Каждое воскресенье давался обязательный обед для всех желающих. С вином. Те, кто мог внести денежную контрибуцию, опускал её у входа в специальный сосуд с цепью, иногда просто в чашку. Те, кто хотел, чтоб его контрибуция была замечена, отдавал усатому Джиму лично в руки. У кого не было денег, приходил питаться на халяву. Еда стояла на очень большом столе в центре. Получив еды и вина, гости расползались и вниз, в отштукатуренную библиотеку, и вверх, где на антресолях находилась постель хозяина, и в кулисы.
Джим Хайнц, седоватый, уже тогда сутулый, усатый мужик, очевидно, ни на минуту не оставался один в последние сорок лет. Вот он-то мне позвонил осенью 1988 года и прохрипел: «Эдвард, приходи ко мне завтра. У меня должен быть русский писатель Джулиан». Я спросил его, как фамилия — он долго соображал, потом выдавил: «Симийонов. Наташа придёт с тобой?» — «Не знаю», — сказал я. Я бывал у Хайнца конвульсивно. Когда Наташа доставала меня так, что невмоготу, я приходил туда надраться, потом месяцами не появлялся. Там бывало множество разноплемённых девок, и мне, тогда уже довольно знаменитому, было раз плюнуть снять девку там, у Джима. Окололитературных американок немедленно убивали мои издательства: первая моя книга вышла в «Рэндом Хауз» — в лучшем их солидном издательстве. Вторая вышла в «Гров Пресс» — лучшем из современных, первый издатель и основатель «Гров Пресс» Барни Россет впервые в Америке опубликовал книги Генри Миллера! Не говоря уже о французских девках: к 1988 году у меня вышло не то семь, не то восемь книг по-французски, а первую опубликовал сам Жан-Жак Повер! (Издатель маркиза де Сада, Жоржа Батая, сюрреалистов). Но Наташу я любил и потому с девками в основном флиртовал, а больше потреблял алкоголь. Я много работал, мне нужно было оттянуться. Часто я уходил от Хайнца уже утром, пересекая Париж пешком.
В тот вечер людей было почему-то мало. Семёнов был несколько усталый, водянистый, беспокойный, щетина на физиономии. Мы смогли поговорить, заспорили о Сталине, я, конечно, был «за», он — «против». Он сказал: «Мне мальчиком привелось на колене у него посидеть. У Сталина, вот как… Неприятный человек. Я почувствовал. Дети это чувствуют». Но мы не поругались. «А вас в России уже напечатали?» — спросил он. — «Нет, — ответил я, — и вряд ли это произойдет в ближайшее время». — «Да ну, — сказал он, — сейчас всех печатают». — «Вы плохо читали мои книги». — «Совсем не читал, — сказал он. — Хотите, я вас напечатаю?» Я сказал, что да, хочу. Мы договорились, что не будем тянуть, я приду к нему завтра в отель. Я пришёл и принёс ему, кажется, шесть, что ли, рассказов. И он уехал. Я не поверил в то, что он меня напечатает.
