Когда мы останавливались у очередного хэлффуд магазина, их в Калифорнии оказалось огромное количество, я пытался выяснить у Дженни, откуда она знает, выращена ли пища — хуевые помидоры, знаменитая морковь и гнилой лук без применения химических удобрений? А если с применением? Я злил Дженни тем, что, смеясь, утверждал, что хозяева хэлффуд магазинов — жулики и что они покупают испорченные продукты в супермаркете за углом, а ей продают их как здоровую пищу. Я бы еще молчал, если бы эта хуевая хэлффуд-еда не стоила нам вдвое дороже, чем куда более здоровая с виду «нормальная» пища.
Еще девки возили с собой огромные банки с витаминами, самыми разными, они постоянно помнили о витаминах и угощали друг друга витаминами в пути. «Не хочешь ли отведать Би-два, Дженни?» — «Дай-ка мне Си с витамином А-шесть, Марфа!» — такие между ними велись разговорчики.
Один я бы, наверное, перенес девок легче, куда легче, — не обращал бы внимания, но с Алешкой мы подстрекали друг друга снова и снова, говоря по-русски, к несчастью, мы имели роковую возможность в присутствии наших оппоненток обсуждать их, как мы хотели. Будь у нас один только общий язык, мы бы поневоле сдерживались и говорили бы реже, и не соткали бы вдвоем паутину истеричности.
Беседы наших девушек сводились к сплетням. Они пиздели без умолку о Стивене и его любовницах, о Нэнси и ее любовных делах, об их — Дженни и Марфы общих знакомых и о любовных делах этих знакомых, никогда о книгах или о политике.
С Алешкой мы говорили о литературе, русской и английской, и мировой, пока не надоело, первые, может, три дня. Я не утверждаю, что наши разговоры были интереснее, о литературе тоже пиздеть скучно, сейчас, например, я вообще мало разговариваю, говорю все меньше и меньше, но наши разговоры были неинтересны им, их разговоры были примитивная болтовня служанок для нас с Алешкой. А факт оставался фактом — мы разделились на две враждующие группировки, и я был в худшем, чем любой из них положении, ибо со своими неудовольствиями по всем поводам и Дженни обращалась ко мне, и Алешка обращался ко мне. И уж на непонятном им языке он говорил все, что думал, сталкивая и меня в истеричность.
Он говорил, что они деревенские глупые девки, но я и сам знал, что они простые, и немудреные, и скучные. Но я не мог сказать Алешке впрямую, что эти девки — именно те, которых мы сейчас заслуживаем, кто заслуживает лучших, путешествует с лучшими девками. Вот уж что я всегда хорошо понимал — это объективную реальность и силу. В самом деле, я путешествовал на деньги Дженни — это была объективная реальность.
Короче говоря, я несколько раз поругался с Дженни из-за Алешки, во время наших стычек она кричала, что это ее первый отпуск едва ли не в четыре года и имеет ли она наконец право отдохнуть, как она хочет, хотя бы без того, чтобы ее каждую минуту критиковали. «Мне неинтересна ваша литература! I fuck вашу литературу и политику!» — кричала Дженни. И первый раз в жизни я услышал от нее: «Я плачу!»
Я ей сказал, что она, безусловно, имеет право отдохнуть так, как она хочет, и она да, платит за меня, но раз она взяла меня, я с нею ехать не набивался, раз она взяла меня, то я тоже имею какие-то права…
Ни к чему мы не пришли, и расходились все дальше и дальше. Вечерами мы сидели с Алешкой у костра, я готовил уху, мы пили водку из огромной бутыли, а Дженни и Марфа демонстративно ездили в город в рестораны, то в японский, то еще в какой. Мы уже почти были врагами.
Видя такое дело, Алешка решил ехать в Лос-Анджелес и пожить некоторое время там у приятеля, к тому же наше хэлффуд-питание было ему дорогим, он, не забывайте, был студент. Опять я попал между двух огней: я понимал и Алешку, который жаловался, что его деньги слишком быстро тают, я сам годами жил на мизерные деньги, многие мои неимущие друзья питались на очень небольшие деньги, это было возможно. Уровень жизни миллионерской хаузкипер был куда выше уровня жизни студента Алешки. Но понимал я и Дженни, когда она зло жаловались мне на то, что Алешка дал ей так мало денег и что он ожидает, очевидно, что она и Марфа будут кормить его за свой счет. Если бы я не знал Дженни, я бы подумал, что она жадная, но Дженни не была жадная, просто мы все друг друга довели до истеричности, катаясь в консервной банке по калифорнийским дорогам. Нам не следовало объединяться в одну компанию или хотя бы нужно было путешествовать без Алешки, мы бы не стали врагами, сам бы я был способен отнестись к девкам иронически…
Я вздохнул с облегчением, когда на одной из зеленых улочек Лос-Анджелеса мы ссадили Алешку, я его обнял, и он заковылял в сторону. Да и девки, когда я вернулся в «тойоту», смотрелись много веселее, я надеялся, что остаток путешествия будет более приятным.
