- Поеду и выступлю, - сказал Спринглторп Левковичу. - Как у вас дела?
- Пока работают три точки: первая, вторая и пятая. Суточный выход -
около ста тератонн, но это только начало. Разгуляется.
Через два дня загудело в четвертой, затем в седьмой и восьмой точках.
Потом заработали двенадцатое и тринадцатое жерла. Восемь вулканов бушевали
на океанском дне.
- Нам и так почти хватит! - доносилось по радиотелефону. - Еще бы
парочку: третью да десятую. И довольно будет. Запас остался, мы бомбим
десятую. День-два - и прорвет. Не может быть, чтобы не прорвало. Зрелище!
Приезжайте посмотреть.
Десятую прорвало три дня назад. Да как прорвало! В три дня гигантская
гора поднялась на всю четырехкилометровую толщу океанских вод и выбросила
над поверхностью свой грозный султан.
"Эльпидифорос" крейсировал теперь вдоль фронта вулканов. Еще два из
них - второй и пятый - приподнялись над океаном. А десятый высился уже
почти на полкилометра.
Дебаты в ООН были назначены на послезавтра, и Спринглторп решил, что
перед этим должен увидеть своими глазами все, что происходит в море. И вот
он стоял и смотрел, сжимая руками стальной поручень, идущий вдоль борта
танкера. Смотрел и пытался себе представить, что происходит там, в ужасной
тьме океанских глубин: бешеное кипение воды, огромные тускло-багровые
комья, витающие на струях пара, тягучее клокотание громоздящейся грязи.
- Суточный суммарный выход по всем точкам - две тысячи сто тератонн.
Мы рассчитывали на две семьсот, но при этом закладывали двадцатипроцентный
запас. Так что по делу сейчас - как раз! - кричал ему в ухо Левкович.
Каких чудовищ пришлось выпустить из недр, каких чудовищ! Сквозь
пелену дыма тусклым красным кружочком светило солнце. С неба свешивались
длинные серые струи. Нечем было дышать.
- Смотрите! Такой была Земля миллиард лет тому назад! - не унимался
Левкович.
- А это кончится? - пролепетал Спринглторп. - Вдруг и это не
кончится. Вдруг все это...
- Кончится! - кричал Левкович. - Вот выдавит очажок - и кончится. Еще
три недельки - и будет тишь да гладь!
- Господин президент, мсье академик, - торжественно заявил капитан
Хараламбос, отмывшийся в очередной раз. - Мне, капитану корабля, по
морским законам принадлежит право назвать вновь родившуюся сушу. Я намерен
воспользоваться этим правом, но поскольку ее создателем являетесь вы, мсье
академик, то прошу вас, нет ли у вас пожеланий?
- Ах вот как! Ну хорошо. Не откажусь. Я хочу, чтобы хребет именовался
хребтом Геофизики. Вот так. А горы можете называть как вам угодно. Они
меня не интересуют.
- Решено, - кивнул Хараламбос. - Весь хребет нарекается отныне
хребтом Геофизики. А эта гора да именуется Гефестион Бореалис. Я сообщу
сейчас об этом по флотилии.
Да, вслед за "Эльпидифоросом", не отходя от него на миг, следовал
целый флот. Два крейсера, два эсминца, вдали на горизонте - авианосец,
несколько подводных лодок в походном положении - только рубки торчат из
воды. Военные суда под вымпелами и флагами, ороговевшими от давней боевой
славы, с достоинством выполняли приказы своих адмиралтейств: помех не
чинить, выражать неодобрение своих правительств одним своим молчаливым
присутствием, ощеренностью вооружения. Баркарис был в восторге от такого
эскорта. "У нас на борту президент республики. Надо им объявить. Пусть
салютуют", - кичливо заявил он, едва только Спринглторп ступил на палубу
танкера.
- Я вас прошу, не нужно, - попросил Спринглторп.
- Президент здесь неофициально, - нашелся Дэд Борроумли.