Приехал он уже в 1989-м, в феврале. И привез мне книжку журнала «Детектив и политика», где были напечатаны два мои рассказа: «Коньяк Наполеон» и «Дети коменданта». Я был действительно счастлив получить в руки первую свою публикацию в России. Вместе с Семёновым приехали его помощники — двое. Имён не помню. Мы второпях выпили у них в номере за мою публикацию, и я убежал. Дома я сел читать свои рассказы по-русски. Предвкушая удовольствие. Первые же строчки «Коньяка Наполеон» образовали у меня на лбу и спине противный больной пот, устремившийся по телу вниз. Рассказ был переписан, почти пересказан, слова в предложении изменили местам, мной отведенным для каждого… Мой прекрасный, мускулистый, сильный стиль был разрушен. Наутро я позвонил в отель. «Кто?! Кто это сделал?» — «Очевидно, редакторша, — угрюмо отвечал Семёнов. — Ну ладно, приезжай, разберёмся. Может, сделаешь корректуру по тексту журнала? Во втором заходе исправим?» — предложил он. «Какую корректуру, тут нужно набирать всё заново!» — «Тогда захвати оригинальный текст рассказа», — попросил Семёнов так же мрачно, но спокойно. Выяснилась вещь простая и очевидная. Редактора в России не даром ели свой хлеб. Они кромсали и причёсывали все тексты, лишая их оригинальности. А новой школы редакторов, понимающей новые условия, ещё не было, не возникло. Потому его редакторша причесала и меня, как привыкла. Семёнов успокаивал меня, объясняя, что 1-й завод был отпечатан всего лишь тиражом в 50 тысяч экземпляров, а будут ещё последующие, и он мне клянётся, что в последующих всё будет как надо. Рассчитывали они на минимум 250 тысяч, а максимум: 500 тысяч экземпляров. Однако мне до сих пор стыдно перед теми первыми 50-ю тысячами читателей за мои оскоплённые тексты.
Тут уместно будет выступить против редакторш. Позднее слезы и истерику редакторши издательства «Молодая гвардия» вызвал мой яростный отпор её вмешательству в текст «Убийства часового». Она попробовала было прополоть меня от того, что она понимала как «сорняки». «Всё вокруг героя превращается в трагедию», — завершил я словами Ницше главу о кровавом нападении на мою жену Наташу 30 марта 1992 года, когда её шесть раз ударили отверткой в лицо. Редакторша посчитала, что это нескромно! «Это моя нескромность, не ваша, — ревел я, — я всегда ощущал себя героем, и не вам устраивать мне обрезание.» Результат был — отличным, в «Убийстве часового» всё выверено, текст свежий и чистый. Последний раз меня кастрировал еженедельник «Аргументы и факты» в конце 1994 года. Я съездил тогда в Крым (где меня три раза арестовывала «Служба Безпеки», последний раз после полуночи на Ангарском перевале по дороге в Ялту в машине службы безопасности президента Мешкова), был выслан из Крыма и написал статью для «АиФ». Сотрудники превратили мою статью в мёртвый памятник моей статье. Я ругался с ними долго, борясь за каждое предложение. «Аргументы» так и печатают тексты оскоплённые, скальпированные, пальцы отрезаны вместе с ногтями, всё уныло и ровно, как приготовленный к захоронению труп.
Редакторши в советское время исполняли и роль цензуры, дабы никакая крамола не просочилась ни в одной фразе, и роль этакого масла, выплеснутого на волны: этим баснословным приёмом пользовались пираты в старых романах, дабы благополучно пристать к берегу в бушующий шторм. Маслометательницы и оскопительницы текстов, обычно жопастые мечтательные тётки с заспанными лицами, сидели в СССРе во всех печатных органах. Поскольку до моего отъезда на Запад меня в СССР не печатали, то я столкнулся с ними только с 1989 года, неизвестная мне редакторша Юлиана была первой. Каюсь, я тогда потребовал уволить к чёртовой матери бедную советскую жертву аборта. Судя по лицу Семёнова и его зама Плешкова, они моей злобности не одобряли. Редакторш я ненавижу до сих пор.
В газете «Лимонка» мы не редактируем тексты, ибо даже у безграмотных есть свой неповторимый стиль. Как-то мы напечатали статью нашего коллеги американца Марка Эймса, редактора журнала «Экзайл». Это была его первая статья, написанная по-русски. В ней было множество отличных свежих перлов, на какие русский автор не способен. Мы их все сохранили, — не стали портить свежесть текста. Ну и что, что это противоречит правилам языка?!
