И звонили телефоны. Мы ничем не могли отблагодарить Валентина Викторовича, разве только что общением с ним. Потому постепенно сложилась следующая церемония. Перед выходом очередного номера я приходил к Погожеву, садился вместе с моим охранником у его стола и развлекал его. Рассказывал о наших митингах, о политиках, с которыми я встречался, об Анпилове, Зюганове, Жириновском, о махинациях с выборами и даже о своих девушках: с 1995 года у меня их сменилось немало. Он ведь сидел неподвижно на месте, ему хотелось знать о мире. Последний год охранником моим был Костя Локотков. В грязь, под дождём, под снегом, в жару — раз в две недели мы сидели там втроём и устраивали этакий клуб обмена мнениями, лишь иногда вставляли своё слово Наташа или Женя, но в основном это был мужской клуб. Погожев, Локотков, Лимонов. Три дядьки. Костян — младше всех — 1970 года рождения.
Как Костян появился в моей жизни?
Когда весной 1998 года женился Мишка Хорс, партия выделила мне в охранники Костю Локоткова. Или точнее: когда стало ясно, что Мишка Хорс женится, где-то уже в начале марта, моим охранником стал Костян. Попал он в партию через Антона Филиппова, вместе они служили в армии в своё время в Германии, размещались в бывшей казарме дивизии «Мёртвая Голова». А вот кто привёл к нам Филиппова, я не помню. Сам, наверное, пришел. Такой, как он — конечно, сам. Костю призвали в армию из Энергодара — города в Запорожской области, что возле атомной электростанции. Там у него остались мама и сводный брат.
Ростом с меня, весом под сто килограммов, Костя вызывал мрачное беспокойство среди наших политических противников. Как-то я привёл его на съёмки телепередачи «Пресс-клуб». Вместе со мной он поднялся по лестнице в комнаты, но спуститься на плато ему не дали: дескать, не участник. Он остался там, наверху, у перил, и стоял, смотрел вниз. Ведущая, старая тётка Кира Прошутинская, встревожилась.
— Почему он там стоит у вас, какой неприятный человек?! В следующий раз приходите без него.
— Он меня охраняет, — объяснил я тётке. — После того, как мне изуродовали навеки глаза, когда били ногами в лицо в 1996 году, партия поместила меня под присмотр охранника. А чем он вам не нравится, добрый сильный человек? — заметил я.
— Нет, уж лучше в следующий раз пусть ждёт вас на улице, — пробормотала она и начала передачу.
Костя всё слышал.
«Дура», — только и сказал он после.
На той передаче были: Довгань — тот, что водка «Довгань», Кургинян и всякие другие любители долго и нудно говорить о чём угодно. Болтуны, словом. Я ушёл от них прямо с прямого эфира тогда, назвав их «старыми жопами». Костя был доволен мной. Он сиял.
У него было сильное, как у кабана, мясистое сырое тело. В физиономии нечто было от Геринга, но скорее нечто от всех мясистых сильных людей-мешков. В Германии он был чемпионом военного округа по джиу-джитсу. Перед армией он работал мясником и мог без проблем зарезать свинью и разделать её, не мешкая и как надо. А разделать, хорошо отделить мясо от кости — это нелегко. Я, проучившись полгода в «кулинарном техникуме» в Харькове, работал на практике, как раз отделял от кости свиные туши на мясокомбинате, так что я знаю. Было это лет за десять до рождения Костяна. Эмигрант из Запорожья, да ещё нелегальный, к нам он прибился в поисках банды. До этого он работал на стройке, воздвигал даже дом сына Лужкова на Сивцевом Вражке, он мне его показывал, когда мы, случалось, проходили мимо. То есть Локотков был украинским наёмным рабочим, «гастарбайтером». В апреле 1997 года, когда быстро формировался отряд НБП, чтобы ехать на помощь русским в Кокчетав, где 2 мая намечался съезд и затем отделение Кокчетавской области от Казахстана (планировалось также вооруженное восстание!), он хотел с нами поехать, но не смог. Для чего-то ему было срочно нужно ехать в город Энергодар. Позже он очень жалел. Тем более, что вместе с Филипповым он когда-то побывал в Казахстане на военных учениях. Он, оказывается, даже родился в Казахстане, на машинно-тракторном стойбище, отец вёз мать в больницу, но не довёз. Я говорю — он пришел к нам не по идеологическим соображениям, не из-за того, что решил, что с нами ему легче и проще всего спасти Россию, не из-за озарения, вдруг постигшего его при чтении «Лимонки», но потому, что ему были нужны товарищи, чтобы выжить. А его друган по армии уже каким-то боком примыкал к нам.
