«Четыре из них, — сказал мне, выскочив в кухню, мистер Ричардсон, сводный брат и сотрудник босса, он радостно потирал руки, — четыре кувейтца стоят больше двух биллионов, Эдвард!»
Два биллиона долларов! — это уже из области астрономии. Миллион я еще как-то могу себе представить, но два биллиона и даже больше? Стоят только четыре из них, потому что пятый — бедняга, ничего не стоит, хотя и тоже кувейтец, он — переводчик. Переводчик, в моем понимании, уже слуга, посему он меня мало интересует, но на обладателей двух биллионов я гляжу во все глаза и стараюсь заскакивать в ливинг-рум — гостиную как можно чаще, делая вид, что я заботлив.
Когда я заботлив, часто случается, что я слишком заботлив. С кувейтцами я тоже перестарался, совершил ошибку. Хотя и не на основной стол — тот самый, зеркальный, с птицами, который Гэтсби выломал из стены в Иране, гости и Стивен сидели вокруг него, — но я поставил все же алкоголь в гостиную, на столик в углу — водку, и виски, и ром, и бокалы. А ведь знаю же теоретически, что арабские люди спиртного не пьют, им мусульманский закон их не разрешает, и предложить им выпить — большая обида для них, или, по меньшей мере, нетактичность. Только случайно я не сунул алкоголь им под самый нос, на зеркальный стол — благо на столе уже не было места — я уже поставил туда чай и кофе. На мое счастье, я только успел втиснуть на стол абсурдное кожаное ведерко со льдом, и в процессе втискивания я увидел стареющее на моих глазах лицо Гэтсби. Он бы выругал меня, наверное, немедленно страшными словами, если бы не арабы вокруг стола, и Ефименков, мой ангел-хранитель, о котором он, по-моему, постоянно помнит, хотя доподлинно знает это только сам Гэтсби. Я, безусловно, воздержался от дальнейших действий, хотя сразу и не сумел понять, в чем дело, а потом ко мне вышел из ливинг-рум быстрый мистер Ричардсон и тревожно сообщил мне о моей ошибке. Я улучил момент и позже утащил свои бутыли с алкоголем, может быть, даже не все кувейтцы видели их, большинство из них сидели спиной к бутылям. В коридоре я подумал, что такая ошибка, соверши я ее пару-тройку столетий назад, могла стоить мне моей хаузкиперовской, батлеровской жизни. Варварский барон три столетия назад повесил бы меня на большом дереве в саду, рядом с качелями, хотя потом, возможно, и пожалел бы верного батлера, жертву своего темперамента.
Кувейтцы сидят до сих пор и торгуются и совещаются с боссом и мистером Ричардсоном и еще двумя бизнесменами поменьше рангом. Правда, у них был перерыв. В перерыве они спустились на первый этаж в солнечную комнату и осмотрели и опробовали там… ну, что бы вы думали?.. Машину для мгновенного определения состава золота. Машину эту привезли уже два дня назад в большом сундуке, упакованную заботливо в одеяла, ибо это одна из двух или трех таких машин, существующих в мире, так что наши бизнесмены о машине заботятся. Внешне машина выглядит как маленький токарный станок с электронным управлением, от нее исходят всяческие провода, а на черном ящике-щите у машины расположены множество индикаторов со стрелками.
Когда перерыв кончился и арабско-американская толпа вернулась в ливинг-рум, опять к арабским коврам и подушкам, пиздеть дальше и перебирать бумаги, я прокрался в солнечную комнату, чтобы рассмотреть машину поподробнее. На машине лежало с дюжину продолговатых предметов, похожих на грубо испеченные пирожные. Взяв одно из пирожных, я почувствовал его ненормальную тяжесть. Золото. «Золотце! Золотишко!» — говорил я себе, подбрасывая брусок золота.