В 1989 году, в декабре, Семёнов устроил мне приезд в СССР. Это был первый после пятнадцатилетнего отсутствия мой визит. Своё ошеломление от увиденного я позднее выразил в романе «Иностранец в смутное время», в 1991 году роман вышел во Франции и в Сибири, в г. Омске (в Омске три раза, каждый раз тиражом в 100 тысяч экземпляров). В романе Семёнов у меня проходит под прозрачной фамилией Солёнов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Джим Хайнц, седоватый, уже тогда сутулый, усатый мужик, очевидно, ни на минуту не оставался один в последние сорок лет. Вот он-то мне позвонил осенью 1988 года и прохрипел: «Эдвард, приходи ко мне завтра. У меня должен быть русский писатель Джулиан». Я спросил его, как фамилия — он долго соображал, потом выдавил: «Симийонов. Наташа придёт с тобой?» — «Не знаю», — сказал я. Я бывал у Хайнца конвульсивно. Когда Наташа доставала меня так, что невмоготу, я приходил туда надраться, потом месяцами не появлялся. Там бывало множество разноплемённых девок, и мне, тогда уже довольно знаменитому, было раз плюнуть снять девку там, у Джима. Окололитературных американок немедленно убивали мои издательства: первая моя книга вышла в «Рэндом Хауз» — в лучшем их солидном издательстве. Вторая вышла в «Гров Пресс» — лучшем из современных, первый издатель и основатель «Гров Пресс» Барни Россет впервые в Америке опубликовал книги Генри Миллера! Не говоря уже о французских девках: к 1988 году у меня вышло не то семь, не то восемь книг по-французски, а первую опубликовал сам Жан-Жак Повер! (Издатель маркиза де Сада, Жоржа Батая, сюрреалистов). Но Наташу я любил и потому с девками в основном флиртовал, а больше потреблял алкоголь. Я много работал, мне нужно было оттянуться. Часто я уходил от Хайнца уже утром, пересекая Париж пешком.
В тот вечер людей было почему-то мало. Семёнов был несколько усталый, водянистый, беспокойный, щетина на физиономии. Мы смогли поговорить, заспорили о Сталине, я, конечно, был «за», он — «против». Он сказал: «Мне мальчиком привелось на колене у него посидеть. У Сталина, вот как… Неприятный человек. Я почувствовал. Дети это чувствуют». Но мы не поругались. «А вас в России уже напечатали?» — спросил он. — «Нет, — ответил я, — и вряд ли это произойдет в ближайшее время». — «Да ну, — сказал он, — сейчас всех печатают». — «Вы плохо читали мои книги». — «Совсем не читал, — сказал он. — Хотите, я вас напечатаю?» Я сказал, что да, хочу. Мы договорились, что не будем тянуть, я приду к нему завтра в отель. Я пришёл и принёс ему, кажется, шесть, что ли, рассказов. И он уехал. Я не поверил в то, что он меня напечатает.
Приехал он уже в 1989-м, в феврале. И привез мне книжку журнала «Детектив и политика», где были напечатаны два мои рассказа: «Коньяк Наполеон» и «Дети коменданта». Я был действительно счастлив получить в руки первую свою публикацию в России. Вместе с Семёновым приехали его помощники — двое. Имён не помню. Мы второпях выпили у них в номере за мою публикацию, и я убежал. Дома я сел читать свои рассказы по-русски. Предвкушая удовольствие. Первые же строчки «Коньяка Наполеон» образовали у меня на лбу и спине противный больной пот, устремившийся по телу вниз. Рассказ был переписан, почти пересказан, слова в предложении изменили местам, мной отведенным для каждого… Мой прекрасный, мускулистый, сильный стиль был разрушен. Наутро я позвонил в отель. «Кто?! Кто это сделал?» — «Очевидно, редакторша, — угрюмо отвечал Семёнов. — Ну ладно, приезжай, разберёмся. Может, сделаешь корректуру по тексту журнала? Во втором заходе исправим?» — предложил он. «Какую корректуру, тут нужно набирать всё заново!» — «Тогда захвати оригинальный текст рассказа», — попросил Семёнов так же мрачно, но спокойно. Выяснилась вещь простая и очевидная. Редактора в России не даром ели свой хлеб. Они кромсали и причёсывали все тексты, лишая их оригинальности. А новой школы редакторов, понимающей новые условия, ещё не было, не возникло. Потому его редакторша причесала и меня, как привыкла. Семёнов успокаивал меня, объясняя, что 1-й завод был отпечатан всего лишь тиражом в 50 тысяч экземпляров, а будут ещё последующие, и он мне клянётся, что в последующих всё будет как надо. Рассчитывали они на минимум 250 тысяч, а максимум: 500 тысяч экземпляров. Однако мне до сих пор стыдно перед теми первыми 50-ю тысячами читателей за мои оскоплённые тексты.