* * *
Так и было некоторое время. Часть наших вещей осталась в салуне, в секвойевом лесу, а нос нашей «тойоты» смотрел теперь на север — мы отправились в городок Кармел, где должна была состояться «выставка красоты автомобилей». Стивен Грэй со всей своей семьей находился там, он был, конечно, одним из спонсоров выставки.
Боже мой, как некоторые люди живут в Соединенных Штатах! Приближаясь к Кармелу, мы мчались по «семнадцатимильной дороге» — я видел зеленые гольфовые лужайки и мужчин и женщин в полотняных костюмах для гольфа, нацеливающихся клюшкой на шар или пересекающих лужайки на маленьких белых электрических автомобильчиках… Я видел обнесенные едва ли не крепостной стеной здания — одно из них было действительно размером с мавританскую крепость или Новодевичий монастырь в Москве, из окон этого разместившегося на скале домика можно было спокойно прыгать в шумящий внизу Тихий океан. Везде были стены цветов, пальмы, виноград, и опять вдоль дороги тянулись, необыкновенные, жилища богачей.
* * *
Выставка была организована на территории очень дорогого отеля, на неестественно зеленом гольфовом поле, неожиданно обрывающемся одним своим краем прямо в океан. Нарядная толпа людей окружала автомобили, радостно шумела, кипела и мгновенно меняла очертания, сочетания и цвета, как стекляшки калейдоскопа, повернутые ловкой рукой ребенка. Белые, розовые, голубые легкие платья дам, белые брюки мужчин, почтенные красивые джентльмены за белой скатертью застеленным столом жюри, среди них мелькнула и борода Стивена Грэя, — диковинные автомобили, проезжающие перед столом, чтобы, сделав круг, опять занять отведенное им на выставке место — все предметы и люди, вся палитра вдруг резанула мне по глазам. Я охуел, как, наверное, охуевал Роберт от его галлюцинаторных грибов. Я знал, что принадлежу к этому миру, а не к миру нашей вульгарной «тойоты», Дженни и Марфы, и даже не к миру студента Алешки.
К нам подошел старший сын Стивена — Генри — высокий, в белых полотняных брюках и белой рубашке, в синем «клубном» пиджаке, с синим же галстуком, в тонких очках, со значком выставки и словом «спонсор» на значке, высокий, интеллигентный и счастливый. Я быстренько притерся к нему и пошел за ним, бросив где-то сзади моих, вдруг ставших здесь нерешительными, девиц.
Я ходил между автомобилями и любовался. Вокруг дрожал жаркий калифорнийский полдень. В белом «Роллс-Ройсе» 1906 года, так гласила надпись на «Роллс-Ройсе», сидела, к моему величайшему удивлению, высокая, прямая, в старинном белом платье, в шляпе с кружевами и перчатках до локтя — совершенно седая женщина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Еще девки возили с собой огромные банки с витаминами, самыми разными, они постоянно помнили о витаминах и угощали друг друга витаминами в пути. «Не хочешь ли отведать Би-два, Дженни?» — «Дай-ка мне Си с витамином А-шесть, Марфа!» — такие между ними велись разговорчики.
Один я бы, наверное, перенес девок легче, куда легче, — не обращал бы внимания, но с Алешкой мы подстрекали друг друга снова и снова, говоря по-русски, к несчастью, мы имели роковую возможность в присутствии наших оппоненток обсуждать их, как мы хотели. Будь у нас один только общий язык, мы бы поневоле сдерживались и говорили бы реже, и не соткали бы вдвоем паутину истеричности.
Беседы наших девушек сводились к сплетням. Они пиздели без умолку о Стивене и его любовницах, о Нэнси и ее любовных делах, об их — Дженни и Марфы общих знакомых и о любовных делах этих знакомых, никогда о книгах или о политике.
С Алешкой мы говорили о литературе, русской и английской, и мировой, пока не надоело, первые, может, три дня. Я не утверждаю, что наши разговоры были интереснее, о литературе тоже пиздеть скучно, сейчас, например, я вообще мало разговариваю, говорю все меньше и меньше, но наши разговоры были неинтересны им, их разговоры были примитивная болтовня служанок для нас с Алешкой. А факт оставался фактом — мы разделились на две враждующие группировки, и я был в худшем, чем любой из них положении, ибо со своими неудовольствиями по всем поводам и Дженни обращалась ко мне, и Алешка обращался ко мне. И уж на непонятном им языке он говорил все, что думал, сталкивая и меня в истеричность.
Он говорил, что они деревенские глупые девки, но я и сам знал, что они простые, и немудреные, и скучные. Но я не мог сказать Алешке впрямую, что эти девки — именно те, которых мы сейчас заслуживаем, кто заслуживает лучших, путешествует с лучшими девками. Вот уж что я всегда хорошо понимал — это объективную реальность и силу. В самом деле, я путешествовал на деньги Дженни — это была объективная реальность.
