Позднее она оказалась не только такой, но решение уже было принято.
Тогда он сказал мне, что убил 22 человека, это был ноябрь 1991-го, после этого он прожил девять лет и участвовал во всех конфликтах в землях Сербской диаспоры, включая Косово (кстати говоря, задолго до войны он был депутатом Сербского парламента — Скупщины, именно от Косова). Его любимым оружием был карабин «Хаклер». С ним он ходил в атаку. Маскотом, тотемным животным его добровольческой армии, был тигр. Тогда в Эрдуте мне показали тигрёнка в сарае. Ещё была во дворе юная овчарка. Как-то по ящику в Париже я увидел его овчарку и заорал: «Собака Аркана!» И к безграничному удивлению и зависти Наташи Медведевой за собакой появился и сам Аркан.
Встречаясь, люди обычно чувствуют друг друга. Есть инстинктивное отталкивание, есть инстинктивная симпатия. Я почувствовал к этому парню инстинктивную симпатию, и он мне отвечал явной симпатией — и тогда, и позже, несколько раз он специально разыскивал меня на фронтах в те годы с 1991-го по 1993-й, в те военные годы… У него были давние стычки с европейским правосудием, якобы он и в гражданской жизни убивал пару раз, и якобы его разыскивал «Интерпол». Но я кто такой, чтобы судить его? Я что, незапятнанный ничем работник всемирной прокуратуры, белоснежный протестантский священник? Мне всегда нравились красивые и храбрые гангстеры. Гангстеры интереснее школьных учителей, бизнесменов, торговых работников или инженеров. В 1990 году Аркан был арестован на территории Хорватии (тогда они ещё не разделились), с партией оружия, вёз в автомобиле. А что он должен был делать, если ему не нравился раздел его Большой Родины, на территории Хорватии жили несколько миллионов сербов. Обычно гангстеры испытывают любовь к спорту. И Аркан испытывал — он был председателем клуба болельщиков команды «Червона Звезда» (Красная Звезда, есть ещё оружейная фабрика «Червона Звезда». В 1992-м на сараевском фронте я получил от коменданта округа Вогоща в подарок за заслуги пистолет фабрики «Червона Звезда»). Болел ли он только и организовывал болельщиков, или и деньги наваривал на футболе, не столь важно. Важно, что, когда в Хорватии стали убивать сербов и гнать их с насиженных веками родовых гнёзд, он повёз им оружие, а потом сам взял в руки оружие. Такое случалось везде: далеко не все, но часть криминалов оказывались беззаветными храбрейшими патриотами. В Бендерах менты рассказывали мне, что с ними на мосту через Днестр лежал, отстреливаясь, местный уголовный авторитет. Там он и остался навеки. Но колонну «румынской» бронетехники они тогда остановили. Сбежали болтуны, интеллигенты, «политики», а остались твёрдые люди, те, кто имел достаточно характера и храбрости не подчиниться чужому насилию. И остались крестьяне, пошли в солдаты.
Я пытался осмыслить характер сепаратистских локальных войн, всех этих горячих точек, где я побывал, что-то общее поймать в характере войн в Славонии, в Боснии, в Книнской Крайне, в Приднестровье, в Абхазии и позднее — в Таджикистане. Общим оказалось то, что всё это богатые, плодородные крестьянские земли, обильные виноградом, фруктами. Приднестровье — «огород Молдовы», где фруктовые сады тянутся часами вдоль шоссе, Абхазия с её апельсиновыми, мандариновыми рощами, с рощами хурмы. Виноградники, овцы Боснии, и даже каменистые плато Книнской Краины над Адриатикой — плодородны скотом: миллионы овец. Солдаты вздыхали в казарме: «Опять ягнятина на обед». В Таджике снимают два урожая лимонов, пшеницы — три. Это не мёрзлые российские просторы, где в Московской области успевают за крошечное лето вызревать только скороспелые сорта помидор. Народы поднялись там, где были владельцами красивых и плодородных земель. Хлипкую квартирку, бетонную соту, тараканью нору в мёрзлом городе защищать кому в голову придет? А вот обширные богатые дома в Боснии, целые крестьянские замки в Абхазии, сытые деревни Приднестровья защищать поднялись. То были всё крестьянские восстания, по сути дела, как бы они ни организовывались и кто бы их ни возглавлял. Кстати, и Карабахский конфликт, и Чеченская война — тоже крестьянские войны, попытка зажиточных крестьянских народов сохранить своё добро или оттягать чужое.