Я не знаю, что он там думал о таких людях, как я, но полагаю, вначале у него было предубеждение. Однако помимо воли отнаблюдав меня достаточно в разных ситуациях, он быстро уразумел, что всё, что меня отличает от него, — это заработанная честно известность да возраст. Я даже прописки не имел и не имею до сих пор. Так что поговорим как нелегальный эмигрант с нелегальным эмигрантом. Я ходил в пиджаках с рваной подкладкой, варил супы из куриных ног, пил только дешёвую косорыловку, одни туфли носил по паре лет, только потому, что всё тратил на газету, на партию. Ему пришлось видеть всех моих девок, и иногда, что поделаешь, быть свидетелем аморализма своего «хозяина». В одном купе возвращаясь из Пскова, пьяная М. сосет внизу член вождя, а охранник делает вид, что спит на верхней полке. Он унёс теперь с собой на тот свет несколько моих тайн, о которых знали только мы двое.
Моя подружка Настя, девочка-подросток, маленькое безошибочное животное, сказала, познакомившись с ним: «Костя — хороший человек», — она редко о ком так чувствует. Есть ещё только два-три человека.
Ну, а вид — это для Прошутинских, Костя намеренно делал себя ещё более ужасным. Брил череп, добавлял татуировки: был татуирован густо и обильно, включая локти. На локте у него скалился Дьявол. На правом предплечье у него была вытатуирована граната «лимонка». Он первый человек, кто с нашей гранатой попал на тот свет.
Попал он туда 3 мая 1999 года. Вернее, «выстрелы» были сделаны чуть раньше, 30 апреля. А скончался «от ран» трое суток спустя. Где-то за неделю до его смерти в моё окно влетел чёрный голубь с красными глазами. Я в ужасе погнался за птицей, закрыл дверь в глубь квартиры. Голубь свалил букет сухих цветов и, сделав круг, с криком вылетел. Я суеверен, я решил: будет смерть.
30 апреля они приехали с Филипповым на машине и отвезли меня в штаб. Обыкновенно мы ходили пешком (это сорок минут) или ездили на метро. Я сел в кабинете и стал принимать посетителей. Их было необычайно много в тот день, я принимал посетителей часа четыре. Безвылазно из кабинета. Костя появился один раз, через полчаса после начала приема, напомнил, что нужно отправить письма. Взял письма. Через 15 минут положил на мой стол квитанции. Ушёл. Сообщив, что будет в штабе, если что нужно, он здесь. Я своих посетителей не боюсь, в помещении всегда не менее десятка ребят.
Закончив приём, я вышел. Намереваясь отправиться домой.
— Где Костян? — спросил я.
Дежурный сказал, что был тут. Я заглянул наугад в пару помещений штаба. Кости там не увидел и спросил Андрея Фёдорова: «Вы никуда не торопитесь? Не проводите меня?» Андрей не торопился. Порой он провожал меня вместо Кости, хотя, в общем, это было нарушением правил безопасности. Купив бутылку портвейна, мы пришли ко мне. «Тебе звонили из штаба, срочно просили позвонить», — сказала маленькая Настя.
В штабе трубку поднял «Маузер», тоже Костя, руководитель нашей латвийской организации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83