Наше правительство и ваш народ на деле доказали
глубокое понимание трагической ситуации, в которой оказалась ваша страна.
Безусловно, это не дает нам права вмешиваться в ваши внутренние дела и
требовать к себе особого доверия. Нет и международных установлений,
которые, могли бы регламентировать подобные программы. Но как вы
понимаете, такие операции способны глубоко затронуть жизненные интересы
сопредельных стран. В связи с этим наше правительство выражает
беспокойство и ожидает от вас действий, способных его рассеять. Ни в коем
случае не указывая формы и содержания этих действий.
Полковник умолк. Настал черед Спринглторпа. Что он мог
противопоставить словам этого человека, именно этого человека, которого
глубоко уважал? За бешеную работоспособность в организованность, за
бесконечную готовность помочь, пойти навстречу взвинченным островитянам,
мечущимся на грани истерии и изнурения. Такому человеку нельзя было
промямлить в ответ уклончивую любезность. И в то же время нельзя попросту
отвезти его к Левковичу и показать все от начала до конца. Это вынудило бы
русских занять четкую позицию. Какую? Ясно какую: массированное
искусственное подводное извержение - такого никогда не было. И не должно
быть. Ни один трезво мыслящий человек не способен одобрить такой проект.
Наоборот, он обязан воспрепятствовать ему. Ах, как хорошо трезво мыслить,
когда твоя земля не ходит ходуном, обрушиваясь в океанские хляби!
- Полковник, - сказал Спринглторп. - Ведь вы не просто наблюдали, что
у нас творится. Вы сами и ваши люди отдали нам часть своей жизни. Большего
нельзя ни просить, ни требовать. Но подумайте: это для вас была только
часть. Часть. Правда? А для нас - это вся жизнь. Не только наша. Это жизнь
будущих поколений нашего народа. Мы отвечаем перед ними. Мы обязаны, свято
обязаны испытать все пути, предпринять все попытки и в любой из них дойти
до конца. До гибели, до сумасшедшего дома, до того, что всех нас перевяжет
международная морская пехота. Вряд ли это случится, полковник, но, если
случится, я обязан буду зубами грызть веревки, пока меня не пристрелят.
Так думает каждый из нас, и я тут не исключение. Вы скажете, что это
слепой первобытный национальный эгоизм. Да, это так с точки зрения любой
другой нации. Но не с нашей.
Полковник молчал, и Спринглторп, сделав круг по кабинетику,
продолжал:
- Я прекрасно понимаю, мы все прекрасно понимаем, что означают ваши
слова. Это мягкое, но настойчивое предупреждение. Предложение утопить
начатое в дискуссиях ученых авторитетов. Мы не пойдем на это. Пытаясь
сохранить хотя бы часть своего дома, быть может, мы повредим еще чей-то. Я
горячо надеюсь, что этого не произойдет. Но если произойдет, мы сто лет
будем ходить голые и босые, мы будем каяться и расплачиваться. Будем. Но
на своей земле, полковник. Поймите: вы - часть милостыни, которую нам
подали. Должны были подать. Но нам нужно большее. И у нас достанет
дерзости стребовать у человечества свою долю целиком! - Ошеломленный пылом
собственных слов, Спринглторп помедлил и, одолев сухость во рту, закончил:
- Я прошу вас, полковник, передать это вашему правительству. Одновременно
с выражением глубокой благодарности за все, что ваш народ сделал для нас.
Был бы очень рад услышать ваше личное мнение по этому поводу. Ни в малой
мере не соединяя ваших слов с мнениями служебными и государственными.
- Господин президент, я офицер, - негромко сказал полковник. -
Работая здесь, я выполнял приказ. Он был для меня большой честью. Рад, что
наша работа заслужила высокую оценку. За нами, за нашей группой были сотни
тысяч умов и рук, без них мы ничего не смогли бы. Я проникнут этим
ощущением и хотел бы, чтобы об этом помнили все, с кем нам пришлось здесь
работать. Чувства и мнения этих сотен тысяч наших земляков - это и есть
мои личные чувства и мнения, я от них неотделим. Я вам их высказал. И
надеюсь, что вы отнесетесь к ним с должным вниманием. Уверен, что к вашим
словам наше правительство отнесется со всей серьезностью. Они того
заслуживают. Позвольте мне на этом попрощаться с вами и еще раз сказать,
что наш народ относится к вашей стране с братским сочувствием. Именно
поэтому он и послал нас сюда. Не забывайте об этом, господин президент.
Прощайте.
Существует, все же существует искусство, неведомое Спринглторпу!
Искусство слияния себя и общества. Он всю жизнь нимало не нуждался в нем,
а теперь... Теперь-то как трудно! Ах как трудно. Тяжесть собственной
нерешительности, неспособность глядеть вдаль и вширь подавляла
Спринглторпа. И когда наконец оттуда, с неразличимого во тьме и туманах
"Эльпидифороса", донеслись желанные слова, он почувствовал себя легко.
Легко? Нет. Невесомо. Больше он ничего не мог сделать, ни на что не мог
повлиять, все покатилось как лавина, а он, покачиваясь, повис над ней как
некий символ, мишень, в которую били молнии запоздалых страстей, били
жестоко и болезненно для него самого, но нечувствительно для дела. Пусть!
Пусть бьют!
Он с честью выдержал неведомую для него процедуру заявления для
печати с передачей по телевидению. Отец Фергус постарался па славу: не
меньше сотни журналистов и телеоператоров кишело на борту американского
самолета, в салоне которого прямо па аэродроме Линкенни состоялась
пресс-конференция. Полуослепленный, полуошпаренный ярким светом юпитеров,
Спринглторп прочитал правительственное сообщение. Он знал его наизусть и
ни разу не сбился:
"Отдавая себе полностью отчет в том, что предпринятая акция может
вызвать обвинения в нарушении природного равновесия в бассейне
западноевропейской котловины Атлантического океана, мы самым энергичным
образом подчеркиваем, что стремимся как раз к обратному. Ибо неотвратимо
надвигающееся исчезновение нашего острова означает гораздо большее
нарушение этого равновесия, чем попытка хотя бы частично сохранить
территорию, принадлежащую нашему народу".
На следующий день пошли протесты. Первым пришел протест Японии:
"Глубоко и искренно принимая к сердцу трагедию нации, лишающейся
собственной земли, правительство и народ Японии не могут одобрить
действий, способных привести к неконтролируемому радиоактивному заражению
вод Мирового океана".
- Чушь! - неистовствовал в радиотелефоне голос Левковича. - Я же вам
говорил: весь уран, который мы ухлопали па это дело, извлечен из морской
воды. Что мы, дети, что ли? Если на то пошло, попади он в воду весь
целиком - так равновесие только восстановится. Почему вы не сказали об
этом в заявлении?
- Забыли, - ответил Спринглторп.
- Забыли! Публикуйте разъяснение. Езжайте на сессию ООН, делайте что
хотите, но чтобы с этим было все ясно! Вы поняли?
Ехать в штаб-квартиру ООН, эвакуированную в Виннипег, так или иначе
Спринглторпу предстояло в ближайшие дни. Международный штаб "впредь до
получения разъяснений" приостановил финансирование технических операций.
"Ходят слухи, что группа стран готовит проект резолюции с осуждением
проводимой акции", - сообщил О'Брайд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30