В конце декабря 1991-го я вернулся с войны в Славонии в Белград. «Тебе надо отдохнуть, — сказали мои сербские друзья-литераторы. — Езжай в Сараево, там тебя знают и любят, звонили несколько раз, просили привезти тебя. Там тихо, ленивая провинция, даже собаки не лают от лени. Там отдохнёшь. Там ничего не происходит». Я не поехал в Сараево, где ничего не происходит. Я полетел в Черногорию. Там в Титовграде (ныне Подгорица) я впервые увидел албанцев. Вечером на главной улице под ледяным ветром с гор гуляли пьяные мрачные мужики в черных кожаных куртках и в кепках. Женщин я не видел. Выглядели албанцы точь-в-точь как толпа арабов во Франции. Мужчины без женщин. А в начале апреля в 1992-м в Сараево началась война, то есть через четыре месяца. Вот вам и нелающие собаки. Мои друзья литераторы видели только поверхность — жизнь обывателя. Под поверхностью, если заглянуть, можно было обнаружить бурную жизнь: издавались мусульманские националистические газетки, шли дискуссии в крошечных журналах оппозиции, идея Алии Изитбеговича, тогда просто мусульманского интеллектуала, о создании мусульманского государства в Европе живо обсуждалась несколькими сотнями заинтересованных людей. В начале апреля джинн вырвался на волю, появились первые трупы, и в течение месяца широкие массы были втянуты в междоусобицу. Любая тлеющая в журнальчиках и газетках, тлеющая втуне идея может стать разрушительной и сталкивать лбами народы. Если профинансировать распространение этой идеи в массы путем провокации. В Сараево 6 апреля состоялась манифестация мусульман. По манифестации были сделаны выстрелы, несколько человек были убиты. Мусульмане утверждали, что эти выстрелы — якобы дело рук сербской полиции. Но мы знаем, что позднее в ходе войны мусульмане, не дрогнув, организовывали обстрел своих же мусульман, сараевских жителей, стоявших в очереди за хлебом. Чтобы вовлечь европейские страны в конфликт на своей стороне. Потому ясно, что и первые выстрелы — скорее всего, дело рук людей Изитбеговича. Сербам они были невыгодны, эти выстрелы.
В октябре 1992-го я уже стоял с президентом Сербской Республики Боснии Караджичем над окружённым городом Сараево, и нас снимала телекомпания БиБиСи. Там я допустил ошибку — не усмотрел, как камермен БиБиСи снял меня, стреляющего из пулемета по городу. В фильме, в этот короткий эпизод, умело вставлена картинка мирных домиков города, секундная вставка — и я опять стреляю. Эти кадры (фильм был показан в США, Франции, Англии несколько раз) стоили мне дорого. Они «подтверждали» мою дурную репутацию националиста, фашиста и, вот, пожалуйста, убийцы мирных жителей. (Ибо кто ещё живёт в аккуратных домах: мирные, конечно, жители).