Мне почему-то стало весело. Тяжесть золота была влекуще-приятная. На минуту я подумал, что хорошо бы сгрести все бруски в сумку, такая у меня есть, и съебать в далекие земли. Но сколько тут может быть золота, на какую сумму? Я взвесил взглядом кучку брусков. Для меня мало. Слишком мало, чтобы бросить так и ненапечатанными книги, и агентшу Лайзу, и мою борьбу на полпути. Я часто хожу в банк получать для Гэтсби cash — это одна из моих обязанностей, — бывает, что и несколько тысяч долларов за раз, и порой у меня мелькает мысль съебать в какой-нибудь Гонконг или Лас-Вегас. Но тем и отличается большой преступник от жалкого воришки, что большому можно доверить и сто тысяч. «Не доверяй ему только миллиона, Гэтсби!» — усмехаюсь я.
Положив брусок на место, я еще некоторое время постоял над машиной, в изумлении покачивая головой. «Машина эта, — подумал я, и кувейтцы, и дом, и босс мой, и сегодняшняя ситуация напоминают мне эпизод из приключений агента 007. Кувейтско-гэтсбиевская компания выглядит сошедшей с экрана, из какого-нибудь «Голдфингера» прямиком, не хватает только самого Джеймса. Впрочем, за Джеймса вполне могу сойти я. Еще мама Дженни смеялась, предполагая, что я в действительности русский шпион, и предлагала мне открыть в Нью-Йорке русский ресторан под названием «Spy» — шпион».
Кувейтцы сидят еще некоторое время, но наконец спускаются по лестнице, по-хозяйски расшатывая наши, и без того слабенькие, перила и усаживаются в лимузин. Я им благодарен за то, что они явились между ланчем и обедом, в нейтральное время, и потому мне не пришлось готовить ланч на десятерых, я бы лежал сейчас, высунув язык.
Уебались. Босс тотчас же свалил вслед за ними, принял самую кратчайшую ванну в своей жизни, и сбежал, очевидно, к Полли — к своей постоянной нью-йоркской женщине. Интересно, думаю я, а в других городах мира у него тоже, как у матроса дальнего плаванья, есть свои подружки, или нет? Я, впрочем, не уверен, что он рванул к Полли. Сегодня рано утром автомобиль с надписью «Tudors flowers» доставил нам семь горшков с цветами и растениями, в том числе фикус. Я чуть не отослал цветы обратно, ни я, ни Линда цветов не заказывали. Хорошо, что в этот момент в прихожей появился Гэтсби и, хитро улыбаясь, предположил, что это подарок и что, возможно, он догадывается, от кого. «Может быть, Гэтсби убежал к женщине, приславшей растения, — думаю я. К фикус-lady, — тут же придумываю я ей прозвище. Скорее всего».
Гэтсби что, он улыбнулся и ушел, а я затратил больше часа на то, чтобы найти растениям и цветам место в доме и расставить их по комнатам. Особенно тяжелым был уже взрослый фикус, целое дерево! Я его водворил в ливинг-рум, под этим фикусом велись переговоры с кувейтцами. Жалуйся не жалуйся, это моя работа.
Линда уебалась домой, еще когда Гэтсби плюхнулся в ванную, было уже больше восьми часов. Я остался в доме один, однако я не чувствую себя свободным, я никогда не чувствую себя свободным, если Гэтсби в Нью-Йорке. Я делаю себе скотч со льдом и сажусь на кухне — гляжу в окно.
«Вместо праздника, который обещала мне когда-то жизнь, я сижу на кухне», — думаю я горько. Человек у окна. Там, за окном, совершается Таинство Вечернего Выгуливания Собак. Я интересуюсь женщинами и девушками, а не псинами. Собак моя бывшая подруга Дженни называла говноделательными машинами. Я тоже придерживаюсь ее точки зрения, у хаузкипера или дворника она, как видите, практическая. Приятно ли говно под окном, даже если его убирают хозяева собаки? Раскорячившаяся у меня под окном здоровенная псина с натугой выдавливает из себя темные котяхи.
