и сообщение министерства иностранных дел, но прежде всего — отчет шефа полиции. Кроме того, фюрер хочет в своем выступлении упомянуть дело Хория Симы в Румынии. Подготовьте мне срочно проект отчета». Взглянув на Гейдриха, он продолжал: «Хория Сима для нас — слишком недавняя история. Может быть, попробовать отговорить фюрера от его намерения?» Гейдрих явно заволновался и сказал, что считает упоминание об этом деле совершенно излишним. В заключение он стал особенно резко выступать против этой идеи. «К чему это все? — спросил он недовольно. — Какую пользу хочет фюрер извлечь из этой истории в борьбе против России?» Гиммлер начал нервно играть своим кольцом, и наконец, оба взглянули на меня так, как будто ждали от меня какого-то ответа. «Может быть, Гитлер хочет, — начал я, — представить в своем выступлении дело так, будто попытка поднять восстание со стороны „железной гвардии“ была делом рук советской разведки, и намеревается тем самым успокоить нашего союзника маршала Антонеску, заверив его, что инциденты, подобные делу Хория Симы, не будут допущены в будущем» . Гиммлер, наконец, закончил разговор, сказав: «Предоставим на усмотрение фюрера принять окончательное решение».
Для составления отчета полицейского ведомства в моем распоряжении было всего двадцать четыре часа, при этом мне еще нужно было затребовать необходимые материалы в различных учреждениях и отобрать подходящие. Вокруг меня росла гора бумаг, в которой было легко запутаться. Постоянно мне звонил Гиммлер, который всякий раз, как Гитлеру надо было что-то узнать, бежал к телефону и бомбардировал меня вопросами и добрыми советами, в том числе и насчет того, как лучшим образом осветить в отчете методы работы советской разведки. Моим преимуществом было то, что я хорошо знал существо вопроса, так как перед этим лично обрабатывал почти всю информацию. Поэтому мне удалось сдать отчет в срок. После того, как его подписал Гейдрих, отчет представили Гиммлеру и к началу наступления на Востоке опубликовали в прессе . В основе его лежали точные и документально подтвержденные разведывательные данные.
21 июня 1941 года — на обеде у Хорхера, в котором приняли участие Гейдрих и я, — Канарис еще раз попытался пробудить в Гейдрихе скептическое отношение к чересчур оптимистическому настроению, царившему в штаб-квартире фюрера. Гейдрих ответил на это, что Гиммлер сообщил ему о последней застольной беседе между Гитлером и Борманом. Борман, по словам Гиммлера, попытался развеять серьезное и задумчивое настроение, в котором Гитлер в данный момент находился, примерно следующей фразой: «Мой фюрер, у вас есть вполне понятные основания для беспокойства. Однако начало столь грандиозной кампании в нужный срок и с использованием нужных средств зависит только от вас и вашей миссии. Провидение избрало вас быть исполнителем столь важных решений, и я знаю лучше, чем кто-либо другой, сколько внимания и усилий вы посвятили мельчайшим проблемам, вынашивая ваше решение, сколько вы об этом размышляли…» Фюрер выслушал эти слова, не прерывая Бормана, и ответил, что можно только надеяться, что он, Борман, окажется прав. Однако, принимая столь грандиозные, роковые решения, — говорил Гитлер, — никогда не знаешь, все ли на самом деле взвешено и предусмотрено. Он только просит провидение, чтобы оно, используя его в качестве своего посредника, все обратило бы во благо немецкому народу. Гейдрих по этому поводу заметил, что эти высказывания фюрера весьма содержательны и говорят о том, что он сам отнюдь не настроен так же оптимистично, как его ближайшее военное окружение.
На следующий день, это было 22 июня 1941 года, наши войска в рассветной мгле на всех участках фронта от Финляндии до Черного моря перешли в наступление против Советов.
Во второй половине дня мне позвонили из министерства иностранных дел и сообщили, что необходимо мое срочное содействие в связи с обменом аккредитованного в Берлине советского посла Деканозова и персонала его посольства. Было намечено осуществить обмен на болгаротурецкой границе, куда должен будет прибыть из Москвы немецкий посол граф фон Шуленбург со своим персоналом. Делопроизводитель министерства иностранных дел сообщил мне, что Деканозов отказался выехать из Берлина, так как вот уже несколько дней как пропали двое сотрудников советского консульства в Данциге. Как заявил посол, из достоверных источников ему известно, что эти люди арестованы тайной государственной полицией. Без этих сотрудников, сказал он, обмен дипломатами не может состояться.
Я срочно связался с Данцигом и попросил объяснить мне ситуацию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129