Короче говоря, я несколько раз поругался с Дженни из-за Алешки, во время наших стычек она кричала, что это ее первый отпуск едва ли не в четыре года и имеет ли она наконец право отдохнуть, как она хочет, хотя бы без того, чтобы ее каждую минуту критиковали. «Мне неинтересна ваша литература! I fuck вашу литературу и политику!» — кричала Дженни. И первый раз в жизни я услышал от нее: «Я плачу!»
Я ей сказал, что она, безусловно, имеет право отдохнуть так, как она хочет, и она да, платит за меня, но раз она взяла меня, я с нею ехать не набивался, раз она взяла меня, то я тоже имею какие-то права…
Ни к чему мы не пришли, и расходились все дальше и дальше. Вечерами мы сидели с Алешкой у костра, я готовил уху, мы пили водку из огромной бутыли, а Дженни и Марфа демонстративно ездили в город в рестораны, то в японский, то еще в какой. Мы уже почти были врагами.
Видя такое дело, Алешка решил ехать в Лос-Анджелес и пожить некоторое время там у приятеля, к тому же наше хэлффуд-питание было ему дорогим, он, не забывайте, был студент. Опять я попал между двух огней: я понимал и Алешку, который жаловался, что его деньги слишком быстро тают, я сам годами жил на мизерные деньги, многие мои неимущие друзья питались на очень небольшие деньги, это было возможно. Уровень жизни миллионерской хаузкипер был куда выше уровня жизни студента Алешки. Но понимал я и Дженни, когда она зло жаловались мне на то, что Алешка дал ей так мало денег и что он ожидает, очевидно, что она и Марфа будут кормить его за свой счет. Если бы я не знал Дженни, я бы подумал, что она жадная, но Дженни не была жадная, просто мы все друг друга довели до истеричности, катаясь в консервной банке по калифорнийским дорогам. Нам не следовало объединяться в одну компанию или хотя бы нужно было путешествовать без Алешки, мы бы не стали врагами, сам бы я был способен отнестись к девкам иронически…
Я вздохнул с облегчением, когда на одной из зеленых улочек Лос-Анджелеса мы ссадили Алешку, я его обнял, и он заковылял в сторону. Да и девки, когда я вернулся в «тойоту», смотрелись много веселее, я надеялся, что остаток путешествия будет более приятным.
* * *
Так и было некоторое время. Часть наших вещей осталась в салуне, в секвойевом лесу, а нос нашей «тойоты» смотрел теперь на север — мы отправились в городок Кармел, где должна была состояться «выставка красоты автомобилей». Стивен Грэй со всей своей семьей находился там, он был, конечно, одним из спонсоров выставки.
Боже мой, как некоторые люди живут в Соединенных Штатах! Приближаясь к Кармелу, мы мчались по «семнадцатимильной дороге» — я видел зеленые гольфовые лужайки и мужчин и женщин в полотняных костюмах для гольфа, нацеливающихся клюшкой на шар или пересекающих лужайки на маленьких белых электрических автомобильчиках… Я видел обнесенные едва ли не крепостной стеной здания — одно из них было действительно размером с мавританскую крепость или Новодевичий монастырь в Москве, из окон этого разместившегося на скале домика можно было спокойно прыгать в шумящий внизу Тихий океан. Везде были стены цветов, пальмы, виноград, и опять вдоль дороги тянулись, необыкновенные, жилища богачей.
* * *
Выставка была организована на территории очень дорогого отеля, на неестественно зеленом гольфовом поле, неожиданно обрывающемся одним своим краем прямо в океан. Нарядная толпа людей окружала автомобили, радостно шумела, кипела и мгновенно меняла очертания, сочетания и цвета, как стекляшки калейдоскопа, повернутые ловкой рукой ребенка. Белые, розовые, голубые легкие платья дам, белые брюки мужчин, почтенные красивые джентльмены за белой скатертью застеленным столом жюри, среди них мелькнула и борода Стивена Грэя, — диковинные автомобили, проезжающие перед столом, чтобы, сделав круг, опять занять отведенное им на выставке место — все предметы и люди, вся палитра вдруг резанула мне по глазам. Я охуел, как, наверное, охуевал Роберт от его галлюцинаторных грибов. Я знал, что принадлежу к этому миру, а не к миру нашей вульгарной «тойоты», Дженни и Марфы, и даже не к миру студента Алешки.
К нам подошел старший сын Стивена — Генри — высокий, в белых полотняных брюках и белой рубашке, в синем «клубном» пиджаке, с синим же галстуком, в тонких очках, со значком выставки и словом «спонсор» на значке, высокий, интеллигентный и счастливый. Я быстренько притерся к нему и пошел за ним, бросив где-то сзади моих, вдруг ставших здесь нерешительными, девиц.
Я ходил между автомобилями и любовался. Вокруг дрожал жаркий калифорнийский полдень. В белом «Роллс-Ройсе» 1906 года, так гласила надпись на «Роллс-Ройсе», сидела, к моему величайшему удивлению, высокая, прямая, в старинном белом платье, в шляпе с кружевами и перчатках до локтя — совершенно седая женщина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87