В этот момент в окне появляется моя любимица, кто она, я, конечно, не знаю, — крупная желтоголовая женщина с рыжей собакой на поводке. Одета она в немножко старомодный костюм — пиджак, длинная юбка… непристойное очарование почему-то исходит от костюма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Два биллиона долларов! — это уже из области астрономии. Миллион я еще как-то могу себе представить, но два биллиона и даже больше? Стоят только четыре из них, потому что пятый — бедняга, ничего не стоит, хотя и тоже кувейтец, он — переводчик. Переводчик, в моем понимании, уже слуга, посему он меня мало интересует, но на обладателей двух биллионов я гляжу во все глаза и стараюсь заскакивать в ливинг-рум — гостиную как можно чаще, делая вид, что я заботлив.
Когда я заботлив, часто случается, что я слишком заботлив. С кувейтцами я тоже перестарался, совершил ошибку. Хотя и не на основной стол — тот самый, зеркальный, с птицами, который Гэтсби выломал из стены в Иране, гости и Стивен сидели вокруг него, — но я поставил все же алкоголь в гостиную, на столик в углу — водку, и виски, и ром, и бокалы. А ведь знаю же теоретически, что арабские люди спиртного не пьют, им мусульманский закон их не разрешает, и предложить им выпить — большая обида для них, или, по меньшей мере, нетактичность. Только случайно я не сунул алкоголь им под самый нос, на зеркальный стол — благо на столе уже не было места — я уже поставил туда чай и кофе. На мое счастье, я только успел втиснуть на стол абсурдное кожаное ведерко со льдом, и в процессе втискивания я увидел стареющее на моих глазах лицо Гэтсби. Он бы выругал меня, наверное, немедленно страшными словами, если бы не арабы вокруг стола, и Ефименков, мой ангел-хранитель, о котором он, по-моему, постоянно помнит, хотя доподлинно знает это только сам Гэтсби. Я, безусловно, воздержался от дальнейших действий, хотя сразу и не сумел понять, в чем дело, а потом ко мне вышел из ливинг-рум быстрый мистер Ричардсон и тревожно сообщил мне о моей ошибке. Я улучил момент и позже утащил свои бутыли с алкоголем, может быть, даже не все кувейтцы видели их, большинство из них сидели спиной к бутылям. В коридоре я подумал, что такая ошибка, соверши я ее пару-тройку столетий назад, могла стоить мне моей хаузкиперовской, батлеровской жизни. Варварский барон три столетия назад повесил бы меня на большом дереве в саду, рядом с качелями, хотя потом, возможно, и пожалел бы верного батлера, жертву своего темперамента.
Кувейтцы сидят до сих пор и торгуются и совещаются с боссом и мистером Ричардсоном и еще двумя бизнесменами поменьше рангом. Правда, у них был перерыв. В перерыве они спустились на первый этаж в солнечную комнату и осмотрели и опробовали там… ну, что бы вы думали?.. Машину для мгновенного определения состава золота. Машину эту привезли уже два дня назад в большом сундуке, упакованную заботливо в одеяла, ибо это одна из двух или трех таких машин, существующих в мире, так что наши бизнесмены о машине заботятся. Внешне машина выглядит как маленький токарный станок с электронным управлением, от нее исходят всяческие провода, а на черном ящике-щите у машины расположены множество индикаторов со стрелками.
Когда перерыв кончился и арабско-американская толпа вернулась в ливинг-рум, опять к арабским коврам и подушкам, пиздеть дальше и перебирать бумаги, я прокрался в солнечную комнату, чтобы рассмотреть машину поподробнее. На машине лежало с дюжину продолговатых предметов, похожих на грубо испеченные пирожные. Взяв одно из пирожных, я почувствовал его ненормальную тяжесть. Золото. «Золотце! Золотишко!» — говорил я себе, подбрасывая брусок золота.