Аркан давно уже был в Боснии. Уже 9 апреля он воевал в Зворнике, у самой границы Боснии с Сербией. Его добровольцы вынудили мусульман сложить оружие. На самом деле его «тигры» получили подготовку спецназа и выполняли именно роль спецназа. Они приходили, занимали участок фронта и воевали, отдельные, хорошо экипированные, получавшие жалованье в марках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Тогда он сказал мне, что убил 22 человека, это был ноябрь 1991-го, после этого он прожил девять лет и участвовал во всех конфликтах в землях Сербской диаспоры, включая Косово (кстати говоря, задолго до войны он был депутатом Сербского парламента — Скупщины, именно от Косова). Его любимым оружием был карабин «Хаклер». С ним он ходил в атаку. Маскотом, тотемным животным его добровольческой армии, был тигр. Тогда в Эрдуте мне показали тигрёнка в сарае. Ещё была во дворе юная овчарка. Как-то по ящику в Париже я увидел его овчарку и заорал: «Собака Аркана!» И к безграничному удивлению и зависти Наташи Медведевой за собакой появился и сам Аркан.
Встречаясь, люди обычно чувствуют друг друга. Есть инстинктивное отталкивание, есть инстинктивная симпатия. Я почувствовал к этому парню инстинктивную симпатию, и он мне отвечал явной симпатией — и тогда, и позже, несколько раз он специально разыскивал меня на фронтах в те годы с 1991-го по 1993-й, в те военные годы… У него были давние стычки с европейским правосудием, якобы он и в гражданской жизни убивал пару раз, и якобы его разыскивал «Интерпол». Но я кто такой, чтобы судить его? Я что, незапятнанный ничем работник всемирной прокуратуры, белоснежный протестантский священник? Мне всегда нравились красивые и храбрые гангстеры. Гангстеры интереснее школьных учителей, бизнесменов, торговых работников или инженеров. В 1990 году Аркан был арестован на территории Хорватии (тогда они ещё не разделились), с партией оружия, вёз в автомобиле. А что он должен был делать, если ему не нравился раздел его Большой Родины, на территории Хорватии жили несколько миллионов сербов. Обычно гангстеры испытывают любовь к спорту. И Аркан испытывал — он был председателем клуба болельщиков команды «Червона Звезда» (Красная Звезда, есть ещё оружейная фабрика «Червона Звезда». В 1992-м на сараевском фронте я получил от коменданта округа Вогоща в подарок за заслуги пистолет фабрики «Червона Звезда»). Болел ли он только и организовывал болельщиков, или и деньги наваривал на футболе, не столь важно. Важно, что, когда в Хорватии стали убивать сербов и гнать их с насиженных веками родовых гнёзд, он повёз им оружие, а потом сам взял в руки оружие. Такое случалось везде: далеко не все, но часть криминалов оказывались беззаветными храбрейшими патриотами. В Бендерах менты рассказывали мне, что с ними на мосту через Днестр лежал, отстреливаясь, местный уголовный авторитет. Там он и остался навеки. Но колонну «румынской» бронетехники они тогда остановили. Сбежали болтуны, интеллигенты, «политики», а остались твёрдые люди, те, кто имел достаточно характера и храбрости не подчиниться чужому насилию. И остались крестьяне, пошли в солдаты.
Я пытался осмыслить характер сепаратистских локальных войн, всех этих горячих точек, где я побывал, что-то общее поймать в характере войн в Славонии, в Боснии, в Книнской Крайне, в Приднестровье, в Абхазии и позднее — в Таджикистане. Общим оказалось то, что всё это богатые, плодородные крестьянские земли, обильные виноградом, фруктами. Приднестровье — «огород Молдовы», где фруктовые сады тянутся часами вдоль шоссе, Абхазия с её апельсиновыми, мандариновыми рощами, с рощами хурмы. Виноградники, овцы Боснии, и даже каменистые плато Книнской Краины над Адриатикой — плодородны скотом: миллионы овец. Солдаты вздыхали в казарме: «Опять ягнятина на обед». В Таджике снимают два урожая лимонов, пшеницы — три. Это не мёрзлые российские просторы, где в Московской области успевают за крошечное лето вызревать только скороспелые сорта помидор. Народы поднялись там, где были владельцами красивых и плодородных земель. Хлипкую квартирку, бетонную соту, тараканью нору в мёрзлом городе защищать кому в голову придет? А вот обширные богатые дома в Боснии, целые крестьянские замки в Абхазии, сытые деревни Приднестровья защищать поднялись. То были всё крестьянские восстания, по сути дела, как бы они ни организовывались и кто бы их ни возглавлял. Кстати, и Карабахский конфликт, и Чеченская война — тоже крестьянские войны, попытка зажиточных крестьянских народов сохранить своё добро или оттягать чужое.