- Как хотите, суперкарго, - пожал плечами разочарованный Хараламбос.
- Но учтите: это против правил. И от этого баклажана вы все равно не
спрячетесь.
"Этим баклажаном" он именовал пришедший сюда два дня тому назад
теплоход "Авзония". Теплоход был битком набит журналистами,
фотокорреспондентами и неуемной публикой, собравшейся со всей Европы. На
полубаке "Авзонии" красовался транспарант: "ПОДАВИТЕСЬ ВЫ СВОИМИ
БОМБАМИ!", на полуюте реяло светящееся полотнище: "ХЭЙЯ, ХЭЙЯ, МОЛОДЦЫ!"
По нескольку раз в день на теплоходе вспыхивали шумные сражения между
полубаком и полуютом. С воплями, хлопаньем петард и метанием гранат со
слезоточивым газом. "Авзония" шныряла короткими галсами по всей флотилии,
старалась прижаться поближе к "Эльпидифоросу". Стоило кому-нибудь
появиться на палубе танкера, на "Авзонии" начиналось неистовство.
Ослепительно мигали фотовспышки, десятки радиомегафонов наперебой славили,
проклинали, сулили бешеные деньги за интервью и просто разражались
дурацкой какофонией. Прошлой ночью кто-то метнул оттуда на "Эльпидифорос"
зажигательную шашку. Хараламбос озлился, и теперь, едва "Авзония" ложилась
на сближение, он включал вдоль всего борта противопожарные водометы и
недвусмысленно наводил их на "баклажан". Подействовало. "Авзония" стала
держаться в стороне.
Прибытие Спринглторпа, конечно, не ускользнуло от глаз авзонцев.
Теплоход все же не рискнул приблизиться, но вот уже второй час подряд
исходил неистовым, ни па миг не умолкающим криком.
- Через месяц остров войдет в контакт с горной цепью, - продолжал
Левкович. - Это если скорость движения не изменится. У нас тут нет
единства взглядов. Я считаю, что скорость начнут убывать недели через две.
Внезапно желтоватую колонну пара на горизонте развалил на две части
стремительно вздымающийся черный фонтан. Он рос, рос, и вот верхушка его
сломалась, словно ткнулась в невидимый потолок, и стала распространяться в
стороны, ниспадая по клубящемуся ободу трепещущей черной вуалью. Вокруг
фонтана один за другим явились на небе белые, концентрические круги, и
Спринглторп увидел: к кораблю несется яркая серебряная полоса.
- Ложись! - отчаянно крикнуло ему в уши. Танкер стал стремительно
разворачиваться, все вокруг попАдали на палубу - он еще успел удивиться
этому, - как вдруг воздух дрогнул, опора под ногами исчезла, его ударило
со всех сторон, но резче всего в спину и затылок, и он мешком сполз вниз
вдоль чего-то твердого. Не было грохота, не было, но в ушах осталось
что-то нечеловеческое, всеподавляющее. В носоглотке освободилось, он
непроизвольно поднес руку к лицу и изумился, увидя, как легко и обильно
бежит по ней алая кровь.
Перед глазами что-то замелькало, он словно взлетел. С отвращением,
нежеланием, страхом. "Не хочу, - сказал он. - Не хочу". Но язык не
послушался, губы не подчинились, и он стал жевать это слово, выплевывать
изо рта. Оно не выходило, не отклеивалось, а перед глазами мелькали
какие-то бессмысленные, бессвязные картинки: небо, черный фонтан, трап,
люк, поручни, потолочные плафоны, дверь с красным крестом. Он понял, что
этого не надо видеть, и покорно закрыл глаза.
Когда он их открыл, то увидел солнечный свет и лицо Памелы Дэвисон.
Милое лицо, губы, глаза, брови и рыжеватые, словно искрящиеся волосы.
- Памела, вы? Как вы здесь очутились? - спросил он и не услышал
собственного голоса.
- Здравствуйте, капитан.
- Я ничего не слышу, - пожаловался он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30