Тут уместно будет выступить против редакторш. Позднее слезы и истерику редакторши издательства «Молодая гвардия» вызвал мой яростный отпор её вмешательству в текст «Убийства часового». Она попробовала было прополоть меня от того, что она понимала как «сорняки». «Всё вокруг героя превращается в трагедию», — завершил я словами Ницше главу о кровавом нападении на мою жену Наташу 30 марта 1992 года, когда её шесть раз ударили отверткой в лицо. Редакторша посчитала, что это нескромно! «Это моя нескромность, не ваша, — ревел я, — я всегда ощущал себя героем, и не вам устраивать мне обрезание.» Результат был — отличным, в «Убийстве часового» всё выверено, текст свежий и чистый. Последний раз меня кастрировал еженедельник «Аргументы и факты» в конце 1994 года. Я съездил тогда в Крым (где меня три раза арестовывала «Служба Безпеки», последний раз после полуночи на Ангарском перевале по дороге в Ялту в машине службы безопасности президента Мешкова), был выслан из Крыма и написал статью для «АиФ». Сотрудники превратили мою статью в мёртвый памятник моей статье. Я ругался с ними долго, борясь за каждое предложение. «Аргументы» так и печатают тексты оскоплённые, скальпированные, пальцы отрезаны вместе с ногтями, всё уныло и ровно, как приготовленный к захоронению труп.
Редакторши в советское время исполняли и роль цензуры, дабы никакая крамола не просочилась ни в одной фразе, и роль этакого масла, выплеснутого на волны: этим баснословным приёмом пользовались пираты в старых романах, дабы благополучно пристать к берегу в бушующий шторм. Маслометательницы и оскопительницы текстов, обычно жопастые мечтательные тётки с заспанными лицами, сидели в СССРе во всех печатных органах. Поскольку до моего отъезда на Запад меня в СССР не печатали, то я столкнулся с ними только с 1989 года, неизвестная мне редакторша Юлиана была первой. Каюсь, я тогда потребовал уволить к чёртовой матери бедную советскую жертву аборта. Судя по лицу Семёнова и его зама Плешкова, они моей злобности не одобряли. Редакторш я ненавижу до сих пор.
В газете «Лимонка» мы не редактируем тексты, ибо даже у безграмотных есть свой неповторимый стиль. Как-то мы напечатали статью нашего коллеги американца Марка Эймса, редактора журнала «Экзайл». Это была его первая статья, написанная по-русски. В ней было множество отличных свежих перлов, на какие русский автор не способен. Мы их все сохранили, — не стали портить свежесть текста. Ну и что, что это противоречит правилам языка?!
В 1989 году, в декабре, Семёнов устроил мне приезд в СССР. Это был первый после пятнадцатилетнего отсутствия мой визит. Своё ошеломление от увиденного я позднее выразил в романе «Иностранец в смутное время», в 1991 году роман вышел во Франции и в Сибири, в г. Омске (в Омске три раза, каждый раз тиражом в 100 тысяч экземпляров). В романе Семёнов у меня проходит под прозрачной фамилией Солёнов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83