В конце декабря 1991-го я вернулся с войны в Славонии в Белград. «Тебе надо отдохнуть, — сказали мои сербские друзья-литераторы. — Езжай в Сараево, там тебя знают и любят, звонили несколько раз, просили привезти тебя. Там тихо, ленивая провинция, даже собаки не лают от лени. Там отдохнёшь. Там ничего не происходит». Я не поехал в Сараево, где ничего не происходит. Я полетел в Черногорию. Там в Титовграде (ныне Подгорица) я впервые увидел албанцев. Вечером на главной улице под ледяным ветром с гор гуляли пьяные мрачные мужики в черных кожаных куртках и в кепках. Женщин я не видел. Выглядели албанцы точь-в-точь как толпа арабов во Франции. Мужчины без женщин. А в начале апреля в 1992-м в Сараево началась война, то есть через четыре месяца. Вот вам и нелающие собаки. Мои друзья литераторы видели только поверхность — жизнь обывателя. Под поверхностью, если заглянуть, можно было обнаружить бурную жизнь: издавались мусульманские националистические газетки, шли дискуссии в крошечных журналах оппозиции, идея Алии Изитбеговича, тогда просто мусульманского интеллектуала, о создании мусульманского государства в Европе живо обсуждалась несколькими сотнями заинтересованных людей. В начале апреля джинн вырвался на волю, появились первые трупы, и в течение месяца широкие массы были втянуты в междоусобицу. Любая тлеющая в журнальчиках и газетках, тлеющая втуне идея может стать разрушительной и сталкивать лбами народы. Если профинансировать распространение этой идеи в массы путем провокации. В Сараево 6 апреля состоялась манифестация мусульман. По манифестации были сделаны выстрелы, несколько человек были убиты. Мусульмане утверждали, что эти выстрелы — якобы дело рук сербской полиции. Но мы знаем, что позднее в ходе войны мусульмане, не дрогнув, организовывали обстрел своих же мусульман, сараевских жителей, стоявших в очереди за хлебом. Чтобы вовлечь европейские страны в конфликт на своей стороне. Потому ясно, что и первые выстрелы — скорее всего, дело рук людей Изитбеговича. Сербам они были невыгодны, эти выстрелы.
В октябре 1992-го я уже стоял с президентом Сербской Республики Боснии Караджичем над окружённым городом Сараево, и нас снимала телекомпания БиБиСи. Там я допустил ошибку — не усмотрел, как камермен БиБиСи снял меня, стреляющего из пулемета по городу. В фильме, в этот короткий эпизод, умело вставлена картинка мирных домиков города, секундная вставка — и я опять стреляю. Эти кадры (фильм был показан в США, Франции, Англии несколько раз) стоили мне дорого. Они «подтверждали» мою дурную репутацию националиста, фашиста и, вот, пожалуйста, убийцы мирных жителей. (Ибо кто ещё живёт в аккуратных домах: мирные, конечно, жители).
Аркан давно уже был в Боснии. Уже 9 апреля он воевал в Зворнике, у самой границы Боснии с Сербией. Его добровольцы вынудили мусульман сложить оружие. На самом деле его «тигры» получили подготовку спецназа и выполняли именно роль спецназа. Они приходили, занимали участок фронта и воевали, отдельные, хорошо экипированные, получавшие жалованье в марках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83