Мне почему-то стало весело. Тяжесть золота была влекуще-приятная. На минуту я подумал, что хорошо бы сгрести все бруски в сумку, такая у меня есть, и съебать в далекие земли. Но сколько тут может быть золота, на какую сумму? Я взвесил взглядом кучку брусков. Для меня мало. Слишком мало, чтобы бросить так и ненапечатанными книги, и агентшу Лайзу, и мою борьбу на полпути. Я часто хожу в банк получать для Гэтсби cash — это одна из моих обязанностей, — бывает, что и несколько тысяч долларов за раз, и порой у меня мелькает мысль съебать в какой-нибудь Гонконг или Лас-Вегас. Но тем и отличается большой преступник от жалкого воришки, что большому можно доверить и сто тысяч. «Не доверяй ему только миллиона, Гэтсби!» — усмехаюсь я.
Положив брусок на место, я еще некоторое время постоял над машиной, в изумлении покачивая головой. «Машина эта, — подумал я, и кувейтцы, и дом, и босс мой, и сегодняшняя ситуация напоминают мне эпизод из приключений агента 007. Кувейтско-гэтсбиевская компания выглядит сошедшей с экрана, из какого-нибудь «Голдфингера» прямиком, не хватает только самого Джеймса. Впрочем, за Джеймса вполне могу сойти я. Еще мама Дженни смеялась, предполагая, что я в действительности русский шпион, и предлагала мне открыть в Нью-Йорке русский ресторан под названием «Spy» — шпион».
Кувейтцы сидят еще некоторое время, но наконец спускаются по лестнице, по-хозяйски расшатывая наши, и без того слабенькие, перила и усаживаются в лимузин. Я им благодарен за то, что они явились между ланчем и обедом, в нейтральное время, и потому мне не пришлось готовить ланч на десятерых, я бы лежал сейчас, высунув язык.
Уебались. Босс тотчас же свалил вслед за ними, принял самую кратчайшую ванну в своей жизни, и сбежал, очевидно, к Полли — к своей постоянной нью-йоркской женщине. Интересно, думаю я, а в других городах мира у него тоже, как у матроса дальнего плаванья, есть свои подружки, или нет? Я, впрочем, не уверен, что он рванул к Полли. Сегодня рано утром автомобиль с надписью «Tudors flowers» доставил нам семь горшков с цветами и растениями, в том числе фикус. Я чуть не отослал цветы обратно, ни я, ни Линда цветов не заказывали. Хорошо, что в этот момент в прихожей появился Гэтсби и, хитро улыбаясь, предположил, что это подарок и что, возможно, он догадывается, от кого. «Может быть, Гэтсби убежал к женщине, приславшей растения, — думаю я. К фикус-lady, — тут же придумываю я ей прозвище. Скорее всего».
Гэтсби что, он улыбнулся и ушел, а я затратил больше часа на то, чтобы найти растениям и цветам место в доме и расставить их по комнатам. Особенно тяжелым был уже взрослый фикус, целое дерево! Я его водворил в ливинг-рум, под этим фикусом велись переговоры с кувейтцами. Жалуйся не жалуйся, это моя работа.
Линда уебалась домой, еще когда Гэтсби плюхнулся в ванную, было уже больше восьми часов. Я остался в доме один, однако я не чувствую себя свободным, я никогда не чувствую себя свободным, если Гэтсби в Нью-Йорке. Я делаю себе скотч со льдом и сажусь на кухне — гляжу в окно.
«Вместо праздника, который обещала мне когда-то жизнь, я сижу на кухне», — думаю я горько. Человек у окна. Там, за окном, совершается Таинство Вечернего Выгуливания Собак. Я интересуюсь женщинами и девушками, а не псинами. Собак моя бывшая подруга Дженни называла говноделательными машинами. Я тоже придерживаюсь ее точки зрения, у хаузкипера или дворника она, как видите, практическая. Приятно ли говно под окном, даже если его убирают хозяева собаки? Раскорячившаяся у меня под окном здоровенная псина с натугой выдавливает из себя темные котяхи.
В этот момент в окне появляется моя любимица, кто она, я, конечно, не знаю, — крупная желтоголовая женщина с рыжей собакой на поводке. Одета она в немножко старомодный костюм — пиджак, длинная юбка… непристойное очарование почему-то исходит от костюма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87